«Люблю с юмором относиться к себе»

— Мне интересно, как вы переключаетесь? После спектакля сразу интервью. Вы же жизнь играли на сцене.

— Сегодня был не психологический спектакль, больше физических затрат, поэтому, наверное, не сложно переключиться. Я не шибко серьёзный человек, чтобы думать о том, как я переключаюсь. Сразу переключаюсь.

— Наверное, вы этому навыку всё равно учились?

— Нет, он врождённый. Работа закончилась, всё — домой.

— Чётко проводите границу между работой и домом?

— Да, конечно, я не из тех сумасшедших артистов, которые живут в своих персонажах годами. Я живу ими только на работе.

— Но всё-таки отношения какие-то у вас складываются с персонажами? Кто для вас ваши герои? Может, вы с ними разговариваете.

— Погодите. У меня нет раздвоения личности, я не разговариваю с персонажами. Я недавно проходил медкомиссию, психиатра и даже нарколога. Мне кажется, это мифы. Единицы артистов, которые больны на голову и вот так живут в персонажах, и им, думаю, тяжело по жизни. У нас четыре года учат в институте профессии, и работа над ролью, образом — это всё с режиссёром как-то договариваешься. Это дело скорее весёлое и приятное, нежели трудное.

Я в молодости работал на заводе, сварщиком, на волжском автомобильном заводе. Варил «Жигули». И вот честно признаюсь: варить «Жигули» труднее. Там тяжёлые большие детали, и их надо сварить 840 штук за смену. А артистом… Конечно, если у тебя нет к этому предрасположенности, и для тебя это мука — выходить и выступать… Когда на тебя смотрит 600 человек, то для нормального человека это противоестественно. А есть вот артисты, они рождаются, и им всё это нипочём. Есть, конечно, люди, которые, преодолевая себя, выходят на сцену, но им очень трудно в театре. А для меня наоборот. Даже выздоравливают иногда больные артисты во время спектакля. Выходят на сцену с температурой, а уходят домой здоровые, вот такие чудеса бывают.

— А что вам помогает войти в роль? Может, грим? Или вы сосредотачиваетесь на характере персонажа? Ваша персональная точка входа в роль.

— Конечно, если у меня вечером спектакль, я начинаю думать о нём, как проснулся. Так поэтапно и подхожу. Вспоминаешь, думаешь что-где-как. У меня на подготовку уходит часа четыре перед спектаклем. Ну, не так, чтобы глубоко. И выхожу на сцену уже подготовленным. Зависит и от объёма роли, есть ведь небольшие роли, когда не нужно долго вживаться в образ. Ну, и «вживаться»… У меня всё это через юмор, через самоиронию. Это помогает, а не так что раз — и «ушёл» в князя Мышкина, и ходишь в нём. Нет.

— Вы иронично относитесь к самому факту перевоплощения?

— Когда в институте на меня писали характеристику, там было сказано: «Склонен к перевоплощению». Это проблемой не является. Есть врождённая склонность. В детстве, когда смотрел телевизор, очень мне нравилось, как пляшут осетины на пальцах в сапогах. Я научился в сандаликах это делать, забавлял взрослых танцами осетинскими. Умнее я не смогу ответить, я похихешник. Люблю с юмором относиться к себе. Потому что если будешь сильно серьёзный, и вдруг — популярность, то что с ней делать? Будешь ходить и думать. Опасная профессия в этом смысле. Надо себя держать в руках. А ещё товарищи тебе всегда помогут, если тебя занесёт. Пошутят правильно и поставят тебя на место.

— Здоровая критика?

— Обстебут просто, как положено. У нас тут такая атмосфера. Друг другу не даём спокойной жизни.

— Моя сестра закончила актёрское отделение и просила узнать ваш секрет работы над ролью. Вот такой запрос от выпускника театрального института.

— В театральном институте кто на первом курсе учится — вот они лучше всех всё знают. А чем ты дальше идешь по профессии… К четвёртому курсу ты уже не такой большой артист, каким пришёл на первом, и не так много понимаешь, как готовить себя к роли. Спектакль репетируется в среднем около месяца. Очень многое зависит от работы с режиссёром, что он хочет организовать, какие условия игры. Игра — это игра, и это очень здорово, к этому нужно приятно относиться, а не «ох, тяжело!». Нет! Оговариваются с режиссёром все правила игры, потом предлагаемые обстоятельства. О, вот я вспоминаю умные слова для вас: «сквозное», «сверхзадача». Но над каждым спектаклем работа идёт по-разному. Очень важно партнёрство в нашей профессии. Может, как нигде.

— А работа режиссёра и актёра — это со-творчество или всё-таки режиссёр главный?

— Разумеется, режиссёр — царь и бог, но всё равно сделать что-то путное можно только в тандеме с актёром. Но всё равно он начальник, от него многое зависит, но это не значит, что я дурак. Всё вместе.

— Несмотря на эту вашу способность к перевоплощению, была ли роль, которую вы ощущали, как не свою? Или что-то шло не так. Не получалось работать с образом.

— Были такие, да, которые не так легко давались. Я не очень люблю пафос, а он бывает выстроен специально. Например, трудно я входил в роль в «Чужом ребёнке», был у нас такой спектакль с ностальгией по 30-м годам. Там был выстроен такой мир, что все бегали с криками «Ма-а-аня!» в стиле фильмов 50-х годов. Это было тяжело, очень долго привыкал.

Сейчас такая же проблема у меня с «Покровскими воротами», потому что там тоже пьеса написана таким поэтическим языком, про «ронишные времена», и вот соблюсти условия бывает не очень просто. Очень трудно текст ложится, потому что текст ложится не на твоё внутреннее, а на что-то такое внешнее. И вот тогда тяжело запоминать. Но и эти проблемы мы решаем. Тупика со мной не было.

— Нужно, чтобы текст ложился на что-то внутреннее? Как это работает?

— Нужно разобраться, чего твой персонаж хочет, какими методами этого добивается. Так выстраивается внутренняя логика, по которой ты следуешь, и тогда всё складывается. А когда существует ещё что-то помимо внутренней логики, как в «Покровских воротах», это со мной не очень совпадает.

— Зачем зрителю актёр и актёру зритель?

— Так это то, ради чего сюда приходят и те и другие. В хороших спектаклях всегда есть связь между актёром и зрителем, и когда эта связь налаживается, ты ей владеешь, в этом есть актёрский кайф. И зрителю кайф. Не всегда так случается, спектакли могут проходить удачно или не удачно, это ведь не кино. Вот сегодня я не очень удачно выступил, с оркестром спел плохо, поэтому настроение у меня так себе.

— Как вы эту связь понимаете и чувствуете? Внешне может показаться, что есть молчаливый зрительный зал и есть сцена, где играют. Как вы понимаете, что люди реагируют, сопереживают? Кроме того, что они хлопают или смеются.

— Знаете, это сразу чувствуется. Ты же на сцене не в мотоциклетном шлеме, где никого не видишь. Зависит, какой день. Иногда играешь вроде хорошо, но реакция слабенькая, чувствуется, что народ устал. А, может, тебе кажется, что ты хорошо играешь. Но это не катастрофа, всё равно связь между артистом и зрителем всегда есть, если артист неплохой. А плохих у нас в театре нет, так я вам скажу. Бывает, конечно, зрители пишут не всегда приятные отзывы, но на тот же спектакль следом идёт приятный отзыв, и они, эти отзывы, между собой даже спорить начинают. Читаешь и думаешь: «Вот, приятно, что спорят. Молодцы».

— Для чего нужна эта связь?

— Ради этой связи одни люди приходят в театр с главного входа, а другие — со служебного. Вот зачем люди женятся? Любят друга друга. И у нас тоже такая связь со зрителем. А вообще в театр в нашем городе-миллионнике ходит 7% людей. Это те, с кем мы работаем, наш зритель.

— Семь процентов — это мало или много для Красноярска?

— Это достаточно. У нас театр по плотности репертуара работает, как МХАТ, а труппа у нас раз в сто меньше. У меня в марте будет 19 спектаклей, в феврале было 17, а февраль месяц короткий. Мы работаем шесть дней в неделю на трёх площадках. Я горжусь, что у нас театр работает на полную катушку. Работа наша должна приносить нам радость, тогда и с людьми связь будет хорошая.

— Но усталость тоже случается?

— Конечно, устаёшь. Заснуть не можешь долго, не высыпаюсь. Я привык спать по 4-5 часов, поэтому для меня это не проблема. Но после спектакля я раньше трёх часов не усну.

— Переживания?

— Нет, просто спать не хочу, и всё.

— Вы 26 лет в театре Пушкина. В чём театр поменялся за это время? Можете отметить переломные этапы?

— Много чего переменилось. В 90-е годы мы работали без зарплаты около года или полутора. Как мы жили, я до сих пор плохо представляю. Или давали зарплату, но ты приходишь в магазин, а там не один ноль, а два ноля прибавилось к ценнику. У нас был замечательный буфет, можно было жить «под запись». Работали, считай, за еду, поэтому многие не вылезали из театра. Сумели это пережить и, главное, не потерять зрителя, потому что не все театры смогли преодолеть 90-е, многие «посыпались». Наш театр за это можно уважать.

Мне очень нравится сейчас наша молодёжь, к нам каждый год кто-нибудь да приходит. Они качественные, хорошие. У нас есть общее — мы все любим наше дело. Без любви в театре делать нечего. И разного много, каждый артист разный. Главное — уживаться, чтобы атмосфера была тёплая, шутейная. Чтобы даже если ругались, то через юмор, не копить. Если делать замечания молодому артисту, то не с позиции мэтра, потому что ну ты так долго работаешь в театре, пожил, всё знаешь. Ничего ты не знаешь! В театре чем больше работаешь, тем меньше знаешь. Если что-то подсказать молодому артисту — найди подход, шутейный. Я другого, если честно, не знаю.

— Что для вас партнёрство в театре?

— Это самая главная часть профессии. Если человек сам по себе прекрасен и считает, что достаточно на сцене его одного, пусть идёт петь куда-нибудь на эстраду про любовь. Если человек выходит на сцену, только чтобы себя показать, он, во-первых, эту связь теряет, во-вторых, профессия тогда не такая интересная. Каким бы прекрасным человек ни был, он не может быть интереснее нашей профессии. Именно партнёры создают жизнь на сцене, любой самый красивый человек чего-то хочет, и ты его в жизни наблюдаешь живым, а потом он выходит на сцену и очень красиво всё говорит, не видя вокруг остальных безобразных. Тогда он оказывается, к сожалению, в дураках. А когда ты мне — я тебе, петелька-крючочек, то очень приятно! В этом азарт.

Почему наши футболисты играют плохо, а «Барселона» наслаждается? У них, наверное, петелька-крючочек-то получше. А наши хотят играть лучше всех. Но нас учили так: не надо играть хорошо, надо играть правильно. А вот правильно — это и есть зацепки с другими актёрами, с товарищами по сцене. Даже если ты забыл слова, хороший партнёр тебе всегда поможет, всегда вывезет тебя, а плохой тебя утопит, ещё и скажет: «Ага! Забыл!». Взаимовыручка должна быть, как у моряков.

— Мне ещё интересен ваш взгляд на театральную жизнь Красноярска. Появляются новые формы, новые команды.

— Читки начались не без нашего участия, наш режиссёр Олег РЫБКИН приложил к этому немало усилий. И с «Театром на крыше» у меня есть связи, в проекте сторителлинга я недавно участвовал, вполне удачно. Ещё хотел поучаствовать в стэндапе, но мне не очень по душе это пришлось, потому что дошло до того, что можно научить, как надо шутить. Когда начали учить юмору, это меня настрожило, это немножко странно. Это как начать учить человека дышать. Его учат-учат, а он раз — и помер от того, что дышал неправильно, потом захотел дышать правильно и от этого и задохнулся. У меня не пошло со стэдапом. У меня получается такой юмор, когда ты рассказываешь историю, а не выдаешь заранее сконструированные панчи или скетчи. И потом я заметил, что юмор тех, кто там удачно конструировал, мне был не близок. Мне не было весело.

— Юмор нельзя взять методом?

— Да. С юмором людей не так много и не так мало. Вот человек с юмором сталкивается с человеком без юмора и сразу понимает: этот без юмора, трогать его не надо. Шуткой можешь обидеть, поэтому не надо шутить, пусть живёт как умеет. А по мне, так с юмором легче.

— Жаль, что в городе, да и в России мало клоунады.

— Как нет! Полунин, «Лицедеи», «Квартет И». Смотришь и помираешь со смеху — и талантливо, и жизненно. Но наши критики не считают это театром, думают, что это театрализованный вид эстрады. ГРИШКОВЕЦ — тоже явление, мощное, я считаю, потому что он сам пишет и сам играет. Там есть и смысл, и подход, и юмор, и всё качественно. У нас в городе есть театр «За двумя Зайцами», они прекрасны. Капустники есть наши.

— Я к тому, что в целом клоунады мало, больше драмы.

— А, вот вы про что. Это зависит от репертуарной политики театра. Я, может, соглашусь, что репертуарная политика нашего театра не направлена в сторону убойного юмора, но есть комедии. Правда, к ним отношение не такое, как к драме. Но это моё мнение, наше художественное руководство больше в этом понимает.

Был у нас спектакль «Хозяйка гостиницы», это же был фонтан, хотя очень многие говорили, что этот спектакль не достоин нашего театра, что это грубо. Но когда мы были в Норильске на гастролях, там один мужчина на карачках выползал из зала, задыхаясь от смеха. Нам это было лестно. Борис Евсеевич УВАРОВ скоро приедет ставить к нам МОЛЬЕРА, «Лекаря поневоле». Уваров, кстати, долгое время в «Лицедеях» был режиссёром. Спектакль «Банкрот» у нас был по ОСТРОВСКОМУ, и сколько людей кричало, что это не Островский!.. А спектакль был настолько точный, там всё было про людей, и так всё было смешно! И так он был актуален в то время, когда и нас кидали на деньги.

— Почему вам кажется, что нужно смеяться?

— Не знаю, может, и не нужно. Мне нужно. Нет, плакать ходить! Кстати, смеяться можно долго, а плакать долго физически неприятно, в горле какой-то ком дурацкий, даже глотать больно. Лучше смеяться, пусть даже до удушья. Полезно, говорят, да и людям рядом с тобой приятнее. Это не значит, что я ухожу от серьёзных вещей, которые есть в театре, которые тоже необходимы. Театр — это место, где ты можешь про себя что-то понять. Вот в кино, даже в самом хорошем, ты всё равно поймёшь не про себя, а про того чиновника, например. А в театре ты видишь живого человека. Ты приходишь домой, что-то про это думаешь, из головы не выходит, и про себя что-то понимаешь, и становишься где-то добрее, а где-то — злее, что тоже нужно. Театр — наука о людях, я так это называю. Мы же про людей всё делаем. Пьесу разбираем — разговариваем, какие люди бывают, какие у них мотивы, это важно. Ты углубляешься, углубляешься, в себя в том числе. Для меня театр — это уникальная вещь.

БЛИЦ

Откуда вы родом и где получили образование?

Я родился в Тольятти, потом приехал в Красноярск. Здесь окончил театральный факультет Красноярского государственного института искусств. Художественными руководителями были Леонид Владимирович КАЛИНОВСКИЙ, преподаватель из Щукинского училища, и его жена Ирина Борисовна. В «Пушку» я пришёл в 1992 году.

Если бы вы делали моноспектакль, то про что?

Зависит от того, что я прочитаю. Когда я ставил «Москву-Петушки» ЕРОФЕЕВА, этот текст совпал с моими внутренними вопросами, на которые я сам искал ответ. Литература мне помогает.

Книга, которую вы можете перечитывать не раз.

Через какое-то время многое по-новому читаешь. Я перечитал три раза «Generation „П“» ПЕЛЕВИНА, и все три раза у меня было разное отношение. Сейчас я бы перечитал Сомерсета МОЭМА.

Любимый способ отдыхать.

В основном я отдыхаю так: прихожу домой, включаю компьютер и смотрю какой-нибудь фильм. Недавно посмотрел «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» Мартина МАКДОНАХА. Летом люблю на дачу ездить и жарить шашлыки. Всё как у нормальных людей.

Любимое место в Красноярске — это...

Их много. Я приехал в Красноярск в 88-м году, с этого времени Красноярск очень преобразился. Тогда любимым делом у меня было пройтись по улице Мира. Сейчас река Кача какая красивая, Стрелка красивая. «Бобровый лог», что уж там говорить, Столбы.

Стэндап-артист, который вас может по-настоящему рассмешить.

Я плохо запоминаю фамилии, к сожалению. Сейчас вспоминаю Ивана АБРАМОВА и Ваню УСОВИЧА. Мне кажется, стэндап внутренне не двигается, ему не хватает разнообразия. Это проблема: артисты находят свою какую-то манеру и нишу, и в ней живут, редко экспериментируя.

Совет начинающему актёру.

Правильно распределять свою энергию. Глядя на себя в начале, я вижу, что энергии было очень много, я расплёскивал её во все стороны. Не знаю, последуют ли они этому совету, энергия на то и энергия. Но если её все-таки направить грамотно, можно многое в театре сделать. А ещё театр нужно любить.

Спектакль, который вы больше всего любите в «Пушке».

Если говорить о спектаклях, которые уже не идут, но которые внутри меня останутся, то «Хозяйка гостиницы». Нравится «Дни нашей жизни» по Леониду АНДРЕЕВУ.

Анна СОБОЛЬ