Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
сентябрь / 2018 г.

Владимир Радионов: «Болезнь — соперник, которого нужно уважать»

Победил — человек остался жив, проиграл — болезнь забрала жизнь пациента. Многие годы врач-реаниматолог Владимир Радионов ежедневно вступает в эту непростую борьбу.

Владимир Викторович — заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии №1 Красноярской межрайонной клинической больницы №20 им. И.С. Берзона. Осенью учреждение отмечает 60-летие. О том, как создавались первые реанимации, о буднях сотрудников этих отделений мы поговорили с Владимиром Радионовым.

— В профессию я попал совершенно случайно, никто из родственников не был связан с медициной. Мои родители — рабочие, в семье шесть детей, я — пятый. С детства я играл в футбол, был в подкоманде мастеров. В десятом классе нужно было принимать решение: получать профессию или дальше играть в футбол. Я решил — пойду в педагогический институт, чтобы потом работать тренером. Но мой родственник, он был деканом одного из факультетов пединститута, посоветовал мне попробовать поступить в медицинский. А я не готовился, и предметы не мои — биология, химия. Но, как оказалось, даже если бы я сдал экзамены на тройки, меня бы взяли: институты были заинтересованы в хороших спортсменах. Так и вышло: получил четвёрки и одну тройку и попал в так называемый спортивный корпус вуза.

Архивное фото

Архивное фото

Специализацию выбирал ровно так же — случайно. Закончил терапевтическое направление, в интернатуре попал в реанимацию 20-й больницы, как раз тогда, в 1981 году, наше отделение и открылось. Но после окончания вуза я устроился реаниматологом в кардиоблок БСМП. Раньше в этой больнице была такая ротация: в течение определённого времени работаешь в отделении, а потом месяц — два на скорой помощи. Так было по всем специальностям, таким образом и формировались бригады скорой помощи.

В то время моя супруга работала следователем в милиции и получала 200 рублей. Я же, дежуря в отделении по ночам беспрерывно, — 130. Поэтому когда за работу в реанимационной бригаде скорой помощи мне заплатили двести с чем-то рублей, я был ошеломлён. Пришёл к главному врачу с просьбой оставить меня в бригаде. И тогда удивился он: мало кому нравилась работа, связанная с постоянными выездами, все хотели быстрее вернуться в родные отделения. Я же проработал на скорой помощи больше восьми лет.

Сегодняшний день

Сегодняшний день

И дело было не только в деньгах, это невероятно интересная работа, сложные выезды. Тогда реанимационная служба использовалась только на тяжелейших травмах, полученных в результате аварий, падений, утоплений… Наша бригада пережила немало разных приключений. Однажды ночью нас вызвали на баржу. Судно стояло на рейде, матрос упал в трюм и задохнулся в угольной пыли. На моторке нас подвезли к барже, прокинули трап, который болтался из стороны в сторону. Потом на верёвках меня спустили вниз. Матрос оказался живым. В трюме в пыли я его интубировал, вместе нас подняли наверх.

Да, тяжёлые случаи встречаются и в стационарах, но здесь кругом стены, рядом — коллеги. А работая в службе скорой помощи, ты не знаешь, где окажешься завтра. Вот ещё одно наше приключение. Ночью мы, сонные, уставшие, ехали на вызов в заповедник «Столбы». Я задремал, вдруг почувствовал сильный удар. Открываю глаза — надо мной небо. Водитель уснул буквально на считаные секунды, в это время наша машина переезжала железнодорожные пути и краем столкнулась с тепловозом. У нашего автомобиля оторвало крышу и весь бок. Мы сидим все целые, но как на улице. Один пострадавший в этой аварии всё-таки был — тот человек, который стоял на подножке тепловоза. Он слетел и сломал ногу. Конечно, мы ему сразу помогли.

— А почему всё-таки вернулись в 20-ю больницу?

Справка

В этом году Красноярской межрайонной клинической больнице №20 им. И.С. Берзона исполняется 60 лет.

В 1958 году из терапевтического корпуса и детской инфекционной клиники было образовано больнично-поликлиническое объединение №20, которое со временем выросло в Городскую клиническую больницу №20.

В ноябре 1966 года главным врачом был назначен Иосиф Семёнович Берзон, его имя сегодня носит это учреждение. Он почти тридцать два года руководил больницей. В 1970-1980-е годы учреждение превратилось в больничный городок. Здесь открылись кардиологический центр, водолечебница, краевой центр хирургии и травматологии, городской проктологический центр.

В 1977 году в состав больницы вошёл родильный дом №6. Кстати, именно здесь родился известный оперный певец Дмитрий ХВОРОСТОВСКИЙ.

В 1981 году на средства всесоюзного коммунистического субботника был построен кардиологический корпус. С 1998 года по настоящее время больницу возглавляет Владимир Александрович ФОКИН.

На базе больницы работают пять кафедр Красноярского государственного медицинского университета им. проф. В.Ф. Войно-Ясенецкого — терапии, внутренних болезней, детских болезней, детской хирургии, акушерства и гинекологии, а также медицинский техникум.

Ежегодно в приёмные отделения больницы обращаются более ста тысяч пациентов, из них тридцать пять тысяч госпитализируются. В родильном доме больницы появляются на свет более двух с половиной тысяч малышей.

В составе больницы — восемь лечебных корпусов, 45 клинических и параклинических отделений оказывают экстренную и плановую помощь детям и взрослым. В штате учреждения — более двух тысяч сотрудников.

— В отделение тоже вернул случай — стать заведующим меня очень просил мой товарищ. Он собирался на ПМЖ в Израиль, ему нужна была характеристика с места работы. Иосиф Семёнович БЕРЗОН, тогда он руководил больницей, не подписывал характеристику до тех пор, пока мой товарищ не приведёт себе замену. Меня же работа в БСМП полностью устраивала, я был на хорошем счету, но отказать другу не смог. Пришёл на собеседование, Берзон спросил, что я умею и нужна ли мне квартира. Я ответил: умею всё, квартира не нужна. Берзон сказал: тогда беру.

Так я стал заведующим реанимации. Так получилось, что когда пришёл в отделение, сразу два врача уехали жить в другие страны — в Израиль и Германию. У меня осталось всего два доктора.

— Коллектив вы подбирали под себя? Насколько сложно тогда было найти специалистов?

— Вообще, желающих идти в реанимационную службу немного. У нас ведь идёт разделение по специальности — на анестезиологов и реаниматологов. Анестезиологи работают только в операционной: интубировал, дал наркоз — всё по стандарту. А потом пациента отправляют в палату реанимации, начинается период выхаживания, бессонные ночи. Теперь за состояние больного отвечает реаниматолог. Наша работа имеет множество нюансов, нередко она связана с неопределённостью — выживет человек или нет. Дежурному врачу, зачастую в одиночку, приходится решать острые вопросы, касающиеся жизни и смерти.

Итак, я начал формировать коллектив, ребята в отделении собрались замечательные. Мы были молодыми, примерно одного возраста. Всё делали, да и сейчас делаем совместно, а не так: я — заведующий, вы — подчинённые. Постепенно наше отделение модернизировалось, и, конечно, оборудование, которое мы имеем сегодня, то, что можем делать сейчас, и то, что было двадцать лет назад, — это небо и земля.

Если обратиться к истории, первыми шагами в создании реанимационных отделений были палаты интенсивной терапии в кардиохирургии, создаваемые в 70-е годы ХХ века. Это были обычные палаты, из особого оснащения — только дефибрилляторы. Дежурный врач находился в такой палате круглосуточно.

Первая палата реанимации в нашей больнице была рассчитана на четыре человека, потом её увеличили до шести. В помещении было большое окно. Потом пожалели, что сделали его. Однажды ночью один из больных стал буйствовать. Дежурный врач подскочил его успокоить, а пациент схватил его и чуть не выбросил в окно. Дело в том, что после сложных кардиоопераций у пациентов может развиваться психоз. Теперь эту особенность учитывают: окна в реанимациях стали делать маленькими.

Сегодня наше отделение рассчитано на двенадцать пациентов. Это общая, нехирургическая реанимация. Здесь принимают больных с пневмониями, инсультами, находящихся в коме, а также тех, кто прошёл эндоваскулярное лечение коронарных сосудов и сосудов мозга.

Благодаря работе мне довелось поездить по миру. И я увидел, что в хороших зарубежных клиниках сотрудники сталкиваются с такими же трудностями: и какая-то аппаратура устарела, и недопонимание с родственниками пациентов возникает. Так что ругать нашу медицину совершенно неправильно и некорректно.

— Сегодня ваше отделение испытывает дефицит кадров? Приходят ли к вам молодые специалисты?

— Необходимость в специалистах есть, отделение укомплектовано врачами на пятьдесят процентов. Повторю: анестезиология более привлекательна, реаниматология требует тяжёлого труда, определённой харизмы. У врача должно быть желание постоянного драйва, в реанимации ты постоянно работаешь на каком-то взводе, на внутреннем адреналине.

Я всегда любил побеждать и стремился к победе. В любой сфере жизни: если ты проиграл, значит, где-то не доработал. А здесь, в реанимации, эти победы видны быстро: или проиграл болезни, или выиграл. Победил — человек остался жив. Это меня и увлекло. Болезнь — это соперник, к которому нужно относиться с уважением, а не с ненавистью или презрением. Она требует своё — забрать жизнь, а ты должен эту жизнь сохранить. Это соперничество, к которому нужно быть готовым.

Может, я не прав, но так считают многие врачи: сегодня медицинская школа изменилась. Молодые специалисты приходят технически значительно лучше подготовленными, чем мы когда-то. Мы всему учились на ходу и были менее прагматичными.

Но те, кто приходят в наше отделение, потом остаются надолго. Хотя сначала мысль у всех одна: отработаю пару лет, раз контракт с больницей заключил и Радионову пообещал, а потом — в анестезиологи. Конечно, мне они этого не говорят, но с коллегами делятся. Так, к нам пришли четыре молодых специалиста, но потом никто из них не ушёл из реанимации, потому что этот драйв затягивает. Несмотря на сложную работу, множество ночных дежурств, ребята работают годами. И их семьи смиряются с таким графиком.

Сейчас в нашем отделении работают девять докторов, треть из них — женщины. Всего наш коллектив вместе со средним и младшим персоналом — более сорока человек. Наши медсёстры выполняют колоссальную, очень тяжёлую работу, ведь выхаживание очень важно в реанимации. Каждого больного нужно четыре раза в день перевернуть с боку на бок, два раза перестелить бельё, провести санацию и так далее. Я вижу их труд и профессионализм и очень радовался, когда среднему и младшему медперсоналу подняли зарплату на довольно хороший уровень.

— Как вы оцениваете решение сделать реанимации открытыми для посещения родственников?

— Многое в медицине остаётся за ширмой, многое незнакомо обывателю. И нужно ли показывать это? Некоторые реаниматологи поддерживают открытие реанимаций, другие выступают категорически против. Так почему приказ, регламентирующий правила посещения, никак не создаётся? Объяснение простое: есть множество сложных нюансов.

Сейчас я не обсуждаю детские реанимации, особенно онкологические, — это особая тема. В остальных реанимационных отделениях пациент находится в палате не один, он не изолирован. Значит, надо получить разрешение на визит родственников от всех соседей по палате. Ведь люди лежат полностью раздетые, опутанные проводами. Это вопрос этики. Другой момент — внезапные реанимационные мероприятия. Вдруг пациенту потребуется неотложная помощь, пока толпу родственников разгонишь, уйдёт драгоценное время.

Да, мне нередко звонят родственники пациентов, просят пропустить. Говорят: мы бы хотели с ним проститься. А больной находится на искусственной вентиляции лёгких (ИВЛ), в медикаментозном сне, с кучей катетеров. И я скорее отвечу «нет».

Закон, разрешающий посещение родственников, написан в нынешние времена, и сегодня создаются реанимационные отделения особого типа — с особой изолированностью пациентов. А реанимации, в которых мы работаем сейчас, спроектированы и построены как реанимации закрытого типа, наподобие операционных. И сделать их открытыми практически невозможно.

Приведу ещё один аргумент против. Вот пример: ожоговые больные лежат в реанимациях годами, им непрерывно, кусочками, латают тело — выполняют сложные пересадки кожи. При разработке этих участков тела они испытывают дикую боль, которую до конца не снимают даже сильные обезболивающие средства. В отделении постоянно стоит стон, вой. У персонала терпимость к этой обстановке. Постороннему человеку находиться в таком отделении тяжело.

Иногда мне говорят: есть закон, вы обязаны нас пропустить. В противоборстве с болезнью максимально, кому я обязан, это Богу, если Он есть. И пациенту, которого дали мне в руки. Значит, мне нужно его спасти. И я уверен, что в приказе, как и в прежнем законодательном документе, будет прописано: если больной находится в реанимационных мероприятиях, подход к нему запрещён.

Когда пациент находится на ИВЛ под действием лекарственных средств, работа его сердца поддерживается определённым вспомогательным устройством, его тело обнажено и открыто, чтобы персонал мог наблюдать за состоянием, значит, он — в реанимационных мероприятиях. Когда ему станет лучше, я всё это уберу, тогда и родственников пущу.

У нас были пациенты, которые в период жёсткого свиного гриппа многомесячно находились на ИВЛ. Мы пропускали к ним родственников, но потом получали больше проблем, чем пользы для больных. А некоторые пациенты и вовсе просили, чтобы к ним никого не пускали. Не хотели, чтобы близкие люди их видели в таком состоянии.

В командировках я посещал клиники многих стран, и за рубежом родственников пускают далеко не во все реанимации. Есть несколько уровней этих отделений, самые сложные по оборудованию напоминают космические корабли, туда даже не всех сотрудников пропускают. Да, есть палаты интенсивного наблюдения — как в кино показывают. Туда может пройти любой человек. Но там другие виды вентиляции и стерилизации помещений, нет пыли и грязи. Так что если мы стремимся к открытости реанимаций, сначала для этого нужно создать соответствующие условия.

— Владимир Викторович, как вы отвлекаетесь от работы? Удаётся ли не думать о рабочих моментах?

— Я много лет играю в хоккей. У нас собрана команда, в которую входят люди из разных сфер. С нами играл Лев КУЗНЕЦОВ, много лет в команде актёр Андрей ПАШНИН. Другой коллектив, другое общение — это отвлекает от мыслей о работе. Мы много шутим. Нахохочешься, пока Андрей Пашнин в раздевалке пару анекдотов расскажет, потом набегаешься — о серьёзном не думаешь. Но у меня вошло в привычку: практически каждый вечер после тренировки я заезжаю в отделение, чтобы узнать, что меня ждёт утром. Больница находится по пути домой со стадиона и тренажёрного зала, который я тоже регулярно посещаю. Проверю, как дела в отделении, чаю попью, про новеньких пациентов узнаю. Уже понимаю, чем с утра надо заняться.

Пустых коек у нас не бывает. Большая часть пациентов сегодня — люди с сердечной патологией. Нам удаётся не только снизить вероятность их смерти, но и изменить качество жизни. Человек начинает жить без постоянной одышки, боли в груди, жуткой стенокардии, которая не позволяет сделать без остановки несколько десятков шагов. Здесь его полечат, восстановят проходимость сосудов, и он будет чувствовать себя совсем по-другому.

Я сам, хоть и занимался спортом, много лет курил. Круглосуточная работа, бессонные ночи, а потом, к утру, все свои подвиги нужно отразить на бумаге. А ты очень хочешь спать. Кофе и сигареты «помогали» мне не заснуть. В пятьдесят лет — прямо в свой день рождения — я бросил курить. И зажил совсем другой жизнью: в хоккей стал по-другому играть, бегать на острове, в тренажёрный зал ходить. Кашель и одышка пропали. Так что я бы принял закон о запрете курения в нашей стране. У нас, кстати, из девяти докторов отделения не курит никто.

17 000 000 выездов

Круглые даты в этом году отмечают ещё два медучреждения краевого центра. Красноярской станции скорой медицинской помощи исполнилось 100 лет, Красноярской межрайонной клинической больнице скорой медицинской помощи им. Н.С. Карповича — 45 лет.

За сто лет работы сотрудники станции скорой помощи осуществили более семнадцати миллионов выездов! Служба прошла путь от конной повозки до современных реанимобилей.

Каждый год в Красноярске в службу скорой помощи поступает более четырёхсот тысяч вызовов. В среднем за сутки врачи станции совершают более одной тысячи выездов. С 2004 года всего за десять лет в Красноярске построено четыре новые подстанции.

За помощью в БСМП ежегодно обращаются около тридцати тысяч пациентов. Этот стационар имеет хирургическую направленность: здесь действуют 23 операционные, в которых проводится четырнадцать тысяч хирургических вмешательств в год. Более 85 процентов госпитализаций проводится по экстренным и неотложным показаниям.

В июне 2018 года в БСМП открыли современный хирургический корпус, в котором располагаются пятнадцать операционных, два реанимационных и приёмно-диагностическое отделение. Экстренные операционные оснащены цифровыми системами навигации, оптической визуализации, мультимедийными технологиями.

Софья АНДРЕЕВА