Павел СОРОКИН: «В науке всё только начинается…»

Новости двумерного мира

Будучи ещё кандидатом физико-математических наук, молодой учёный читал лекции в СФУ и на страницах университетской газеты рассказывал о сложных вещах простым языком. Из его публикаций студенты узнавали о нанопроводах и графене, об удивительных свойствах самой красивой и элегантной молекулы фуллерена; о недавно синтезированных структурах, не имеющих аналогов в мире, которые люди видят невооружённым глазом.

Когда в 2010 году бывшие российские исследователи Андрей ГЕЙМ и Константин НОВОСЁЛОВ получили Нобелевскую премию по физике за открытие графена, Сорокин проходил стажировку в Университете Райса в США. Незамедлительно в Красноярск, в газету СФУ, от него пришло письмо, где он объяснил суть открытия и обрисовал, что этому предшествовало. А в заключение Павел добавил: «Все мы очень рады, что учёные, закончившие российский вуз и работавшие некоторое время на родине, получили самую престижную премию в науке. Но, увы, это — бывшие российские учёные… Горько сознавать, но научные сотрудники, получающие блестящее естественнонаучное образование в наших университетах, обычно оказываются просто невостребованными. О них спохватываются лишь тогда, когда они становятся знаменитыми. Нужно не звать уже состоявшихся учёных обратно, а посмотреть вокруг себя».

Сам Павел не захотел стать «бывшим». Сегодня в составе научной лаборатории под руководством Сорокина в Москве работают и его ученики, в том числе красноярцы. Но обо всё по порядку.

Первое знакомство

На малую родину в силу своей занятости учёный приезжает редко, тем более что его семья также теперь живёт в Москве: отец — доктор физико-математических наук, профессор Борис Павлович СОРОКИН (сейчас заведует лабораторией физической акустики и акустоэлектронных устройств в Технологическом институте сверхтвёрдых и новых углеродных материалов) и мать — Татьяна Павловна СОРОКИНА, кандидат физико-математических наук, в прошлом — доцент кафедры физики Красноярского государственного аграрного университета.

Интервью молодого доктора наук пришлось записывать по Skype, в то время несколько недель он работал по контракту в Японии.

— Родился я в Красноярске в 1982 году, окончил обычную школу (лицей №28) и всегда находился в окружении физиков, — рассказывает учёный. — У нас настоящая династия: мои родители, дедушка и бабушка, дядя — все физики! Я легко поступил в Красноярский госуниверситет, потому что всегда мечтал там учиться. А на третьем курсе отец привёл меня к заместителю директора по науке Института физики СО РАН Сергею Геннадьевичу ОВЧИННИКОВУ. Так началась моя научная деятельность. Уже на пятом курсе я стал активно сотрудничать с главным научным сотрудником Института биохимической физики им. Н.М. Эмануэля РАН, лауреатом государственной премии РФ, профессором Леонидом Александровичем ЧЕРНОЗАТОНСКИМ. Благодаря ему я осознал, насколько захватывающей может быть современная наука. Одна за другой мне открывались перспективные темы.

К наноструктурам, когда я начал ими заниматься, ещё не чувствовалось массового интереса. Про исследования, с ними связанные, телепередачи ещё не снимали. Зато исследователям изначально было ясно, что они имеют дело с чрезвычайно привлекательными, многообещающими объектами с перспективными свойствами. Познакомил меня с этим загадочным миром первый мой научный руководитель в Красноярске Александр Семёнович ФЁДОРОВ, ведущий научный сотрудник Института физики им. Л.В. Киренского СО РАН.

Также там мне повезло встретиться с Павлом Вениаминовичем АВРАМОВЫМ (сейчас он профессор в Национальном университете Кюнгпука, Южная Корея). Он взял на себя роль моего наставника — во всём помогал, поддерживал, рассказывал про мировую науку и про необходимость работать только с лучшими, что в итоге я и стараюсь делать.

Решение загадок

— Павел, сейчас вы ведущий российский учёный, статистика публикаций тому подтверждение. Ваша научная карьера развивается даже не быстро, а стремительно. Что этому способствовало?

— Сам я не считаю себя «ведущим», но кое-что у меня действительно получается, и это хорошо. А получается потому, что упорно этим занимался и всегда старался довести начатое до конца. Сидел по ночам над задачами, хотя был далеко не самым сильным студентом в группе. В итоге из всего потока, а это где-то 150 человек, кажется, только один я пошёл в науку.

В аспирантуре пахал как папа Карло и очень быстро закончил обучение — за полтора года вместо положенных трёх. После этого принял решение — вернуться в родной Красноярск. Три года проработал в СФУ. Затем уехал в один из лучших университетов мира — Университет Райса в США, где больше года занимался исследованиями в группе ведущего учёного Бориса Иосифовича ЯКОБСОНА (во времена СССР он заведовал лабораторией в Институте химии твёрдого тела СО АН в Новосибирске). Именно этот человек и сформировал мои научные взгляды на мир.

Наука действительно очень интересна, она всегда с тобой, всегда подстёгивает, держит в тонусе. Наука — это решение загадок, и среди них встречаются такие, которые ещё никто в мире не решил. Пусть даже за день ты ничего не сделал, но если на полшажочка продвинулся в решении — это здорово!

Команда молодых учёных: Константин Ларионов, Дмитрий Квашнин, Екатерина Суханова, Алмаз Хабибрахманов, Павел Сорокин, Сергей Ерохин

О родине и везении

— Почему вы не уехали работать за рубеж навсегда, ведь такая возможность была?

— Я учился в аспирантуре и защищал докторскую диссертацию в столице. И, действительно, все вокруг настоятельно советовали уезжать из страны. Это считалось чем-то обыденным. Но я упрямый, обычно иду наперекор всем мнениям, и патриотизм для меня не пустое слово. К тому же мне очень сильно повезло: я получил стипендию от Японского общества продвижения науки (Japan Society for the Promotion of Science) в 2012 году для работы в Японском агентстве атомной энергии (Japan Atomic Energy Agency). Именно в Стране восходящего солнца, в Цукубе, во время посещения Национального института материаловедения (NIMS) впервые встретился с Дмитрием Викторовичем ГОЛЬБЕРГОМ. Это звезда мировой науки, он входит в десятку лучших материаловедов мира. И, представляете, вдруг я получил от него предложение о сотрудничестве. По возвращении в Москву я стал работать в лаборатории «Неорганические наноматериалы», которую Дмитрий Викторович создал в стенах Национального исследовательского технологического университета «МИСиС» благодаря поддержке мегагранта. То, что учёный столь высокого уровня согласился приехать в Россию и продвигать здесь науку, — большая удача.

Команда

— В лаборатории Гольберга я получил достаточно много «внутренних» грантов от университета, которые позволили мне содержать собственный коллектив, куда входят и ребята из Красноярска, и студенты МФТИ. Все они замечательные, отлично подготовленные, — продолжает Павел. — Поскольку я также заведую лабораторией моделирования новых материалов в ТИСНУМ, моя группа распределена между двумя институтами.

— Кого именно из красноярцев вы взяли в свою команду?

— Прежде всего, братьев КВАШНИНЫХ — Дмитрия и Александра (в настоящее время Александр перешёл в Сколтех, в лабораторию ведущего учёного, доктора физико-математических наук Артёма Ромаевича ОГАНОВА, но мы с ним продолжаем совместную работу в рамках выигранного гранта). Это замечательные учёные! Если погуглите — сразу увидите, какой букет всевозможных научных наград они собрали.

Также в команде — Любовь СОРОКИНА. Это моя жена, в своё время окончила Красноярский госуниверситет, работала в Институте физики СО РАН, она очень мне помогает. К нашей группе решил присоединиться ещё один замечательный учёный из Красноярска, мой коллега ещё по Институту физики СО РАН — Захар Иванович ПОПОВ. Недавно мы выиграли грант РФФИ «Мобильность», и к нам приезжал аспирант из Красноярска Максим ВЫСОТИН, работал в лаборатории три месяца. Так что контакт с малой родиной я никогда не теряю. Первый научный руководитель Александр Семёнович Фёдоров тоже всегда в курсе того, чем я занимаюсь.

Амбиции и цели

Результаты работы команды Сорокина, регулярно получающей поддержку от РФФИ и РНФ, впечатляют.

— Существует класс двумерных материалов — дихалькогениды переходных металлов, — рассказывает Павел. — Один из его представителей — дисульфид молибдена — наиболее широко изучается в мире как потенциально наиболее перспективный двумерный полупроводник, и многие учёные проявляют к нему огромный интерес. Мы же доказали, что фактически он является нестабильным в окружающей среде, то есть деградирует; продемонстрировали, как это происходит, и объяснили, в чём причина. Мы также показали, какой ещё дихалькогенид нужно использовать. До нас никто и никогда такого не делал (статья недавно вышла в рейтинговом научном журнале Nature Chemistry).

Другую интересную работу наша группа выполнила с японскими коллегами: они смогли впервые получить монослой оксида меди с необычной квадратной решёткой, а мы исследовали полученное вещество теоретическим путём. Лично я этой работой очень горжусь!

Ещё один повод для гордости: когда я занимался исследованиями в Университете Райса, там экспериментаторы чуть ли не первыми в мире синтезировали двумерный нитрид бора, а мы изучили теоретически его механические свойства. С тех пор эта работа цитировалась уже более 1300 раз.

Мой главный принцип, «унаследованный» от профессора Якобсона, — никогда не заниматься задачами, которые очевидны, это скучно. И Чернозатонский тоже учил меня интересоваться исключительно новыми проблемами, которые никто раньше не решал. Не секрет, что учёному нельзя увлекаться исключительно теорией. Так можно уйти в заоблачные дали и делать такое, чего в принципе быть не может. Необходимо знакомиться с лучшими экспериментаторами мира, сотрудничать с ними. Мне, наверное, повезло в том отношении, что я имею такие контакты, и нашей команде уже не раз удавалось опередить других.

— Вы сами решаете, какими темами заниматься или есть какой-то заказ?

— По-разному бывает, но я стараюсь реализовывать и свои идеи тоже. Очень люблю беседовать с экспериментаторами. Иногда темы рождаются в результате обсуждения какого-либо эксперимента.

О конкуренции и престиже профессии

— Много ли в России и в мире лабораторий, которые занимаются исследованиями, аналогичными вашим?

— В мире их достаточно, ведь для решения наших задач можно использовать бесплатные пакеты для квантово-механических расчётов. Их способен скачать кто угодно. Это означает, что фактически затраты на исследования равны нулю (если исключить, конечно, затраты на труд и вычислительные мощности). В России же конкурентов пока не так много. Дело всё в том, что в 90-х годах страна пережила интеллектуальную катастрофу — уехал за рубеж цвет науки, её костяк, и много молодых учёных. Помню, в 2005 году, когда я учился в аспирантуре в Москве, работал как-то за компьютером, а за соседним столом сидела немолодая женщина. И она меня спрашивает — кто я такой и откуда. Я сказал, что аспирант первого года обучения, мне столько-то лет. И она вдруг говорит: «Хорошо, что вы такой молодой — ещё можете уехать!».

Положение учёных и в начале 2000-х было настолько тяжёлым — просто катастрофа. Сейчас ситуацию несколько удалось переломить, и желание уехать значительно поубавилось, это очень важно! Но у нас огромная пропасть — нет учёных лет 40-50, которые должны формировать науку, обладают знаниями и энергией. Понемногу появляется молодёжь, которую надо поддерживать, но чтобы сформировать костяк, нужно много времени.

— Павел, как вы сейчас оцениваете развитие науки в России?

— С наукой у нас, конечно, не всё ещё гладко, и так будет продолжаться до тех пор, пока к профессии учёного не изменится отношение. До сих пор у нас бытует мнение, что в науку идут исключительно неудачники, и этим вообще заниматься не стоит.

Хотите знать об отношении к учёным за границей? Если ты, к примеру, профессор университета Токио, то с тобой фотографироваться будут на улице! И во времена СССР учёных воспринимали как особую касту. Я не говорю, что к ним нужно относиться как к полубогам — ни в коем случае, но нужно понимать, что именно от развития науки зависит наше будущее.

Думаю, что всегда занятие наукой будет не очень прибыльным делом, но точно знаю, что всегда будет делом очень интересным. Когда в обществе это поймут, то и страна, возможно, начнёт развиваться быстрее. Если говорить о сегодняшнем финансировании науки государством, то за последние десять лет ситуация изменилась колоссальным образом. Сейчас российский учёный вполне может получать зарплату на европейском уровне; но при этом и работать он должен так же активно, как за рубежом.

Человек мира

— Павел, сейчас вы в Японии, а вообще часто бываете за границей?

— Поскольку мы делаем неплохую теорию, то экспериментаторы за рубежом в нас заинтересованы. В подавляющем большинстве случаев имеет место именно заграничный эксперимент. Но все идеи и результаты я всегда привожу домой. Стараюсь сотрудничать со многими научными центрами. Например, до конца этой недели работаю в Японии, потом полечу в Китай, а ещё через неделю — в Венгрию, а до этого, в начале осени, был в Германии. У нас с коллегами согласованная совместная работа. Есть контакты и с США, но поскольку сейчас очень сложно получить визу, приходится держать связь по Skype. Сотрудничество с заграницей позволяет нам держать руку на пульсе, не отставать, не превращаться в местечковую провинциальную науку.

— Чем конкретно вы занимаетесь в Японии?

— Наш проект касается cпинтроники — области квантовой электроники. Это перспективная тематика, которая может найти применение в разных сферах, скажем, для разработки различных наноустройств, основанных на новых физических принципах. Я работаю в ведущей группе довольно долго, совместно выполнено уже несколько неплохих работ.

— Ваши цели — быстро достижимые и на более отдалённую перспективу?

— Фундаментальная наука — это всегда работа на перспективу. Вполне возможно, результаты наших исследований никогда не найдут применения, но задачи, которые мы решаем, чрезвычайно интересны. Мы стараемся выбирать перспективные направления, имеющие и прикладную значимость тоже. Например, изучаем природу ультратвёрдости некоторых уникальных материалов, а это напрямую прикладная вещь, потому что речь идёт о возможности создания материалов, твёрдость которых будет значительно выше, чем у алмазов.

— Павел, что посоветуете нынешней молодёжи, будущим выпускникам вузов? И ваша самая заветная мечта?

— Не бойтесь идти в науку и работать в России. Но бойтесь скучных задач. Самое главное — это интерес. Если он есть — всё получится. Когда человек горит тем, что делает, он преодолеет все трудности и всему научится.

Несколько лет назад я приезжал в Красноярск и пытался увлечь студентов перспективой работы в нашей московской лаборатории. В итоге никто не согласился: людям страшновато и непривычно быть мобильными. А нужно стараться искать себе интересные задачи, сотрудничать с разными людьми, ездить по миру. Сегодня наш коллектив испытывает большую потребность в кадрах. Предложение актуально для бакалавров-физиков из СФУ, они смогут продолжить обучение в магистратуре МФТИ и активно участвовать в научной работе. Сейчас в отечественной науке сложилась несколько парадоксальная ситуация: деньги появились, но нет людей, которые готовы начать работу.

Что касается моей заветной мечты, то я бы очень хотел когда-нибудь увидеть, как иностранные профессора борются за возможность поработать в наших университетах, и как у нас появляется новое поколение таких звёзд, как ЛАНДАУ, КАПИЦА, СЕМЁНОВ, сформировавших когда-то советскую науку. Учёные, идущие на смену, могут сделать российскую науку не меньшего калибра, и, надеюсь, они не уедут. И ещё: не надо считать, что в науке уже всё открыто. Всё только начинается…