«Приедут русские — обязательно что-нибудь найдут»

— Виктор Владимирович, расскажите, как вы оказались в геологической профессии.

— Это мечта детства. Я собирался стать геологом с четвёртого класса. Мой отец работал на железной дороге и при этом был увлечённым таёжником: постоянно ходил в тайгу за ягодами, за шишками. Мы с братом мотались с ним по тайге всё лето. Вечерами слушали рассказы мужиков у костра, легенды о золотоискателях, которых много было в наших местах.

Решив стать геологом, я целенаправленно шёл к этому: после школы поступал в Институт цветных металлов, но не прошёл по конкурсу — он тогда составлял 4,5 человека на место. Отправился в армию, отслужил и поступил на рабфак, а затем уже стал студентом. Окончил институт в 1982 году и с тех пор работаю в «Красноярскгеологии». Уже 37 лет на одном месте.

— И каждый год ездите в экспедиции?

— Конечно. Полевых сезонов в моей биографии больше сорока, начал ещё в студенчестве. Плюс две зимы, которые прошли в экспедициях в Африке. И сейчас продолжаю ездить «в поле».

— Чем из своих профессиональных достижений вы больше всего гордитесь?

— Ну как сказать… Мы привыкли работать. Всегда в работе. В лесу как говорят: лежишь на нарах — отдыхаешь, ногу спустил — уже на работе. Шутка, конечно. А достижения в нашей профессии коллективные. Например, серьёзный результат — открытие одного из участков Кингашского медно-никелевого месторождения в Восточном Саяне. Или золоторудные проявления, обнаруженные в Ильинском, это в верховьях Маны. Объект интересный и перспективный, но пока не изученный до конца.

Повезло мне и в Африке: удалось открыть кимберлитовую алмазоносную дайку. Дайка — это вытянутое кимберлитовое тело, длина которого в несколько сотен раз превышает ширину. Интересно, что в этом районе 40 лет мыли алмазы, но коренной источник всё никак не находился. Открытие сделала наша экспедиция. Нашли коренной источник и всего через 3 дня из него достали первый алмаз.

— Кто был организатором такой далёкой экспедиции?

— Мы приехали по приглашению президента Республики Гвинея. Тогда, в начале 1990-х, существовало советско-гвинейское предприятие. Экспедиция — частная инициатива. И я благодарен судьбе за то, что довелось познакомиться с такой экзотикой. В Африку я ездил дважды, один раз на поиски золота, другой раз — за алмазами, и это путешествие получилось удачным.

— С наступлением цифровой экономики многие отрасли меняются, а изменились ли сегодня методы поиска полезных ископаемых?

— Да, появилось много дистанционных методов изысканий. Но роль геолога важна по-прежнему. Дистанционные способы помогают сузить круг поиска, однако человек всё равно должен прийти на место и оценить ситуацию.

Месторождение — понятие экономическое. Какой-то участок может сегодня не считаться перспективным, однако через 10 лет обрабатывать руду из него станет экономически выгодным. Меняется цена на тот или иной вид ископаемых, запросы государства. К примеру, если раньше золоторудные месторождения начинали отрабатывать при содержании бора в 10 г, то теперь берутся и за те, где оно составляет 2 грамма и меньше. То, что раньше было «не руда», нынче руда.

— То есть запасы исчерпываются?

— Трудно сказать. Одни исчерпываются, другие находятся, и это нескончаемый процесс. Просторы у нас большие, открывать ещё и открывать. Сибирь как была природной кладовой, так и осталась. Или вот взять Африку: геологи разных стран — французы, бельгийцы, англичане — в Гвинее в поисках алмазов ходили по тропам, которые африканцы протоптали уже на метровую глубину. И не находили залежей. А мы приехали и пошли по компасу, по джунглям: двое рабочих следовали впереди, рубили лианы и отгоняли змей. И сразу появились находки.

— А где ещё на Земле много неизведанных богатств?

— На арктическом шельфе. Он практически нетронут, там пока добывают только нефть.

— Стали ли в России уделять больше внимания геологоразведке? На севере Красноярского края собираются в ближайшее время осваивать новые месторождения цветных металлов, нефти…

— Да, в последние годы начали появляться заказы на бурение, изучение разных объектов. Это закономерно: лицензированные запасы истощаются, надо приобретать новые лицензии или вести дополнительные изыскания на старых объектах.

— Виктор Владимирович, как совершаются геологические открытия? Сначала идёт теоретическая подготовка, затем выезжают на место — или, наоборот, случайные находки позволяют потом выстраивать теории?

— Обычно всё начинается с научного прогноза, затем ведутся поиски. Но открытие во многом — это случайность, фарт, тебе должно повезти. Хотя, конечно, эта случайность подготовлена всем предыдущим периодом жизни, накопленным опытом… Человек должен быть заряжен на открытия. И у того, кто заряжен, они и случаются.

— Что для вас было самым сложным в работе и что больше всего запомнилось?

— Сложным? Это ведь любимая работа. С началом весны сразу тянет в тайгу… Конечно, запомнились и неповторимый Кингаш, и верховья Маны, и другие места.

— Много ли людей обычно входит в состав экспедиции, как складываются отношения между ними?

— Мы ездили в основном по 10—15 человек в отряде. Иногда доходило и до 65. В основном это рабочие, инженерно-технических работников в несколько раз меньше. Конечно, как и в любом коллективе, требовалось приспособиться друг к другу. Люди разные, кто-то не выдерживает, уходит, но остальные обычно притираются к концу сезона. Вообще, если кто-то 2—3 раза съездил с геологами — это на всю жизнь.

— Вы согласны с тем, что геологи — особая каста людей?

— Да как особая… Обыкновенная. Романтика, которая раньше была в профессии, к сожалению, улетучивается. Если раньше геологи жили в палатках, в суровых условиях, по вечерам сидели у костра, были знакомы с прочими радостями походной жизни, то сегодня молодёжь не хочет ехать «в поле». Ей подавай балки, хорошие бытовые условия, столовую с поваром. Молодые геологи понятия не имеют о вечернем костре — в лучшем случае за столом после ужина соберутся у компьютера.

Как было прежде? Если ты хочешь работать «по звонку», с восьми до пяти и ради зарплаты — тебе нельзя в геологи. А сейчас всех приучают работать именно так. Отсидел в конторе, затем съездил на пару месяцев на вахту, сдал материалы — а результаты своего труда никогда уже не узнаешь, обрабатывать их будет другой человек. Возникает оторванность от процесса. Мы же в своё время работали по конкретной тематике от начала до конца, от планирования полевого сезона до составления отчётов и видели результаты своего труда. Всё меняется.

— Как вы считаете, современных специалистов готовят лучше или хуже?

— Думаю, не хуже, а может, и лучше, чем прежде. Современные студенты хорошо разбираются в компьютерных методах, например. Мой сын тоже учится в цветмете, на 4 курсе — кстати, он с трёх лет со мной в экспедициях. Вообще, в Красноярске хорошая геологическая школа и очень много тех, кто может поделиться своим опытом и знаниями.

— Вы ведь лично знакомы со всеми, о ком говорится в вашей книге «Умом и молотком. К истории геологического образования в Красноярске». Как собирался материал?

— Да, почти всех знаю лично. У этой книги были предшественники — 10 выпусков по истории геологических исследований Центральной Сибири, в которых изложены биографии более 2000 сибирских геологов. Всего же в отрасли, начиная с советского времени, работало до 50 тысяч человек! Только «Красноярскгеология» в 1980-е годы отправляла в экспедиции до 35 тысяч сотрудников.

Мы приняли решение издать «Умом и молотком» с биографиями тех, кто причастен к геологическому образованию в Сибири, после того как похожие книги вышли в Томске и Иркутске. При составлении использовали биографии преподавателей и других сотрудников цветмета, написанные ими лично, — это истории о том, как человек сам видит свой вклад в науку и обучение студентов. Конечно, собирать материал было непросто, и не все написали о себе. Всего в «Умом и молотком» вошли краткие жизнеописания 240 человек. Сейчас готовим второе издание, переработанное и дополненное — в нём мы учтём ошибки предыдущего и добавим материал. Во второй книге будут представлены уже 450 биографий.

Над первой книгой работал авторский коллектив, в который, кроме меня, вошли моя супруга, геолог Светлана РЫЧКОВА; доктор геолого-минералогических наук, профессор Ростислав ЦЫКИН, ныне покойный; аспирант, а теперь уже кандидат геолого-минералогических наук, моя сокурсница Наталья ПОПОВА.

В целом же удалось издать по истории красноярской геологии более 20 книг. Начинать было непросто, но всё получилось благодаря спонсорам. Очень помогали с их изданием профессор, заслуженный геолог России Александр ЕХАНИН, заслуженный геолог России Анатолий ХОХЛОВ, институт СНИИГГиМС, Геологосъёмочная экспедиция и другие — никто не отказывал в средствах.

— А есть ли книги, которые вы только мечтаете издать?

— Да, и это уже не по истории геологии, а скорее из области краеведения. Хотя к геологии тоже имеет отношение. Есть одна тема, над которой я работаю уже 20 лет, но пока не готов опубликовать результаты. Это жизненный путь томских золотопромышленников Цибульских и Иваницких, время — XIX и начало XX века. Захарий ЦИБУЛЬСКИЙ был одним из первых, кто начал осваивать золотоносные месторождения в Енисейской губернии, позже пришли Иван ИВАНИЦКИЙ (двоюродный брат Цибульского) и его сын Константин.

Иваницкие, которые входили в число 25 богатейших семей России, были предпринимателями. В Хакасии, в селе Чебаки, у них была резиденция — двухэтажный дом с башней и балконами, который сохранился до сегодняшних дней и признан памятником федерального значения. Константин Иваницкий жил там до 1919 года, а затем вместе с отступающей белой армией уехал в Харбин, где и оставался до 1935 года. Он простудился на охоте и умер.

Иваницкий был очень успешным золотопромышленником, первым хозяином «Коммунаровского рудника». Среди прочих основал Ольховские золотые рудники в Минусинском уезде, построил там современную по тем временам золотоизвлекательную фабрику. После революции всё было национализировано. Во времена НЭПа Иваницкий несколько раз обращался в правительство, хотел вернуться в Россию, но поскольку хорошо оснащённое производство отлично работало и без него, просьбы оставили без ответа.

Покидая Сибирь, золотопромышленник спрятал часть золота в тайге, неподалёку от Чебаков. Об этом кладе Иваницкого в Хакасии до сих пор ходит множество историй и легенд. В своё время советское правительство заключило договор с японским банком о том, что половина денег будет передана японцам (Иваницкому). В 1928 году жена золотопромышленника приехала в Хакасию и указала место клада. Там оказалось 7,5 пуда золота — 90 с лишним килограммов. Договор был исполнен, а когда Иваницкая окончательно вернулась в СССР в 1955 году получила в качестве компенсации квартиру в Перми, ей назначили пенсию. Она умерла в 1978-м.

Так вот, занимаясь историей клада, я собрал рассказы всех, кто присутствовал при его изъятии, и сверил их. Ходят упорные слухи, что найденное в Чебаках — далеко не всё золото Иваницкого. Но я подошёл к вопросу как геолог, изучил записи в книгах о показателях добычи на месторождениях — всё это зафиксировано — и провёл подсчёт. Не хватало 4,5 кг золота. А потом в воспоминаниях предпринимателя Ивана Васильевича КУЛАЕВА «Под счастливой звездой» — Иваницкий в Харбине жил у него на квартире — прочёл, что его постоялец привёз с собой в Харбин ровно 4,5 килограмма золота. Так что всё сошлось, другого клада нет. А его до сих пор продолжают искать.

Меня особенно интересуют эти темы, потому что юг Красноярского края, Хакасия — это моя родина, я родился и вырос в городе Ужуре. По Иваницким продолжаю собирать материал, а другие 5—6 книг по краеведению лежат, готовые в печать.

— Они тоже посвящены времени «золотой лихорадки»?

— Да, есть материалы и о других золотопромышленниках, а также о красноярских фотографах, о красноярском купце и меценате Фёдоре Фёдоровиче РАЗЗОРЁНОВЕ. Его магазин располагался там, где сейчас находится управление Красноярской митрополии и «Питерский мостик». А захоронен Раззорёнов в ограде Покровской церкви на Сурикова, за алтарём, рядом со священниками. Мы подтвердили это с помощью геологических приборов — купец умер в Москве, его привезли на родину в Красноярск в свинцовом гробу в 1905 году. Могилы и памятники находились на территории церкви до войны, а потом всё убрали, надгробия вывезли на Троицкое кладбище. В 1940-е годы их установили на могилах других людей, причём надписи о том, что плиты изготовлены в 1907 году, остались… Таких историй в Красноярске немало.

— Получается, краеведение для вас — не просто хобби… Как удаётся всё успевать?

— Да, это серьёзное занятие, тем более что я заместитель председателя общества краеведов. Работы много — ну так ночи длинные. И ещё мне очень помогает жена — без неё не вышла бы ни одна книжка, ни краеведческая, ни о геологах.

— Виктор Владимирович, вернёмся к главной теме: есть ли у нас в крае выдающиеся представители геологической профессии?

— У нас много геологов именно такого уровня. Когда администрация города обратилась ко мне с просьбой выделить нескольких кандидатов для установки мемориальных досок, я назвал не меньше шести фамилий. Много интересных людей и судеб…

Как говорит Леонид БЕРДНИКОВ, председатель нашего историко-патриотического общества «Краевед», каждый человек может написать книгу своей жизни, и она будет интересна, всегда найдутся благодарные читатели.

— А кто изображён на памятнике в сквере геологов на пересечении улиц Маркса и Вейнбаума?

— Никто конкретно, образ собирательный. Но это пока лишь памятный камень. Причём памятник, отлитый в бронзе, уже есть! Нет денег на его установку, это около 14 миллионов рублей. Но я считаю, памятник очень нужен Красноярску. Наши геологи участвовали в создании уникальной минерально-сырьевой базы края, они известны далеко за его пределами, работают по всему миру. Красноярских и вообще российских геологов ценят везде.

Знаете, что сказал в приватной беседе известный гвинейский геолог месье Лама Виссари начальнику нашей африканской экспедиции после того, как мы обнаружили алмазоносную дайку? «Я так и знал — если русские приедут, они обязательно что-нибудь найдут!».

Татьяна АЛЁШИНА

НА ФОТО: первооткрыватели алмазоносной
дайки, апрель 2000 г.