Уездный город К.

Современный Красноярск: его возможное развитие, риски, ресурсы

Было и есть

Валерий Крушлинский: Нам нужен новый генплан города. Нынешний сделан по меркам советского времени, а сегодня экономические отношения стали другими. Второе: новый план нужно реализовывать, а сейчас я не вижу серьёзных намерений на реализацию. Вот, например, до перестройки вышло постановление по программе «Учитель». Уже на следующий день у нас в «Гражданпроекте» на столах были задания: сколько школ проектировать, сколько детских садов. Даже задание на научную программу по проектированию школ мы получили. Сейчас приняли программу — комфортное доступное жильё. Ни на следующий день, ни через год (на двух заседаниях академии обсуждали эту программу) – ни задания, ни ресурсов, ни проектов нет. Получается — демагогия.
Я могу привести цифры: в городе 3 млн кв. метров трущобного жилья. Под этим понимаются не просто хрущёвки, а бараки. Жить в них нельзя: вот-вот сгорят или обрушатся. Получается, около 300 тысяч населения, треть города, живёт в таких домах. На их замену в год выделяется 100 млн рублей, что хватит на строительство трёх подъездов 97-й, самой дешёвой серии. Так программу замены ветхого жилья мы затянем лет на сто.

Хрущёвок у нас — 11 млн кв. метров. Половина из них свой срок отслужила официально, другая половина ещё лет десять может простоять. Почти полгорода живёт в таких домах.

А новые типовые дома? Считается, что это монолит-кирпич, но на самом деле делают наполовину из пенопласта, так что их нельзя назвать капитальными, через 20-30 лет они развалятся. К тому времени всё жильё будет трущобным. И без серьёзной программы по градостроительству мы скоро будем иметь большие проблемы.

Ефимов: Мне этот тезис кажется очень важным: один из серьёзных рисков для Красноярска — через 20-30 лет получить разваливающуюся жилищную инфраструктуру.

Крушлинский: Это надо серьёзно обсуждать, проводить совещания. Раньше город ежегодно проводил конференции, где строители, проектировщики и власть приходили к общему пониманию задач. Сейчас на предложение провести конференцию после 20 лет российской смуты (градостроительной, социальной, экономической) — отвечают: зачем? Кодекс градостроительный принят, закон 94-й есть, по которому никакая архитектура в городе никогда не появится… Почему не появится? Потому что игра идёт на понижение цены. Вот и дети в школах травятся, когда выигрывает тот, кто привезёт продукты дешевле, а значит, менее качественные.

Нам нужен «Институт города», а мне говорят — у нас есть «Гражданпроект», что надо — спроектирует. При этом, если пройти по улицам, я найду работу для тысячи архитекторов.

Ефимов: Вы сказали, что новые технологии недолговечны. А какие могли бы быть приемлемы? Например, идея с окружающими город коттеджными посёлками ­— насколько реализуема?

Крушлинский: Коттеджи в два раза дороже, и по строительству, и по содержанию. Для кого их строить? У нас лишь 15% населения платёжеспособно, и они уже имеют коттеджи за городом. Занимаются бизнесом, в том числе строительным, покупают даже подъездами. Остальная часть — 85% — неплатёжеспособна. То есть никогда и ни при каких условиях и ипотеках ни одного квадратного метра жилья (который сегодня стоит три зарплаты) — не сможет купить. На те деньги, что люди сегодня получают, и город содержать нельзя. Ведь город — это территория, покрытая деньгами. Если она не покрыта деньгами — она покрывается мусором, свалками, бурьяном.
На излёте правления П.С. Федирко (предперестроечные годы) мы ему докладывали, что в городе будет 2 млн жителей. А это значит — ещё десяток вузов, ещё десяток крупных современных предприятий. Ведь перед перестройкой количество и мощность промышленных предприятий увеличились в два-три раза, они полностью сменили технологию, город переживал бурный рост. Федирко памятник в городе надо поставить.

Ефимов: Можно сказать, что когда ушли заказы для военно-промышленного комплекса — город утратил перспективу. А что осталось? На чём город зарабатывает? На что живёт?

Крушлинский: На торговле, больше ни на чём. Беднота держится на пенсиях и минимальных зарплатах. Вообще, сибирские города — нечто парадоксальное. Я диссертацию написал о взаимодействии природных и градостроительных систем. Мы вынуждены строить дорогое долговечное жильё, покупать много одежды, обеспечивать энергозатратное отопление. При этом в советское время производительность труда здесь почему-то была выше на 39%, чем в европейской части страны. Видимо, за счёт ГУЛАГа, низких затрат, крупных предприятий… Ведь всегда выгоднее произвести миллион предметов, чем один.

Ефимов: Я читал американское исследование — «Сибирь — холодное проклятие России». Авторы показывают, что совокупные энергозатраты для сибирского города существенно выше, чем в Московской области. При этом Новосибирск является более «холодным городом», чем северный Норильск, потому что численность жителей почти в 6 раз больше.

Крушлинский: С точки зрения «простой экономики» в Сибири жить нельзя.

Ефимов: Поэтому у нас метро и не хотят строить…

Крушлинский: На вопрос, нужно ли метро в Красноярске, я всегда отвечал, что в Лондоне метро запустили в 1861 году. Вот и всё, на полтора века отстаём. Метро — это такая же необходимость в современном городе, как канализация, освещение. К этому этапу развития города мы подошли ещё в 1982 году. Главный фактор обоснования был — логистика и экология. Город разделён гигантской водой, от 3 до 6 км пойма, основные перемещения с правого на левый берег только через реку, и без метро просто не обойтись. А сейчас на месте, где должна быть центральная станция, организуют автостоянку. При таком отношении в Сибири никого не останется, надо китайский язык учить.

Наталья Фирюлина: Простите, что включаюсь с некоторым опозданием. Если говорить о генплане, то его, конечно, давно надо переделать, и плановая работа над генпланом застройки города идет. Пока администрация руководствуется нынешним, идя путём локальных приближений. Например, меняют правила застройки. У нас ведь очень красивый город, одни острова чего стоят. В этом смысле нам повезло. Горы кругом.

Крушлинский: Да, а по горам — карьеры цементного завода. Которому горсовет ещё позволил вдвое увеличить производство. В советское время жителей уговаривали: едите кашу с цементом, но зато жильё бесплатное вам строим, такая легенда была. Сейчас цементный – частное предприятие, вот пусть и компенсирует цемент в каше.

Фирюлина: Последнее решение сессии городского совета как раз касалось модернизации цементного завода. Акционеры завода вкладывают в это 15 млрд рублей. Правда, при этом к заводу совершенно невозможно подъехать – ни одна дорога не отремонтирована, даже стыдно говорить о таких цифрах. За 15 млрд можно подумать о том, чтобы вообще вынести экологически грязное производство за черту города. Городской совет поддержал модернизацию только в том аспекте, что они строят серьёзную рекреационную зону. Будут действительно новые технологии, мокрая переработка цемента. Серьёзно понизятся выбросы.

Крушлинский: Но бараки, которые после войны там построили, так никто расселять и не собирается.

Фирюлина: Вопрос о капитальном ремонте и сносе ветхого жилья очень сложный. Реализация 185-го федерального закона, по которому город в докризисные времена получал ежегодно практически по 1 млрд рублей, решила проблему капремонтов и сноса аварийного жилья частично. Кризис вмешался в наши планы. Надо учесть, что большая часть бывшего муниципального фонда принадлежит гражданам. И сегодня жилищные управляющие компании должны активно решать этот вопрос.

Крушлинский: На днях видел по ТВ интервью с министром Татарстана. Только в Казани за последние годы построили 5 млн кв. м. жилья, во всём Татарстане — 11 млн м2. Это в 10 раз больше, чем в нашем могучем и великом крае. А перед спартакиадой, которая у них проходила, там снесли 32 тысячи ветхих домов.

Фирюлина: Это национальная политика. А мы сюда, к сожалению, не попадаем.

Есть и будет

Ефимов: То, что мы услышали от профессионалов, позволяет нам сделать следующий вывод.

Первый тезис. У нас в городе продолжает существовать значительная доля трущобного жилья (термин авторский оставляем). И через 20 лет, возможно, придётся перестраивать весь город или массово отсюда мигрировать. Монолитно-кирпичные дома, которые сейчас строятся, имеют «короткий срок жизни». То есть мы можем попасть в ситуацию жилищного коллапса.

Тезис второй: профессиональное сообщество и управленцы, которые работают над созданием «тела города», перестали встречаться в публичном формате. Нет переговорных площадок, где разные точки зрения могут быть высказаны и услышаны, отсутствует этот канал влияния гражданского общества.

Тезис третий: до перестройки крупные предприятия строили свои посёлки, инфраструктуру. Вообще, сибирские города и особенно Красноярск получили сильный импульс развития в послевоенные годы как «запасные индустриальные центры» на случай ядерной войны. Вопрос — какие финансовые потоки определяют существование Красноярска сейчас?

Гипотеза: крупный бизнес сильно «оптимизировал налоги и зарплаты» — сейчас КрАЗ уже не главный налогоплательщик; город существует за счёт чиновников и бюджетников (учителя, врачи, милиционеры, работники культуры, пенсионеры и др.). Что-то добавляет торговля, промышленность, строительный бизнес.

Фирюлина: Да, источники существования города — налоги и федеральные средства. Наша задача создать условия для наращивания налоговой базы. У нас должна быть сильная промышленная составляющая плюс малый и средний бизнес. К сожалению, сегодня существующий бизнес в городе не инновационный, и большая его часть занимается только торговлей. Это важно, но к прорывным последствиям это не приведёт.

Ефимов: Пришла пора перейти от сканирования настоящего — к прорисовке будущего. Одна из тем — Красноярская агломерация. Это грандиозный проект! Но мы понимаем, что агломерация не просто «объединение» близрасположенных городов и территорий, но и новое качество города. Нам важно понять, какие новые деятельности появятся в агломерации, какое новое качество экономики и жизни будет в городе?

Сейчас город — это социально бедные, плюс торгово-перекупочные слои, плюс чиновная бюрократия, которая может отчислять налоги от своих высоких зарплат. И вот тут вопрос первый — на чём будет запущена агломерация? В чём новая энергетика бизнеса? Откуда в город придут деньги?

Вячеслав Полищук: Если говорить о подготовленных документах по агломерации, то разработаны два из трёх: стратегия и схема территориального планирования. В разработке стратегии принимало участие 12 крупных институтов, в том числе федеральных, специалисты международного уровня. Она получилась огромной — 1110 страниц. Но третий необходимый документ, закладывающий механизм формирования комплексной инвестиционной программы (то есть отвечающий на вопрос «откуда деньги»), — не готов. Заказчик, а это руководство края, пока молчит.

Основная цель агломерации – чтобы в этом месте и этим людям было комфортно жить. Для приведения в порядок нашего жизнеустройства на территории агломерации (а сюда попадает Красноярск, Дивногорск, Сосновоборск и 4 прилегающих района) по примерным оценкам необходимо от 600 млрд рублей до 1 триллиона 300 миллиардов. Это менять жильё и коммуникации, строить дороги, переносить заводы… В этом году во всём Красноярском крае было построено всего 2 км дорог. Представляете, насколько мы отстаём?

Стратегия агломерации рассчитана до 2020 года. Начиная с 2008-го. Каждый день, пока мы не начали следовать этому плану, — это упущенные возможности.

Фирюлина: Насколько я знакома с документами — степень проработки проблемы в них достаточно высокая. Если бы мы во всех своих действиях следовали этой стратегии, а не делали движения в сторону, то уже бы много сэкономили.

Полищук: В 2008-2009 годах в отношении планов агломерации позиция правительства Красноярского края была очень активной. Сейчас смена команды, кризисные явления объективно дают основания сказать: не до того. Но на самом деле в кризис, когда ресурс ограничен, ещё важнее иметь чёткий план.

Ефимов: У меня такой вопрос: развитие инфраструктуры вокруг крупных городов, получение новых центров на периферии — всё это на Западе было связано с ростом доходов среднего класса и его «уходом в пригороды», а главное — с притоком населения. У нас ситуация другая — средний класс не сформирован, приток населения отсутствует и даже имеется отрицательная динамика. Тогда почему агломерация имеет шансы?

Полищук: Процесс агломерации — объективный процесс трансформации крупных населённых пунктов. Красноярская агломерация — это ядро (в данном случае Красноярск) и вокруг него благоустроенные территории. Вопрос в том, будет ли Красноярск пробкой или локомотивом в развитии территории. Пока он ­— ступор агломерации, транспортной мобильности никакой.

Что касается вопроса — у агломерации нет своих шансов, шансы есть у людей. От их количества и качества будет зависеть качество агломерации. Нынешний тренд — убыль населения; по прогнозам к 2020 году на территории агломерации мы потеряем порядка 250 тысяч человек. Это означает, что мы фактически теряем возможность управлять территорией, потому что уже сейчас в крае — 1 человек на 1 кв. км, а будет ещё меньше. Противодействовать этому может только активная миграционная политика.

Ефимов: Получается, агломерация — это национальный проект по масштабу задач. На какой энергетике — экономической, социальной, культурной, демографической — агломерация будет развиваться? Допустим, люди сюда поедут — что они будут делать? На чём будет зарабатывать агломерация?

Полищук: Если бы мы начали этот процесс, в первую очередь могли бы зарабатывать на транспортной логистике, потому что у нас геополитическое положение удачное. На авиатранспортной логистике — если бы начали заниматься авиатранспортным хабом. Могли бы активно развивать инновационное производство по глубокой переработке сырья. Толковая наука есть, и новые кадры СФУ может готовить. Если мы по-прежнему будем закачивать нефть и газ в трубу, мимо агломерации, то о каком развитии территории говорить, когда всё мимо идёт по минимальным ценам? Мы могли бы наши металлы доводить до такой высокой степени очистки, когда тонна стоит миллион долларов, а не тысячу, как сейчас. Тогда транспортное плечо не играет роли: эту тонну можно погрузить в самолёт и доставить в любую точку планеты.

Крушлинский: Образно говоря, в ридикюле женщины нужно вывозить из Сибири продукцию.

Полищук: А если мы не будем заниматься глубокой переработкой сырья, то больше здесь делать нечего. Мы не станем ни Силиконовой долиной, ни мировым городом.

За последние три года, к сожалению, мы упустили инициативу по отношению к новосибирцам, которые успели смонтировать вторую взлётную полосу и принимают международные авиалинии… Иркутск тоже лоббирует строительство нового аэропорта, Чита… Скоро мимо нас пойдут все трассы.

Ефимов: Глубокая переработка ресурсов — это фактически индустриальный формат. Наша конкурентность в отношении Китая в индустриальном формате, с учётом их дешёвой рабочей силы, равна нулю. А как же экономическая эффективность — если там перерабатывать дешевле?

Полищук: Но сырьё — наша собственность. И потом — есть ещё государственная политика, когда в первую очередь должны учитываться интересы собственного народа, а не экономическая выгода отдельных граждан.

Ефимов: Значит, есть риск, что это экономически невыгодно, но государство готово осуществлять такую политику. Хорошо. Второе: если агломерация предполагает развитие логистики, то новыми форматами деятельности могло бы быть обеспечение трансконтинентального коридора: Европа — Сибирь — Китай.

Полищук: Агломерация — прежде всего повышение уровня жизни населения здесь. А за счёт чего: трансконтинентальных линий или межгалактических станций — другой вопрос. Пока логистику развивает Новосибирск.

Когда встал вопрос о развитии транспортных компаний, правительство Новосибирской области выкупило земельные участки, приближенные к железной дороге, и создало несколько крупных логистических комплексов. Естественно, все перевозчики туда перебазировались. Аналогичные проекты в Красноярске не стали развиваться – мы опоздали, а там правительство создало условия.

Ефимов: Если вокруг Новосибирска нарисовать круг радиусом 600 километров (столько за сутки можно проехать с грузом), то в него попадает почти 10 млн жителей – небольшая европейская страна. Это уже значительный рынок.

Полищук: По этой логике — чем западнее, тем больше населения, и Красноярск в заведомо менее выгодных условиях. Да, у нас мало людей. Поэтому эти риски компенсируются тем, что а) людей надо привлечь; б) те, кто здесь есть, должны иметь достойный уровень жизни и рабочие места.

Ефимов: Я считаю проект Красноярской агломерации очень важным и прорывным для края. Но такое ощущение, что он несколько «прямолинеен». Что такое сибирский город? Все сибирские города — это государственные проекты по освоению территорий.
Агломерация – это продолжение государственного проекта или она будет иметь свою собственную «энергетику развития»? Я тоже считаю, что если не развивать сибирские города, мы потеряем сибирские территории.

Сейчас, но не у нас

Полищук: Прецеденты, когда можно что-то делать на местах, даже без основной помощи федерального центра, — есть. Например, Белгородская область, куда мы специально возили делегацию нашего правительства. В области проживает всего 1,5 млн человек. Бюджет — 48 млрд рублей. По 7 млрд они вкладывают в развитие сетей; 600 км дорог построили, 1 млн 100 тысяч кв. м. жилья. Область решает такие задачи, которые нам при наших 120 млрд. бюджета даже не снились.

Крушлинский: А Тулеев? У них в 5 раз интенсивнее всё развивается, чем у нас. Всё зависит от руководства.

Полищук: Сейчас мы могли бы начать реализовывать различные инновационные нишевые проекты. Например, фирма «Экотехника» предлагает добычу металла через плазму, это вообще новая металлургия. Есть принципиально новые технологии, которые не требуют больших комплексов с грязными производствами. Мы разработали проект по управлению отходами на территории края —это золотое дно с точки зрения развития экономики. Сразу появились инвесторы — один на 600 млн рублей строит завод без привлечения бюджетных средств, второй на 18 млн евро замахивается, порядка 2 тысяч рабочих мест. То есть можно, вкладывая не такие большие инвестиции, делать прорывные инновационные проекты. Нанокожа, современное производство пластика, трубы из высокомолекулярного полиэтилена.. Повторное использование пластиковой бутылки даёт новые технологии производства жидкого дерева, которого в России нет вообще. И каждый проект — это в среднем 1,5 млрд рублей. Если развернуться в этом направлении, можем найти десятки проектов, которые обеспечат нормальную жизнь здравомыслящего населения.

Потому что качество населения тоже ухудшается, и лет через 10 мы просто-напросто не найдём профессиональных кадров на рабочие специальности. Уже сегодня вся молодёжь хочет идти исключительно в менеджеры.

Фирюлина: Образ богатых обеспеченных людей, которые ничего не делают, очень укоренился в сознании молодёжи — это результат активности СМИ и нашей информационной политики…

Ефимов: Наши исследования тоже показывают, что грамотная образованная молодёжь сейчас прямо ориентируется на отъезд из города в сторону запада России и в Европу. Для них здесь нет условий, потому что стандарты жизни и деятельности, в которых они себя видят, — уже постиндустриальные…

Полищук: Это навязано. Но надо понять, что невозможно перепрыгнуть через индустриализацию. Невозможно развивать неиндустриальную деятельность, не имея где-то индустриальной базы. Мы не можем все стать программистами, аналитиками, юристами и экономистами.

Ефимов: Какой у города креативный потенциал? Стремление включиться в культурные потоки? Творческие идеи, которые выплескивались бы за пределы города? У нас это не выражено, город сам на себя замкнут… Он не просто не берёт, а сторонится функций «центрального города».

Крушлинский: Красноярск был центральным — в советское время. Я помню, мы на новосибирцев смотрели свысока: здесь в 6 раз больше продукции делали. У нас был самый развитый промышленный город за Уралом. И дух был — центра. Долгих здесь сидел; он в Норильске столько инноваций внёс, атомный реактор поставил – нынешним менеджерам такой размах не снился.

Полищук: Разрастание чиновничьего аппарата приводит к тому, что деятельность направляется на внутренние процессы. Во всём виновата чиновничья психология. Когда основная логика: прийти на работу, пересидеть и получить зарплату — о каком развитии можно говорить?

Вот в чём секрет успеха Белгородской области? Там губернатор — харизматичный и глубоко патриотичный. Отец родной, которого все боятся и реализуют программу, главный тезис которой простой: всё для человека. Когда он пришёл, то создал при себе рабочую группу по развитию области.

Все руководители всех министерств по субботам (в нерабочее время) с 10 утра до позднего вечера разрабатывали программы и механизмы развития области. Такой инструмент у них действует по сей день, но за 4 года они разработали новую региональную нормативную базу.

Это позволяет им сейчас эффективно расходовать собственные средства и по 3-4 млрд привлекать федеральных средств. Потому что у них реальные программы, амбиции, люди, молодёжь. Они для молодёжи построили спортивный комплекс олимпийского масштаба — лучший в России. Мы там были — стало настолько грустно…

Так вот по законодательству Белгородской области каждый человек имеет право получить земельный участок от 12 соток до 1-2 га за 20 дней. Приходишь в муниципалитет, пишешь заявление на бланке специальной формы. На обратной стороне там расписано, когда к какому чиновнику оно пришло и когда ушло. Если какой-то чиновник задержал у себя прохождение этого документа, и человек за 20 дней не успеет оформить в собственность участок, – чиновника увольняют. А земельные участки уже нарезаны, к ним дороги проложены, инфраструктура и социальные объекты есть.

Дальше, оформив собственность на землю, человек идёт в банк и получает кредит на строительство — от 1% годовых на 10 лет можно получить ссуду 1 млн. И материалы на строительство у них дешёвые. Они продумали всё от и до.

Ефимов: Ну что ж, тема управления очень актуальна — у нас новый губернатор. Он может проявить волю. Поставить задачу — изменить ситуацию.

Полищук: Когда мы к ним приехали, сразу стали спрашивать — вам тоже мешает 94-й федеральный закон? Они смотрят на нас удивлённо — ничего им не мешает. У них теперь одна проблема: уже сложно найти людей с горящими глазами, которые чего-то бы хотели. Если приходит человек, готовый организовать ферму, ему сразу дают землю, кредит, материалы — лишь бы работал. Сельское хозяйство развивается — яблоку негде упасть. Ставят высокотехнологичное оборудование, имеют высокие зарплаты.
Конечно, их преимущество — климат. Он мягче. Есть газ. По градостроительным нормам изоляционных материалов требуется на 10% меньше.

Фирюлина: Для будущего развития очень важна оседлость жителей в территориях, которые только малый и средний бизнес может обживать. Должны быть созданы условия – программы поддержки, в том числе для получения кредитов. У нас появились муниципальные гарантии, но ими никто активно не пользуется.

Или вот, сделали хорошее дело, выделили многодетным семьям землю — в районе Кузнецовского плато и микрорайоне «Славянский». А инфраструктуры-то нет, она появится в лучшем случае в 2012 году. Плюс надо найти доступные кредитные ресурсы, чтобы люди строились, первые 400 семей. Эта социальная категория вообще такова, что её всю жизнь надо поддерживать. Без социальной поддержки демографические проблемы не решим, задача государства — предоставить возможность, но строить свою жизнь человек должен сам.

Ефимов: Подвожу итог. Красноярская агломерация — это самый важный проект, обеспечивающий развитие Красноярска и Красноярского края. Этот проект может дать энергетику для всех процессов развития, он направлен на «обживание территории», а не на «вахтовое освоение месторождений». Агломерация — это условие для развития промышленности, инноваций, образования и культуры. Агломерация — это новое качество жизни, это место для федерального университета, это центр притяжения в край молодёжи. Только в рамках проекта агломерации Красноярск может потянуть амбицию «центрального города», иначе он будет смещаться на периферию экономических и социально-культурных процессов.