Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
апрель / 2020 г.

Русский солдат ЛАЛЕТИНА

За невысокий рост солдата Соню Лалетину на фронте прозвали «Пуговицей». Однажды Пуговица приоткрыла мне глаза на правдивую войну. Софья Лалетина — ветеран Великой Отечественной, бабушка мужа моей сестры. В 10 классе я пришла брать у неё интервью, конечно, накануне 9 мая. Задавала вопросы про патриотизм, военных друзей и песни, а она рассказывала, что было очень страшно, всё время хотелось есть и спать, но больше всего уехать домой. Что баня была один раз в два года, что стирали в бензине и боялись бомбёжки. Мы разговаривали долго, и я всегда буду помнить тот вечер, глаза и голос моей собеседницы.

С тех пор прошло много времени. Случались новые встречи и воспоминания, а ещё большие застолья. В День защитника Отечества и на День Победы Пуговица в синем кителе с медалями всегда принимала поздравления. Гости шли и шли. Целый день. Иногда Софья Михайловна плакала. Однажды мы вместе справляли Новый год, и я увидела, как бабушка мужа моей сестры слушает гимн России: стоя, гордо выпрямившись.

В этом году Софье Лалетиной исполняется 97. В День Победы она будет дома, с семьёй: снова погружаться в события тех страшных лет, о которых должен помнить весь мир.

Фронтовая карьера

Клетчатый сарафан, чёрная блузка, платочек на голове. Маленькая, изящная Софья Михайловна сидит в кресле в своей квартире. Я младше её почти в три раза, мы давно и тепло знакомы, но она всё равно обращается ко мне на «вы». Искренне вежливо.

— Спасибо вам за внимание ко мне. Спасибо, что пришли.

Софья Михайловна в подробностях помнит все события, которые происходили с ней в 1941-1945 годах. Начало войны. Ей 18. Уже тогда сирота, заканчивает педагогический техникум в Енисейске. Вечер. Танцы. Вальс.

— Я больше всего на свете любила вальс танцевать, даже закончила трёхмесячные курсы танцев: вальс, вальс-бостон, польки… Любила кружиться! Вечер у нас был, и вдруг приходит директор техникума: «Прекратите всякое веселье. Началась война. В течение трёх дней вы должны сдать учебники, и все получите направление на работу». В одну секунду, конечно, ничего не изменилось, но в душе поселилась тревога. Что будет дальше? Как мы будем жить?

— Это очень страшно, когда обстоятельства в стране меняют твою жизнь.

— Да, но не было другого пути. Мы все молодые, неопытные. Мы просто хотели, чтобы всё оставалось как раньше: учиться, работать, смеяться, дружить. У моего поколения всё случилось по-другому. Через два дня меня отправляют работать в Кемчугский детский дом. Там, когда вышел приказ Сталина об общей мобилизации, вручили повестку в военкомат. Я понимала, что дальше меня ждёт армия. Мысленно прощалась со своей комнатой, с ребятами навсегда. Так и вышло: комиссию я прошла мигом, оказалось, я самая здоровая по всем показателям, и дальше поехала учиться в Новосибирский военный городок в 22-й автобронетанковый полк на курсы водителей. Это не то же самое, что курсы водителей сейчас, — поясняет Софья Михайловна. — Нынче едешь, вот карбюратор отказал, тебе надо техника искать, вести машину в сервис… А нас учили так: вынуть деталь, определить поломку, отремонтировать, снова вставить и продолжить движение к месту следования. И я эту школу закончила на «отлично». После обучения три месяца стажировалась в Красноярске.

— Сложно было адаптироваться в армии?

— Как вам сказать? Армия — это дисциплина, военная дисциплина. Просто так подойти, попросить или о чём-то узнать — нельзя. Делать то, что тебе хочется — нельзя. На всё своё время и порядок. Даже шагать нужно определённым образом: я до сих пор могу строевым шагом идти. Это странное ощущение: ты вроде бы по-прежнему ты, но уже и себе-то не принадлежишь.

Через паузу Софья Михайловна продолжает:

— Мне пришла пора получать настоящие права, закончилась стажировка, но меня, несмотря на то, что ездила я отлично, забраковали как шофёра. Сказали: «У вас не хватает двух сантиметров роста для переключения скоростей». Ну, у них свои нормативы! Я обрадовалась, думаю, значит, поеду назад, в детский дом, где работала. Там у меня осталась младшая сестрёнка. Размечталась, что заберу её, переедем мы в деревню, я пойду в школу работать и Галю буду воспитывать… По стойке смирно перед начальником училища стою и спрашиваю: «Товарищ полковник, я теперь домой поеду?». — «Товарищ солдат Лалетина, таких, как вы, армия домой не отпускает», — был мне ответ. Я заплакала, а он сказал: «Успокойся, мы на слёзы не имеем права».

И вскоре меня отправляют в Абакан в школу младших авиаспециалистов, где как раз был набор на радистов. Там я тоже выучилась отлично и по окончании должна была выбрать, на какой фронт отправиться. Думала поехать на Ленинградский, он тогда гремел! Иду довольная, а меня останавливает командир. Наши командиры были все уже с фронта, после госпиталей: кто хромой, кто без руки. И вот один из командиров, что нас учили, спрашивает меня: «Ты куда поехать-то пожелала?». — «Ленинград защищать!». Он вроде отговаривать хотел, видимо, жалко меня стало, понимал, что в самое пекло попаду. Но судьба опять за меня выбор сделала — через несколько дней всю нашу школу эвакуируют на Украину, в город Сумы. Я попадаю на Второй украинский фронт, в 151 авиационный полк радистом.

Я и 40 мужчин-солдат.

Каждый день — страшный день

— Задача радиста — до полёта настроить приборы в самолёте, чтобы обеспечить лётчику постоянную радиосвязь с землёй. Самолётики были маленькие, лёгкие. Разбег у них небольшой, и не дай Бог, колесом наедет на какую-нибудь выемку на земле! Тогда всё. Тряхнёт раз, и все мои настройки сбиваются, — вспоминает Софья Лалетина. — Командир зовёт меня сурово: «Пуговица, вот сейчас будешь лётчика встречать. Слушай, что тебе скажет!».

Прилетел пилот, у него в небе радиостанция барахлила. Вытащил пистолет, держит его в руках и смотрит на меня: «Ты жить хочешь?». Я говорю тихо: «Хочу». — «И я хочу! Ты что меня туда без связи отправила!?». И дальше матом ругается… Я потом так плакала! Плакала я на фронте много, а потом как-то сама успокаивалась. Пошла дальше, делаю что могу.

Софья Михайловна замолчала. Тяжело вздохнула.

— Неужели не было у вас в полку человека, кто бы поддержал?

— Нет, милая, не было. Нельзя мне было. Чуть расслабишься — всё. Сразу, как я прибыла в полк, мне командир сказал — держись с ними построже! И им, должно быть, сказал, если узнает, что кто-то меня хоть пальцем тронет, — сразу в штрафной батальон! Не дружба у нас была, дисциплина. Мы же в армии все. Я оружие из рук не выпускала. Нейтрально ко мне относились: если что-то спрошу — ответят, а так никто не разговаривает. Во время налётов, когда спасались вместе, мне от них доставалось. Бомба падает — ух! — и тысячи огоньков. Это осколки. Если хоть один в тебя попадёт — будешь ранен. Когда бомбёжка, надо бежать. Полк бежит. Мои однополчане — бывалые вояки, многие уже по 8-10 лет в армии были, а я-то как бегу? На мне противогаз, винтовка — всё это для самообороны — а сама я худая-прехудая. В те годы солдатский ремень вдвое меня обхватывал. Плетусь, а не бегу. А там ведь каждая секунда на счету! Они орут страшно: «Беги, Пуговица!..». Ох, я никому никогда не пожелаю пережить подобное. Словами не расскажешь, видеть надо, как это страшно было.

Однажды во время бомбёжки погиб один из механиков, старшина. Убило его осколком, в спину. Мы тело уже после налёта нашли. Ребята проверили пульс, обступили все его вокруг, нам было приказано — похоронить товарища на месте. Копали яму, завернули тело механика в плащ-палатку, опустили, землёй опять засыпали, а сверху оставили пилотку лежать. Потом в его самолёте нашли личные вещи. Все механики хранили свои вещи за креслом пилота. Там у него был крестик, письма, маленькая фотокарточка. Мы узнали, что его дома ждал сын, маленький ещё, лет десять. Собрали все нехитрые вещички эти и отправили на домашний адрес — семье, чтобы хоть какая-то память у них осталась.

Пауза. В комнате тихо, только слышно, как движется секундная стрелка на часах.

— Софья Михайловна, как вы думаете, зачем была война?

— А чтобы люди знали, как хорошо жить в мире. Чтоб жизнь ценили. Вот, понимаете, для нас за счастье было пережить день. Лучший подарок — просто помыться. За два года, что я была на фронте, однажды только баня была. Ну как баня: ополоснулись и опять свою же грязную одежду надели. Стирали мы себе не в воде, а в бензине, чтобы вшей не кормить.

— Часто хотели есть?

— Бывало, хотела. И ещё больше спать. Не было ни одной ночи, чтобы мы полностью отдыхали. Поднимали то на срочную работу, то от налёта спасаться. Я каждый день мечтала уехать домой.

Когда нам объявили, что мы победили, что кончилась война, я даже поверить не могла своему счастью: так страдать и всё-таки выжить! Слёзы не могла остановить.

Но ещё впереди меня ждало много испытаний. Никогда не забуду, как мы Балканы пешком переходили по партизанской тропе. Жарко. Тяжело идти по горам. Оружие наше нам подвезли в телегах на быках до самого крутого места, а дальше — сами понесли. Идём из последних сил. И вдруг впереди — ров. Я такого никогда не видела — дна не видно, пропасть и всё! Глубокая, страшная пропасть! И довольно широкая, метров 10, а нигде не перейдёшь больше. Я просила пристрелить меня на месте, так мне было страшно! Ни за что не могла себя заставить перейти этот ров. Они меня обвязали офицерским толстым ремнём, другой ремень кинули на другую сторону, там уже наши были, поймали, как-то всё это закрепили, и я под угрозой оружия сделала шаг, и перетащили они меня. Кричала от страха, видела только эту пропасть и всё. Ну, а ребятам что было делать? Перетаскивали меня.

— Софья Михайловна, вы патриот?

— Конечно. Родина — это самое главное, что есть у человека. Это наш дом. Мы ради нашего дома сражались и терпели. До сих пор помню, как в полку ещё во время учёбы пели «Вставай, страна огромная». Это великая песня о России. И она правдива: мы служили фронту, служили честно.

Как спасала любовь

Феномен военного мужества много раз исследовали учёные. Психиатр Виктор ФРАНКЛ, находясь в концлагере в 1943 году, анализировал, что помогало выжить заключённым. Пленных брили наголо, у них отбирали одежду, сгоняли в одно помещение. Там они по-настоящему теряли себя, пугаясь друг друга. Одинаковые. Худые. Лысые. Франкл пишет, что в этом страшном месте у людей стекленели глаза, многие умирали почти сразу без видимых физических недугов. А ещё автор рассказывает главное: все полгода, что он провёл в Освенциме, ему помогало выжить лицо его жены, которое он восстанавливал в своей памяти в мельчайших подробностях. Он вспоминал её голос, её запах, цвет глаз, манеры — то, что нельзя было отобрать. Воспоминания с нами навсегда.

И это верно: письма, мысли о доме и матери, о ребёнке, о любви поддерживали солдат. У Сони Лалетиной был свой секрет: за месяц до войны девушка влюбилась в офицера.

— Когда я приезжала в Красноярск, первым делом шла в театр или в кино. И вот однажды собирались мы с двоюродным братом в кинотеатр, но его в последний момент вызвали на дежурство, я пошла одна. Стою у входа и вдруг слышу: «У кого есть лишние билеты?». — «У меня», — отвечаю. Ко мне подходит высокий военный, деньги протягивает, а мне стыдно у офицера деньги брать! Сидели рядом, смотрели кино, а после он меня спрашивает: «Разрешите мне вас проводить?». Я говорю: «Пожалуйста!». А сама, конечно, рада. Идём мы с ним, я рассказываю, что приезжая, что у меня здесь тётя живёт. Моего кавалера звали Мишей АФАНАСЬЕВЫМ, он уже был в звании — старший лейтенант. Проводил меня немного (я не позволила идти со мной до дома, подумала, что тётя будет ругать) и спрашивает: «Когда ещё приедете?». Назначили свидание у этого же кинотеатра через месяц. Я приложила все усилия, чтобы точно в этот день приехать в Красноярск. Подхожу к кинотеатру, смотрю: начищенный, наглаженный стоит. Да я его и не признала сразу! А он меня признал, я специально оделась точно так же. Сходили ещё раз в кино, снова он меня проводил, снова назначили свидание через месяц, но его так и не произошло. Мне пришла повестка. Военкомат, армия. Я не знала его адреса, он моего тоже не знал. У войны свои планы…

Наша героиня — под цифрами 1945

Наша героиня — под цифрами 1945

Однажды в армии, после шофёрских курсов, в столовой я увидела офицера, который показался мне знакомым! Но как подойти? Я-то простой солдат, а он — старший лейтенант, на две головы меня выше! В армии так нельзя. Полгода мы служили рядом, но ни разу не разговаривали. И так бы и было, если бы не случай. Я была дежурной по взводу, а Миша мой дежурным по части (это такая должность, он должен был пробовать еду перед тем, как дать её солдатам, вдруг отравлена), и вот мы с ним случайно сталкиваемся в коридоре. Я под козырёк и иду строевым шагом мимо. Он мне: «Товарищ солдат, вы меня плохо поприветствовали!». Я отхожу на 7 шагов назад и снова под козырёк, строевым шагом. Он опять: «Вы меня плохо поприветствовали…». И так пять раз меня прогнал, а потом подошёл и спрашивает: «Соня, это ты?». — «Так точно, товарищ старший лейтенант». — «Тебя бы родная мать не узнала». Конечно! Локонов моих не осталось. Я не в белом пальто и берете, как ходила в кино, а в телогрейке, подпоясанная да в тяжёлых ботинках, огромных… «Ты давно здесь?», — спрашивает. — «Давно». — «Ты меня видела?». — «Так точно! Но какое имеет право солдат подойти к офицеру?». — «Больше мы с тобой разговаривать не можем, но мы ещё встретимся». Такой был разговор, — улыбается Софья Михайловна, промокая глаза платком. — И снова сводит нас с ним кино: через несколько месяцев нам разрешают посмотреть фильм. Тем, кто не работает в это время. Мы идём строем смотреть картину. Вдруг командир взвода мне кричит: «Солдат Лалетина!». Приказал, чтобы села рядом. Уже когда погас свет, нарисовался Миша, лейтенант. Девки друг друга тычут: «Откуда это Пуговица его может знать?». А мы с ним разговариваем: «Тяжело тебе, Соня?». — «Тяжело воз везти, а все остальное можно терпеть». За руку меня взял. Так и кино посмотрели. С тех пор, как встретимся, остановит меня и спросит: «Товарищ солдат, как служится?». А как служилось? По-всякому. По-разному.

— Пусть общение и мимолётное, всё-таки кто-то близкий рядом. Это же было важно?

— Приятно, конечно, было. Мы дали клятву друг другу, что будем переписываться, и он очень красиво писал! Вот придёт открыточка от него мне на фронт уже, и пока все эту открытку не прочтут, мне не отдадут. Все знали, что у меня жених есть. Он всю войну прослужил командиром роты в авиационном училище, готовил солдат к службе.

Это была не просто фронтовая дружба. Потом солдат Лалетина и офицер Афанасьев поженятся, у них родится дочь. Будет всё, как у всех, только в начале своего знакомства они не смеялись, не получали друг от друга подарков, не танцевали по вечерам, но спасли друг друга посреди войны.

Мы опять молчим. Но это хорошее молчание.

— Софья Михайловна, как вы думаете, что такое счастье?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Хотя нет, вру. Счастье — это когда твой ребёнок маленький и находится рядом.

— Сегодняшнюю ситуацию с коронавирусом тоже называют войной.

— Я согласна! И даже страшнее. От пули-то можно убежать, а от этой заразы не скроешься.

— Из-за пандемии коронавируса празднование Дня Победы могут отменить…

— И правильно сделают. Не надо людей подвергать опасности. Понимаете, те, кто хочет, они и так отметят. Например, я! Помню, после войны 9 мая не был выходным днём, не праздновали широко эту дату, но в каждой семье, я это точно знаю, накрывали стол, готовились, вспоминали, радовались и горевали. Не на показ, а в душе отмечают День Победы.

Мы пьём чай. Софья Михайловна любит во всём порядок: пока не удостоверилась, что мой чай достаточно сладкий, горячий, что я могу дотянуться до конфет и печенья, не стесняюсь их взять, не соглашалась присесть.

За невысокий рост (всего 154 сантиметра) солдата Соню Лалетину на фронте прозвали «Пуговицей». Пуговица помогла мне представить правдивую войну.

Александра МАРКЕВИЧ