Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
июнь / 2020 г.

Новая нормальность: экономика после пандемии

Всё на свете рано или поздно заканчивается, в том числе и пандемии. Прожив несколько месяцев в непривычных условиях самоизоляции, мы неизбежно задаёмся вопросом: а что там дальше, после победы над коронавирусом?

Некоторые эксперты считают, что мир уже никогда не будет прежним и нас ждёт «новая реальность». Доцент кафедры социально-экономического планирования, заведующий научно-учебной лабораторией экономики природных ресурсов и окружающей среды Института экономики, управления и природопользования СФУ, кандидат экономических наук Антон ПЫЖЕВ считает, что ожидания «тектонических» сдвигов в экономике и хозяйственной деятельности, мягко говоря, преувеличены.

— Антон Игоревич, насколько серьёзно от пандемии COVID-19 пострадал весь мир, Россия, Красноярский край?

— За этот год мы увидим очень плохие макроэкономические показатели. Это будет касаться общей глобальной экономики, которая, наверное, сократится в процентах уже на двузначное число. Пожалуй, это самое глубокое падение даже в сравнении с кризисом 2008 года.

Если в глобальной экономике такая ситуация, то и дальше «матрёшка» срабатывает чётко: российская экономика, несмотря на всё растущий внутренний спрос, сильно зависит от экспорта. Соответственно, мы очень зависим от спроса, который резко и единомоментно сократился.

Антон Пыжев

Антон Пыжев

Если говорить об экономике прежде всего как о системе хозяйствования, оценивать, как происходящее влияет на жизнь простых людей, — тут тоже понятная и печальная ситуация.

Фактически чем отличается нынешний кризис от всех предыдущих? По сравнению с кризисами, которые приходят с финансового рынка или с рынка недвижимости, как это было в 2008-2009 годах, нынешний кризис отличается тем, что он искусственный с экономической точки зрения. Для экономистов вся подоплёка, связанная с коронавирусом как некой эпидемией, оказалась внешним требованием структур здравоохранения фактически закрыть часть отраслей экономики, прежде всего — экономики услуг.

— Такое внеэкономическое «вбрасывание»…

— Да. Экономика — это система отношений, она развивается по своим законам. Ещё в декабре прошлого года и даже в январе и феврале нынешнего большая часть моих коллег не верили, что проблема распространения COVID-19 достаточно серьёзна, и в целом тогда царил сдержанный оптимизм. Я уж молчу про оптимизм на фондовом рынке, который мы наблюдали под конец 2019 года… И только в марте началась сначала стадия отрицания серьёзного кризиса, а потом — массового его принятия.

Коронавирус стал внешним фактором, на который всем пришлось реагировать. Поэтому у нынешнего кризиса есть такая особенность, что мы по сути сами себя цензурируем, сами вводим некоторые ограничения, не понимая, как государство, как лица, принимающие решения, будут далее действовать.

Никто не понимает, какова действительная угроза, какова будет реакция общества на те или иные меры. Это такие действия, которые происходят в условиях практически 100-процентной неопределённости и риска. Это большая проблема.

В итоге мы получим плохие экономические показатели, плохую ситуацию на рынке труда, потому что прежде всего этот локдаун затронул сервисную экономику. В меньшей степени, с некоторой задержкой, он затрагивает производственную экономику.

Локдаун — массовое принудительное закрытие образовательных, государственных и торгово-развлекательных учреждений из-за эпидемии или иного стихийного бедствия.

Надо понимать, что даже в России, которую критикуют за некоторую архаичность экономической системы, рынок труда по своей структуре всё больше и больше становится похожим на западный, где преобладает занятость именно в сфере услуг, она и у нас уже сильно больше 20%. Соответственно, если мы закрыли общепит, непродовольственную розницу и ещё целый ряд секторов — это фактически удар по занятости.

Рынок труда по-разному реагирует на эту ситуацию, по-разному адаптируется. Я не разделяю радикальную позицию некоторых коллег, что это крах всего. На самом деле здесь надо бы поменьше истерик. Нужно понимать, что человечество всю жизнь живёт благодаря не отрицанию, а адаптации. И к нынешним условиям тоже все адаптируются. Тем не менее часть людей уже фактически лишилась работы, часть переходит на частичную занятость, часть — теряет один из источников доходов. И это, конечно, большая проблема.

В этом отношении Красноярский край не очень отличается от общероссийских тенденций. Мы регион, в котором на три миллиона населения — более чем миллионная столица. И Красноярск сильно зависит от сервисной экономики. Значит, мы в этом отношении будем страдать структурно похоже на то, как страдают любые крупные города и агломерации вокруг них.

— Но ведь всегда считалось, что Красноярский край в сравнении с соседями по Сибири более промышленный и более ресурсно-сырьевой? Руководство края не устаёт подчёркивать, что у нас есть системообразующие предприятия — основные налогоплательщики. «Наше всё» — природные ресурсы, их добыча и первичная переработка, а вовсе не сервисная экономика…

— И то и другое — правда. С одной стороны, действительно, у нас в Красноярском крае очень сильно развиты сырьевые отрасли, и они формируют большую долю поступлений в бюджеты. Но я говорил немного о другом — о рынке труда.

До 1991 года на Красноярском алюминиевом заводе работало более 10000 человек. Я имею в виду только сам головной завод, не считая предприятий вокруг него. Сегодня численность работающих там не достигает и пяти тысяч. Технологическая модернизация привела к росту производительности труда, и в итоге в производстве занято меньше людей. Я уж молчу про то, насколько радикально сократилась занятость на тех предприятиях (если они вообще не перестали существовать), которые оказались не востребованы.

Так происходит везде в мире, сегодня занятость именно в производстве небольшая. Единственное место в промышленности, где осталась высокая занятость, — это производство некоторых видов продукции высоких переделов. Если это заводы Boeing, то там всё равно работают
десятки тысяч человек, потому что в самолёте огромное количество деталей, и там невозможно повысить эффективность и производительность робототехники настолько, чтобы исключить появление людей на производстве.

Если же говорить о сырьевой экономике, мы за последние годы получили там существенное сокращение численности занятых. И куда все эти люди делись? Многие «перетекли» в сферу услуг. По мере того как развивается экономика, как условно богатеет население, происходит запрос на создание всё большего количества и ассортимента услуг. Так в городе появляются разные кафе, павильоны мороженого, мобильные кофейни…

С точки зрения экономики, если говорить о деньгах, каждый из таких бизнесов производит очень мало налогов, даёт мало доходов, но он обеспечивает нескольким людям занятость. Чтобы такую же занятость обеспечить на заводе или руднике, нужно резко нарастить производство, но это практически невозможно. Спрос на сырьё, конечно, растёт, но не настолько.

Так что, с одной стороны, сырьевые сектора у нас в крае действительно преобладают, это важный становой хребет в смысле генерации доходов, налогов и всего остального. Но с точки зрения занятости есть проблема сервисных секторов.

— То есть вы считаете, что коронакризис — это в большей степени удар по социально-экономической составляющей нашей жизни, нежели по финансово-экономической?

— Это удар по всему сразу, потому что всё взаимосвязано. Производственные сектора экономики тоже пострадают, только с некоторым
запаздыванием. Тот же Красноярский алюминиевый завод, «Норильский никель», все другие предприятия, которые производят первичное сырьё, — они же тоже продают его кому-то. Просто у них есть долгосрочные контракты, они не сразу почувствуют проблемы. Но падение глобального спроса на рынках приведёт и к падению спроса на первичные ресурсы.

Другое дело, что у таких крупных компаний больше возможностей приспособиться к ситуации и выжить. У них есть возможность привлечь дополнительный капитал, есть переговорная сила для того, чтобы просить помощи у государства, позаимствовать средства на внешних финансовых рынках. А у владельца малого бизнеса нет практически никаких механизмов к тому, чтобы адаптироваться, если у него напрочь упал спрос. Пострадают все, но в разное время.

Правительство страны сейчас ведёт себя разумно. Меры поддержки и темпы, которыми происходит выдача части резервов в экономику и населению, достаточно осторожные. Это связано с тем, что непонятна глубина последствий кризиса, которые мы будем наблюдать. Только к концу года станет более-менее понятно, как демпфировать этот удар.

— Если говорить о внешних факторах, которые заставили экономику работать по-новому, это административные меры карантинного характера: отгораживание границами, стремление не пропустить заразу к себе. У нас даже внутри страны регионы отгораживались друг от друга в большей или меньшей степени. Не скажем ли мы «прощай!» мировому рынку и всемирному разделению труда, не начнём ли снова отгораживаться друг от друга пограничными форпостами?

— Думаю, скорее нет, чем да. Общий настрой экспертов, политиков, бизнесменов и вообще населения — он понятен. Мы все рассчитываем, что пройдёт какое-то количество «дней Х», после которых мы начнём жить похожей на предыдущую жизнью. Глобального сдвига модели поведения человечества я всё-таки не жду.

Есть радикальные теории, которые утверждают, что мир никогда не будет прежним. Вообще говоря, мир никогда не бывает прежним. Каждый день происходят какие-то постепенные изменения, которые нас выводят на пресловутый прогресс. То, что мы за последние несколько месяцев вынужденно освоили всевозможные технологии дистанционного общения, — это произошло не вдруг и по одной простой причине. Потому что за последние всего-навсего 10 лет эти технологии сами по себе не только появились, но и развились достаточно для того, чтобы в условиях резкого перехода на удалённую работу и общение успешно сработать. Инфраструктура (интернет, сети и др.) это выдержала. Но такое вряд ли было возможно 10 лет назад, и кто об этом говорил даже полгода назад? Поэтому изменения происходят постоянно.

Я думаю, что последствия кризиса, вызванного коронавирусом, с точки зрения изменения поведения и наших социальных привычек будут сродни тому, что произошло в мире после терактов 2001 года в США. Тогда резко усилились международные меры безопасности на транспорте вообще и в авиации в частности. Тщательный предполётный контроль стал стандартом, тогда как ранее во многих странах его практически не было вообще.

Сейчас будет примерно то же самое. Мы все привыкнем несколько по-другому себя вести, перестроим ритуалы поведения. Особенно это касается приветствий. Возможно, такое привычное недавно рукопожатие уйдёт в прошлое… Но считать, что будет разрушена система хозяйственных связей, я бы не стал.

Произойдёт изменение некоторых потребительских привычек. Потому что если сейчас мы освоили какие-то технологии, например доставку продуктов из магазина, часть товарооборота и далее останется в таких сервисах.

— Услуги по доставке готовой еды и продуктов из магазинов достаточно успешно развивались в Москве и Санкт-Петербурге. Жизнь в самоизоляции подтолкнула их развитие и в регионах?

— Совершенно верно. Это всё развивалось и так. В Красноярск буквально в начале 2020 года пришли соответствующие сервисы доставки из нескольких крупных гипермаркетов. Но если в обычной ситуации они развивались бы очень медленно, отвоёвывали свою долю в несколько процентов рынка в течение нескольких лет (я думаю, у них и был такой план), то сейчас они 1-2% получили за два месяца.

Но это не означает, что люди перестанут ходить в магазины. А раз люди не перестанут ходить в магазины за продуктами, значит, понадобится, чтобы эту еду доставляли в магазины из логистических центров. А чтобы продукты попадали в логистический центр, необходимо, чтобы вся цепочка от условной коровки, которая щиплет травку, до молока сохранилась. Поэтому я не думаю, что коронавирус радикально всё изменит.

Да, на горизонте «здесь и сейчас» пандемия поменяла наше поведение очень сильно. Но в глобальной перспективе это будет существенно сглажено. Изменения будут, но достаточно скромные.

— В последние годы мы жили в условиях торговых санкций и импортозамещения. Россия некоторую экономическую «самоизоляцию» осваивала с 2014 года и даже ранее. Похоже, это позволило легче пережить пандемию. Если такая тенденция сохранится, не приведёт ли она Россию к дальнейшему дистанцированию от всего мира?

— Те обстоятельства, при которых была заявлена политика импортозамещения, всё-таки существенно отличались от нынешних.

Импортозамещение касается определённого перечня отраслей, в которых действительно были достигнуты положительные результаты. Мы получили, например, собственное современное сыроварение, которого прежде у нас почти не было. Мы получили прорыв в виноделии и ещё в некоторых секторах производства потребительской розницы.

Если же говорить об импортозамещении технологически более сложной продукции — его фактически не существует. Поэтому я не вижу объективных предпосылок для того, чтобы мы сегодня считали, что коронавирус— это были некие «учения», и теперь мы окончательно начинаем жить изолированно от всего мира. В нынешних современных условиях с политико-экономической точки зрения это невозможно.

Мы всё равно будем интегрированы в мировую экономику, мы всё равно будем продавать то, что у нас получается продавать, будем покупать товары, к которым мы привыкли.

— Ограничительные меры для предотвращения распространения коронавируса значительно продвинули распространение и способы дистанционной работы. Вам не кажется, что это вызвало некое противоречие в социуме? С одной стороны, многие специалисты теперь могут, находясь где угодно, работать с кем угодно и как угодно далеко. А с другой стороны, не происходит ли некая социальная фрагментация прежде сплочённого рабочего коллектива на отдельные единицы? Человек — это ведь социальное животное… Чисто рабочие вопросы стало зачастую решать проще, а вот социальные вопросы, связанные с работой, например, защита прав работников, — сложнее, потому что люди разобщены.

— Действительно, есть такая проблема. И это тоже объясняет, почему, как только «откроется мир», мы вернёмся к той или иной форме социализации во всех сферах.

Каких изменений я жду, что мне стало понятно и удивительно с внедрением дистанционных технологий, прежде всего, как преподавателю? В той или иной мере я пользовался этими штуками и ранее, но очень ограниченно. С введением режима самоизоляции мы сразу стали преподавать онлайн и проводить дополнительные формы занятий. С точки зрения моей работы как преподавателя не изменилось в общем-то ничего: ни распределение оценок, ни время занятий. Но трудно стало общаться неформально с коллегами. На любой научной конференции, на любом совещании помимо официальных докладов самое главное — это непосредственное общение «на полях», «в кулуарах» и т.п. Как раз в результате такого общения создаётся дополнительный социальный капитал, формируются связи между людьми, возникают взаимные интересы — в результате рождаются какие-то новые продукты. Вот от этого мы все оказались отрезаны.

Если эти два примера обобщить, получается: всё, что является общением в формализованной плоскости с определённым регламентом — это прекрасно работает и в режиме онлайн. Но неформальное общение, я думаю, всегда останется оффлайновым. Как только у нас появится возможность встречаться и непосредственно общаться друг с другом, мы все немедленно начнём это делать.

Или возьмём покупки. Мы же не перейдём окончательно в интернет-магазины, хотя их потенциал в период карантина существенно вырос. Потому что человек получает удовольствие не только от самого факта приобретения товара, но и от процесса покупки. Люди ходят в торговые центры для некоего развлечения, чувства сопричастности к красивому и приятному.

Тем не менее в некоторых видах деятельности бизнес поймёт, что какие-то работы, каких-то сотрудников для сокращения издержек можно без потерь качества переводить в дистанционный режим. Этот опыт тоже ценен и полезен.

— Сейчас модно говорить, что любой кризис не только разрушителен, это ещё и некий вызов, толчок к развитию. Как мы (регион, страна, цивилизация) ответили на вызов коронавируса?

— Кризис вымывает с любых рынков слабых игроков, а сильных делает сильнее. Тому масса примеров. На том же рынке общепита потери понесут все, но более сильные смогут выстоять и заберут потом части рынка, которые были в руках не уцелевших в результате кризиса игроков. Эти экономические законы рынка фундаментальны и едины для всего мира, страны или района.

В следующем году обязательно будет некий экономический рост. Это известный эффект «низкой базы»: когда вы стартуете от очень скромных значений, вам легко быстро расти. Это скорее касается модели рынка розничной торговли и услуг. Если же говорить о «крупняке», у них тоже всё просто. Если по итогам года спрос на их продукцию сократится на 10-15%, потом он начнёт расти, и они достаточно легко нарастят производство.

Андрей КУЗНЕЦОВ