Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
ноябрь / 2010 г.

Наука + гражданское хобби

Эпоха «общественных поручений» (которые были у каждого члена советского общества) — давно миновала. И некоторые структуры просто выпали из общественного дискурса — в частности, научные коллективы. Что за люди там работают, какие проблемы обсуждают, как оценивают процессы, происходящие в стране,— никто этого не знает. Хотя некоторые голоса пробиваются, и даже регулярно.

Во всяком случае Егора ЗАДЕРЕЕВА (ведущий популярного научного блога, учёный секретарь Института биофизики СО РАН, преподаватель Института фундаментальной биологии и биотехнологии СФУ) специально просить не надо — он и сам выскажется по любому поводу, который его заденет.

— Егор, у вас нет ощущения «задвинутости», малой общественной востребованности учёных (хотя бы — экспертной)?

— Это сложный вопрос. Востребованность любого человека или специалиста определяется как внешним спросом, так и его личной активностью. Да, в период смены формаций, развала Советского Союза и строительства новой страны про учёных, впрочем, как и про врачей, учителей, пенсионеров, много ещё про кого — просто забыли. Но сейчас времена изменились. А многие продолжают жить критериями и понятиями прошлого.

Не далее как два месяца назад я в серьёзном споре сошёлся с учёными высокого ранга. Речь шла о популяризации науки. Не последние в академической иерархии люди вопрошали — как оградить науку от дискредитации?! Причём речь велась в терминах обороны от внешнего враждебного мира. Мой посыл состоял в том, что научное сообщество само отгородилось и устранилось от решения проблем поднятия имиджа и статуса учёного в обществе.

Внешний мир не враждебен. Он просто разный. В нём есть и жёлтая пресса, общение с которой чревато дискредитацией, но есть и отличные журналисты, и заинтересованные люди, и те, кому наука не безразлична. А как загораются глаза школьников, когда им рассказываешь про научные достижения. Я говорю по своему опыту. Попробуйте прийти в любую школу и рассказать на ярких примерах о том, что делается в научных институтах,— школьники будут месяц вспоминать и обсуждать это. Так что вопрос о востребованности любого специалиста я бы в первую очередь адресовал в его сторону.

Если же говорить о том, как учёные и вообще творческие люди воспринимают процессы, происходящие в стране, то на этот вопрос лучше всего ответит статистика. В прошлом году Россия стала третьей страной в мире по числу эмигрантов. Одновременно с этим мы стали вторыми в мире по числу приехавших на работу в Россию. При этом приезжают люди с низкой квалификацией, тогда как выезжает высокообразованная прослойка. Среди студентов, которых я обучаю, каждый год в группе бывает несколько «звёздочек», и почти все эти звёздочки в итоге оказываются как минимум в Москве или Питере, а чаще всего за пределами страны. И в этом их винить сложно. В глобальном мире человек выбирает то место жизни или работы, где он может себя реализовать.

— Ваша собственная активность проявляется в блогосфере, часто можно встретить ваши суждения на разных форумах. Насколько действенной вы считаете эту сферу? Изменила ли она вашу жизнь и — хотя бы чуть-чуть — жизнь вокруг?

— В последнее время я немного разочаровался в воздействии Интернет-сообщества на происходящие процессы. Да, Интернет, пожалуй, — единственная независимая площадка в России, где представлен весь спектр мнений о путях развития страны и современном состоянии. Но почти все Интернет-сообщества замкнуты на себя. Попав на какой-то форум или сетевой ресурс, очень быстро понимаешь, что число постоянных читателей и активно дебатирующих не велико. Часто разные ресурсы имеют почти не пересекающиеся сообщества. Или, наоборот, наиболее активные пользователи отмечаются на всех ресурсах, но в конечном счёте их единицы. У сторонников «влияния» виртуальной жизни на происходящее вокруг есть свои доводы.

Например, в дискуссии с одним из апологетов популярного в России живого журнала я столкнулся с таким утверждением: «Да, в сети активно сидит, продуцирует информацию и общается малая часть российского общества, но это наиболее образованная, продвинутая и имеющая влияние на жизнь в стране часть». А я не стал бы преувеличивать это влияние. В качестве примера могу привести не один десяток Интернет-акций по сбору подписей в пользу того или иного решения, и несмотря на иногда тысячи подписей — реальных действий по всем этим акциям не происходило.

Что касается моей научной рубрики в Интернет-газете — мою жизнь она безусловно изменила, как минимум мне приходится больше работать. Касаемо окружающей среды: единственный проект, который перешёл в реальную жизнь — это научное кафе, и тот оказался невостребованным. Точнее не так. Его продвижение требовало слишком больших усилий при минимальном, как мне кажется, воздействии на жизнь вокруг. Судить же о воздействии научной рубрики на умы мне сложно — будем считать, что если научный блог по популярности не на последнем месте в Интернет-газете (а периодически он взмывает в рейтинге блогов до третьего места), значит, его чтение кому-то приносит пользу…

— На что ещё распространяется ваша общественная активность?

— В своё время я участвовал в Координационном совете по делам научной молодёжи при Президенте РФ. Поначалу среди членов Координационного совета царил энтузиазм, готовились докладные записки и проекты различных программ, предлагались реформы. В частности, мы приняли активное участие в разработке регламентов реализации федеральной целевой программы «Кадры». Однако все пожелания и предложения в итоге разбивались о реалии российской жизни (или в министерствах не было достаточного желания изменить текущие правила игры). В результате сейчас, выиграв в этом году конкурс в рамках ФЦП «Кадры», я сталкиваюсь со всем маразмом бюрократической министерской машины.

— Считается, что в России ещё только формируется гражданское общество. Вы тоже согласны с этим мнением? Может ли это объясняться низким уровнем гуманитарных наук?

— Скорее низкий уровень развития гуманитарных наук есть следствие текущего уровня развития общества. Долгие годы человек был винтиком машины, и, собственно говоря, исследование его рефлексий, прав или желаний имело мало смысла. К слову, гуманитарные науки во всём мире живут непростой жизнью.

— Не секрет, что на обсуждение некоторых тем существует как бы негласный запрет. Для вас есть такие темы или имена, о которых вы никогда не выскажетесь с критикой — или, наоборот, с одобрением? И о чём такое молчание говорит — это выражение совокупного общественного мнения или внутренняя цензура, которая сидит в головах?

— Внутренняя цензура — вполне нормальное явление, и у любого человека она присутствует. Ключевым является не сам факт наличия самоцензуры, а то, насколько в данном государстве её наличие стимулируется. К примеру, в тоталитарном государстве (фашистская Германия Гитлера, Советский Союз Сталина) самоцензура была необходимым элементом выживания: сказал что-то лишнее — и фактически расстался с жизнью. В свободном обществе самоцензура может базироваться на персональных идейных или нравственных соображениях, но не диктуется внешними условиями.

Сегодня в России ситуация более чем странная — с одной стороны, никаких формальных причин для тотальной самоцензуры нет. Огромное число людей выражают своё мнение свободно в самых крайних формах. С другой стороны, почти все официальные средства массовой информации часто преподносят содержание в формате, остро напоминающем период застоя. Частенько в общении на острые темы с молодыми журналистами или начинающими политиками от них можно услышать фразу: «Мы всё понимаем, но ведь об этом не принято, да и нельзя говорить». А значит, несмотря на все кажущиеся атрибуты демократического общества в России, реальная ситуация такова, что режим самоцензуры для многих включён на полную катушку.

Особенно меня удручает пассивность молодёжи и студентов. Всегда студенчество и академическая среда были источниками вольнодумства — царская Россия, современная Франция, где студенты первыми выходят на улицы. Когда я два года назад преподавал в Центрально-Европейском университете, там студенты издавали студенческую газету, в которой в самых жёстких тонах обсуждали и политику руководства университета, и учебный процесс.

У нас любые общественные процессы проявляются только в анонимной форме на закрытых форумах. Никаких ярких публичных открытых дискуссий с участием студентов я не наблюдаю. Уж если самая свободолюбивая по своей сути студенческая среда настолько беззуба и пассивна, то чего ожидать от старшего поколения.

— Какой институт формирования гражданского общества на сегодня вы считаете наиболее действенным?

— Большую роль может, должен и на самом деле играет частный капитал. Есть достаточное число проектов, которые реализуются на частные деньги и являются ростками гражданской инициативы. Всем известная в Красноярске ярмарка книжной культуры КРЯКК. За несколько лет она действительно, пусть немного, но изменила культурный ландшафт города. В Москве есть научный фонд «Династия», основанный предпринимателем Дмитрием Зиминым. В числе прочего он финансирует различные виды деятельности, направленные на популяризацию науки. И результаты работы этого фонда на сегодня чуть ли не существеннее всех официальных научно-популярных мероприятий.

В чём причина того, что все эти ростки так и остаются редкими яркими пятнами? Я думаю, мы просто не доросли до гражданского общества. Несколько дней назад я вернулся из Швейцарии — страны народной демократии. Там нет президента в нашем понимании. По сути страной руководит один из министров. Этих министров чуть больше десятка. И они руководят страной по очереди! При этом каждый кантон (район по-нашему) волен устанавливать собственные подзаконные акты, налоговые режимы и прочее. Любое крупное решение на уровне кантона и страны решается на референдуме. Большинство вопросов решается на уровне муниципалитетов. Как мне сказал один из швейцарских коллег, «мы предпочитаем решать все вопросы на максимально «низком» уровне — там, где они возникают». Как это отлично от нашей вертикали управления, где все решения принимаются «наверху»! И самое эффективное решение любого вопроса — это достучаться до президента или премьера.

Во время экскурсии по Цюриху нас завели на приличных размеров площадь в центре города. Совершенно пустая, на ней стоит несколько скамеек да расчерчена пара огромных шахматных досок, на которых местные жители играют в шахматы. Шахматные фигуры лежат в огромных сколоченных из досок ящиках — открывай, расставляй фигуры и играй. В 50 метрах от площади проходит Банновштрассе, одна из самых дорогих улиц мира, с шикарными торговыми центрами, зданиями крупнейших швейцарских банков. И мы спросили — что это за странная площадь?

Оказывается, когда-то на этом месте стоял огромный, построенный Римской империей замок. Но примерно 600 лет назад в Швейцарии произошла революция, и это здание как символ имперской власти снесли. С тех пор на площади ничего не строят, поскольку было решено, что она должна принадлежать людям….

Нашей революции нет и ста лет. Так что, думаю, в своём развитии мы просто ещё не доросли до той степени национального самосознания, когда большинство граждан готовы и сами быть свободными, и позволять быть свободными другим. Революций нам больше не надо, так что будем развиваться эволюционно, хотя, может, это и займёт чуть больше времени. Подождём несколько сотен лет.

СФ