Президент научно-образовательного благотворительного фонда «Интеллектуальный альянс» Сергей Гиль выступал модератором дискуссионной группы «Инициатива» в рамках молодёжной секции VIII Красноярского экономического форума. В своё время именно он был одним из авторов проекта «Стратегии государственной молодёжной политики в Российской Федерации на период 2006-2016 гг.». А ещё доктор педагогических наук, профессор Гиль — разработчик рыночно-ролевой модели профессионального ориентирования и технологий неформального вовлечения молодёжи в жизнедеятельность общества. В общем, лучшего эксперта по вопросам молодёжной политики просто не найти.
— Сергей Сергеевич, в чём миссия стратегии и оправдала ли она себя?
— Сегодня, через 5 лет с момента её принятия, я могу сказать следующее. У стратегии было главное предназначение: она должна была пробить дорогу проектному подходу в молодёжной политике и официально легитимировать его на федеральном уровне. До «Стратегии» доминирующим подходом в управлении государственной молодёжной политикой в России было программно-целевое управление. Принятие «Стратегии до 2016 года» позволило проектный подход сделать не менее значимым. Обратите внимание, сегодня в регионах и муниципалитетах имеют место все атрибуты программно-целевого управления: долгосрочные целевые программы и их прочие варианты. Но штука в том, что структурно они состоят из проектов. А значит — они более мобильны, адекватны, минимальны и делают любую программу более точной.
Плюс второе обстоятельство. Проект — это простейший инструмент вовлечения молодых людей в дело и способ делегирования ответственности за это дело им же.
— Фонд «Интеллектуальный альянс», президентом которого вы являетесь, разработал проект стратегического плана развития молодёжи Ульяновской области до 2020 года. А разве молодёжь того или иного региона какая-то особенная?
— Общероссийская стратегия задала тренд: есть приоритетные группы влияния. Например, не секрет, что есть молодые люди с повышенным уровнем требований. Они в своих амбициях способны на большее. Значит им должны быть предложены большие задачи и пространства. Есть молодые люди, поддерживающие и разделяющие некие условные нормы. Они ориентированы на их сохранение. Есть попадающие/попавшие в различного рода трудные жизненные ситуации. Есть родившиеся в таких обстоятельствах: дети — инвалиды, дети матерей, заключённых в тюрьмах.
У территории своя региональная специфика, свои жёсткие экономические тренды, ограниченность ресурсов, свой часовой пояс, географическое положение, климат и соседи-конкуренты.
Основной посыл «Стратегии»: должно появиться много проектов и услуг, поддерживающих качество жизни всех групп молодых людей.
Второй посыл — эти проекты и услуги должны делаться их собственными руками.
Исходя из всего перечисленного каждой территории необходимо из общероссийской стратегии брать ровно ту часть, которая полезна для конкретного региона — причём примерно на 70% она совпадёт с общероссийской, просто будут сделаны несколько иные акценты. Сегодня программные документы, схожие с ульяновским, есть почти у всех регионов.
— Какая часть молодёжи охвачена каким-либо управленческим воздействием? Инициативные — это примерно 10-15%. А остальные?
— У любой политики есть приоритеты. Молодёжная российская политика отличается тем, что она изначально настроена на всех. Она ко всем обращена. Это её принципиальное отличие, потому что, скажем, немецкая имеет жёсткий приоритет: поддержка молодых людей, испытывающих трудности. Остальные в соответствии с немецким законодательством должны всё делать сами, вместе с семьёй.
Нынешняя модель молодёжной политики адресована молодым людям, обладающим чем-то вроде инициативы — мотивом и желанием действовать. Поэтому, когда вы выделяете инициативную молодёжь, мне представляется важным упреждать ваш тезис. Молодые люди — инициативны все, по природе. Задача «молодёжки» — в актуализации этих инициатив и «умном, выгодном озадачивании» молодёжи.
— Чего сегодня не хватает молодёжной политике?
— Не хватает конкретики в донесении своих предложений молодым людям и обществу. Управленцы очень аморфно формулируют и предлагают молодым людям задачи развития.
— А молодёжная политика не похожа на «прикармливание» части молодёжи, на имитацию бурной работы с ней (и это молодёжь портит, воспитывает будущих функционеров)?
— Давайте начнём с того, что мы живём с вами в Российской Федерации — одном из самых патерналистских государств и обществ в мире. Патернализм — это наше всё! Мы из него выросли, и мы его воспроизводим. Возникает вопрос: могут ли люди, живущие в условиях патернализма, воспроизводить нечто иное? Если взрослое общество стимулирует патернализм и «прикармливание», то вопрос к нему — зачем оно это делает? Я могу совершенно уверенно сказать: да, есть молодые люди, которые очень точно воспринимают это как сигнал и пользуются данным ресурсом. Они ведь дети патерналистов.
Но рыночная экономика, к счастью, устроена жёстче, чем советская. Она не обеспечивает людям, устроившимся в одной нише, гарантированного прохода на следующую ступень. Рыночная конкуренция подвергает испытанию всякую стабильность.
— Подчёркнутое внимание власти к молодым не так уж безобидно. Оно может обострить возрастные противоречия, испортить отношение к старшему поколению — мол, заняли все ниши и не хотят их освобождать, а молодёжь и мобильнее, и идей у неё больше, но вынуждена искать себе место под солнцем…
— По всем замерам у российской молодёжи нет пока, слава богу, конфликта поколений в отличие от европейской молодёжи. А вот у поколения управленцев старше сорока проявляются признаки весьма жёсткого противостояния с молодыми управленцами. Выпускники и участники программ кадровых резервов, развития кадровых и социальных лифтов это знают на собственном опыте. Потому и вынуждены пробивать себе дорогу сами или объединяться для продавливания своих позиций. Нормальный, в целом, процесс. Просто в нашей стране он обострённо воспринимается в силу отсутствия простроенной лестницы карьерного развития.
Посмотрите в этой связи фильм «Социальная сеть». В нём один из вопросов — доступ студентов к закрытым клубным сообществам, позиционируемым в качестве элитарных. Членство в таком клубе значимо — ибо открывает перспективы и доступ к человеческой поддержке. В настоящем и в будущем. Оттого так обострённо и бьются «молодые» и «взрослые» за право быть управленцами в нашей стране, что это, по сути, воспринимается единственным ресурсом карьерного развития в условиях, когда свои сообщества и клубы поддержки ещё просто не появились на свет.
— На одной из площадок Красноярского экономического форума прозвучала мысль, что в России сейчас, в отличие от СССР, нет визуализаторов будущего. Мы идём вслепую, не понимая, что будет с нами завтра, а тем более через пять-десять лет. Ваш прогноз: что изменится в молодёжной политике России лет через 10?
— Проблема не столько в наличии визуализаторов, сколько в скепсисе массового восприятия будущего. Причины этого скепсиса вполне объяснимы. Более 20 лет реформирования от «перестройки» до «модернизации» породили ощущение усталости. Но вот в чём я не могу согласиться со скептиками, так это в отрицании права молодёжи жить лучше нас. Это отрицание и проявляется в том, как мы, общество взрослых, разрешаем себе видеть будущее, какую ответственность готовы взять на себя за это будущее.
Могу показаться неоправданно самонадеянным, но авторы «Стратегии молодёжной политики» и взяли на себя ответственность за то, чтобы языком федерального документа сказать, что будущее принадлежит молодым людям. Показателем взрослости же самих молодых людей выбраны проекты — то есть те локальные и соразмерные молодым объекты управления, которые им под силу.
Стратегия принята в 2006 году, проектная линейка молодёжных инициатив с того момента выросла в сотни раз. Поэтому я вижу будущее гармонично. В красках и в содержании тех проектов, которые будут востребованы в 2016 и в 2020. А создаются они, кстати, сегодня, как, например, клуб «Поколение—2020» — дитя и продукт Красноярского экономического форума.
— Создаваемые молодёжные структуры не грешат бюрократизмом?
— Любая структура имеет риск стать бюрократизированной. Особенно если окружающие способствуют тому своим неучастием в жизни общества. Это вопрос культуры и эффективности. В том числе, той культуры, которую мы прививаем молодым коллегам, не подчиняя управленческую деятельность точным результатам. Нет образа результата, точного и понятного для людей. Нет и управления, открытого и практичного. У нас есть чудесный шанс этот образ быстро создавать самим. Это поле для проектной работы.
Другое дело, что очень много молодых людей играют во взрослых управленцев, присваивая атрибуты управления, создают бюрократическую структуру как свой закрытый проект. И вновь вопрос ко взрослым: а мы помогли молодым спроектировать иную модель поведения?
— В одном из интервью вы сказали, что «молодёжная политика в России — это работа с той группой молодёжи, которая сама предлагает, создаёт и развивает свою территорию». То есть молодёжной политике нет дела до тех, кто неинициативен?
— В своей докторской диссертации, ещё в 2001 году, оперируя цифрами и фактами, я доказал, что инициатива — это один из немногих инструментов, которым обладает молодой человек по определению, по умолчанию, во взаимодействии с внешним миром. Поэтому нет инициативных и неинициативных. Есть молодые люди, которые, обладая ресурсом инициативы, реализуют её сообразно своим задачам.
Молодёжная политика, если станет ориентированной на этот уникальный ресурс в руках молодёжи может чудесным образом решить и государственные задачи и обеспечить совпадение макроцелей общества и страны с частными интересами молодых людей.
— Вы проводите тренинги, развиваете направление «Карьера в России». В чём суть проекта? И неужели делать карьеру в нашей стране приходится как-то принципиально иначе, чем на Западе? По другим законам?
— Конечно, нет. Но именно в нашей стране карьера и карьерист — это не синоним успеха, а бытовая характеристика чинопочитателя, лизоблюда и пр. Лишь в одном из словарей мы нашли толкование, где карьера рассматривается как поприще.
Поэтому, во-первых, мы продвигаем простую известную истину «Не место красит человека, а человек — место». Вся образовательная программа «Карьера в России» — это школа открытия, применения и «упаковки»: дизайна своих умений, качеств, преимуществ.
Во-вторых, мы не учим теории. Мы обучаем практике действий. Каждый стажёр программы должен разработать свой проект, обосновать его, опробовать и «упаковать» сам! Сам должен продвинуть и продать потребителю, независимо — это бизнес-проект, социальный или культурный. Плательщик есть всегда. Пусть даже на первом этапе это сам автор. Именно в практике и в стажировке он приобретёт всё, что полезно для эффективности.
Кстати, в «Карьере…» этот цикл именуется инвестиционная олимпиада. Длится от трёх месяцев до года. В разных регионах. На выходе мы, организаторы, с гигантским удовольствием наблюдаем «делателей». Молодых ребят, способных доводить задуманное до реализации.
И ещё «Карьера в России» —это цикл событий, он совпадает с годом жизни молодого человека. Но придаёт и ему, и нам выверенное ощущение смысла. Ибо каждый участник занят делом. А таких участников было уже 100 000 и 3000 стажёров.
— Сокращение бюджетных мест в вузах, всё более платное образование – тенденция для высшей школы России очевидная. Не усугубит ли это социальные противоречия в обществе?
— Рискую вызвать на себя шквал эмоций, но в Конституции Германии — современного образца социального государства — нет статей, гарантирующих право на профобразование и труд. Но есть система мер поддержки населения, которая в зависимости от состояния бюджета расширяет или сужает перечень ресурсов помощи тем, кто не может в силу разных причин решить свои вопросы сам.
Мне кажется, что спорить о платности — вещь неблагодарная. Необходимо, в первую очередь, научному сообществу, оперируя лучшим опытом, проектировать систему доступности образования, гарантирующую достижение результата, нужного населению и стране. Это не проблема. Это задача. В своём локальном проекте «Карьера в России» мы её решаем.
То, что это само по себе вызывает обострение конфликтности в обществе — очевидно. Тем важнее проектировать любые решения с поправкой на настроение населения и возможности бюджета, а также на дееспособность самой высшей школы.
— Вас как-то спросили: «Каким сегодня нужно быть, чтобы, выходя на рынок труда, обставить всех своих конкурентов и устроиться на самую лучшую работу?» Вы сказали: «Побеждают самые изменчивые, самые мобильные и конкурентные, умеющие доказывать, что они являются именно такими людьми». Конкурентоспособность – самое ценное качество современной личности?
— Ни капитализм, ни коммунизм, ни рынок, ни колхоз не отменяют то, что называется «ценностное ядро личности». У советского психолога Рубинштейна по этому поводу сказано, что ещё в подростковом возрасте формируются у человека три важнейших отношения (читай ценностные приоритеты) — к себе, к предметному миру, к другим людям. Именно у молодых людей, как ни у кого более, выражены потребности быть признаваемыми, уважаемыми и любимыми.
Вопрос опять-таки в простом: а сколько адекватных и понимающих взрослых идут по жизни рядом с молодыми, не навязывая, а мягко предлагая, консультируя их, молодых, в выборе, помогая ответить на важный вопрос о цене, ценности и стоимости приобретённых побед и поражений?
Вопрос скорее для дискуссии. И для деятельного участия нас, взрослых, в судьбе тех, кто примет на себя ответственность за всё, что мы не смогли.