Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
апрель / 2011

Жаргон, арго, сленг

Рубрику ведёт доктор филологических наук Т.В. Шмелёва, профессор Новгородского университета им. Ярослава Мудрого

Не сомневаюсь: эти термины входят в лексикон читателей. Но не уверена, что все хорошо представляют себе, во-первых, как они соотносятся друг с другом, а во-вторых, что за ними стоит и как к этому относиться. А это — повод рассмотреть эти слова в нашей рубрике.

Итак, о терминах. Их общее значение — язык некой части социума, отличающийся от общенародного. Иначе говоря, нелитературный. Но если они значат одно и то же, почему их так много? Дело в том, что в нашей лингвистической науке они появились в разное время и из разных традиций. Французские жаргон и арго известны уже в XIX веке: в словарях — с 1863 года; американское сленг появляется в середине XX века — вместе с работами об американском «языке улицы». Известно, что зарубежные словари толкуют эти термины один через другой. У нас же сложились предпочтения, которые можно выявить, например, из названий словарей.

Так, в 1992 году в Москве вышел «Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона», подготовленный коллективом сотрудников правоохранительных органов. А через два года там же — «Словарь московского арго» известного лингвиста В.С. Елистратова. Из этого можно было бы сделать вывод, что жаргон относят к речи замкнутых сообществ, а арго — открытых, таким как город.

Но в 1999 году в Москве же три лингвистических дамы — О.П. Ермакова, Е.А. Земская, Р.И. Розина — издают толковый словарь русского общего жаргона «Слова, с которыми мы все встречались». Это вызвало небольшое замешательство в лингвистических кругах: жаргон — и вдруг общий, и вдруг «мы все»! И ещё более удивительным оказалось то, что слова этого словаря собирались не с блокнотом в руках на улицах города, как это делал С. Елистратов, а с газетой в руках — жаргонные словечки уже освоили газетные полосы, и даже вполне респектабельных изданий типа «Известий». Именно это и позволило считать жаргон общим — хотя его нелитературность очевидна: лох, малина, мусор, неслабый и т.п. (всего 450 слов).

Этот факт не исключил использование термина жаргон в узком смысле — какой-то группой, но не только криминальной. В 2005-м публикуется словарь Х. Вальтера, В.М. Мокиенко и Т.Г. Никитиной «Толковый словарь русского школьного и студенческого жаргона» (5 000 слов и выражений), а в 2009-м один из его авторов – Т.Г. Никитина — выпускает солидную книгу «Молодёжный сленг: толковый словарь» (20 000 слов и фразеологизмов), где чёрным по белому пишет, что сленг и жаргон для неё — синонимы, но последний, по её мнению, приобрёл отрицательную оценку и потому вытесняется сленгом.

О расширении сферы употребления этого термина говорит и «Региональный словарь сленга. Псков и Псковская область», выпущенный за три года до этого Т.Г. Никитиной вместе с Е.И. Рогалёвой. Открывающее словарь предисловие «Сленг в небольшом городе» начинается фразой «Тысячи жаргонных словечек, описанных в словарях сленга…».

Итак, сленг на сегодня можно считать самым популярным понятием, оттеснившим двух конкурентов — жаргон и арго — в сферу языков маргинальных групп, тогда как сам он используется для обозначения специфической речи больших сообществ — будь то одно поколение или жители одного города. Общим для них оказывается нелитературность, неофициальность и «игра на понижение» — стремление снизить пафос, включить иронию, позабавить языковой игрой.

Надо сказать, что при всей сложности рассмотренных терминов к ним надо ещё присоединить: просторечие, условный язык, корпоративный язык, социальный диалект, социолект … Но можно обходиться и без этого ряда, а прибегнуть к незаимствованному термину просторечие, как это сделал автор книги «Поэтика низкого, или просторечие как культурный феномен» — известный петербургский лингвист В.В. Химик (СПб, 2000). В ней он рассматривает язык наших современников, отличающийся грубоватым цинизмом. Правда, тогда термин просторечие приобретает второе значение — в первом он обозначает речь малограмотных горожан, которые говорят ходют, калидор, квАртал и аванец. Опять терминологическое неудобство.

Итак, множественность терминов сама по себе оказывается свидетельством огромного внимания, которым пользуется среди лингвистов нелитературная речь. Помимо терминологического обозначения её самой, существуют и названия отдельного слова — арготизм, жаргонизм, сленгизм; науки о них — аргология, жаргонология; и практики их описания в словарях — жаргонография. Здесь, как мы видим, та же конкуренция знакомых нам терминов. Значит, сблизившиеся в пространстве русской лингвистики иноязычные термины нужны для выражения смысла «нелитературный», а более важным оказывается существительное или прилагательное при них, обозначающее тех, о чьей речи идёт речь. Сравните: солдатский жаргон и солдатское арго; молодёжный жаргон или молодёжный сленг. И сегодняшнее множество терминов можно расценивать как память о том, что изучение нелитературной речи начиналось в разных странах и в рамках разных научных направлений. Культурная память термина — тоже существенная вещь наряду с его реальным значением, и учёт её — часть языковой культуры.

Есть какая-то загадка в том, что человека сызмальства учат литературному языку — как говорится, и семья, и школа. А стоит ему в той же школе от учительского глаза ускользнуть, как оказывается, что он владеет ещё одним языком — языком своего поколения. Сначала это смешной школьный жаргон, потом молодёжный сленг, потом ещё, может быть, язык какой-нибудь субкультуры — байкеров или готов, граффитчиков или брейк-дансеров, рокеров или рэперов…

Удивительно, но никогда не приходилось слышать жалоб на то, что такой язык сложно выучить. Не то что английский: сколько человеко-часов уходит на его изучение, а чтоб все бойко говорили по-английски… А вот эти молодёжные языки — ясно, что их много! — осваиваются влёт. Почему?

Во-первых, всё-таки они не совсем другие языки — это особые лексиконы, и овладеть ими — это выучить несколько десятков слов (хотя вспомним, что в словаре Т.Г. Никитиной — 20 000 слов). Во-вторых, слова эти часто бывают не абсолютно новые, а знакомые — но в новых значениях или слегка изменённых формах. Конечно, догадаться сразу, что они значат, сумеет не каждый, но по ситуации — может въехать, если уже переходить к примерам сленговой лексики.

Обращаясь к молодёжному сленгу, я далека от мысли давать его уроки или, напротив, убеждать в его губительности для русской речевой культуры. Нет, я хотела бы показать, в чём лингвистическая ценность этого неистребимого явления, с которым постоянно борются, его обличают, а каждое новое поколение не может обойтись без такого «поколенческого» языка.

Во-первых, сленг важен как сигнал идентичности: одно словечко — и ясно, что ты свой.

Во-вторых, он настроен на краткость и в этом отношении противостоит многословным официальным номинациям. Вот, в Красноярске: Больница скорой медицинской помощи — официальное четырёхсловное название или аббревиатура БСМП; в разговорной речи — тыщекоечная, а в молодёжном сленге — тыща. Даже названия улиц по формуле «улица такого-то» кажутся молодёжи тяжёлыми: в Великом Новгороде молодёжь вместо улица Кочетова говорит Кочетуха, вместо улица Менделеева — Менделюха. Даже слово набережная кажется им длинным — и появляется набка.

В-третьих, язык официальный молодёжи кажется скучным, невыразительным — и каждое поколение просто обрекает себя на поиски новой выразительности, принимая слова из чужих языков и максимально включая механизмы собственного языка. Поэтому молодёжный сленг — креативен. Вот во Пскове — улица Льва Толстого. Новые поколения не устают предлагать новые образования: Толстуха, Толстушка, Львица, Львуха (это из словаря Пскова, о котором уже шла речь). Или улица Карла Маркса, которая есть практически в каждом городе; псковская молодёжь называет ее: Карлуха, Карлуша, Карлушка, Кырла-Мырла, папы Карла. Конечно, не только для улиц города постоянно придумываются новые и новые обозначения. Выявлено, что так же активно именуются в сленге люди — политики, преподаватели, артисты; модные предметы и интересные занятия — выпивка, развлечения, секс.

Вообще говоря, сленг — устный язык, но сегодня он прекрасно чувствует себя в Интернете, да и в прессе, как мы знаем, заслон ему не поставлен. Самое интересное, что граница между сленгом и литературным языком — отнюдь не «на замке». Так, на наших глазах тюремное слово беспредел стало общенародным и, кажется, уже может считаться политическим термином: криминальный беспредел, ценовой беспредел — так пишут журналисты уже без всяких оговорок. Из жаргона шулеров перешло в литературный язык слово очковтирательство. И таких слов много — память об их нелитературном происхождении со временем стирается. Так что когда нынешняя молодёжь будет старшим поколением, ей, возможно, придётся встречать в серьёзных научных и политических статьях словечки своей молодости.
Сленговые словечки рождаются и в малых социумах — школьном классе, университетской группе, молодёжной компании…

Если кто и отмахивается от молодёжного сленга, то только не лингвисты. Они его коллекционируют — буквально каждое словечко, тщательно записывают его изменения, чтобы составить словари. Они о нём спорят — что это? Они пытаются договориться о терминах, не очень успешно, как мы увидели. Но самое главное — они выпускают словари, фиксируя новые и новые состояния сленга, а значит, узнавая что-то новое и о новых поколениях русских, и о самом русском языке, который оказывается неисчерпаемым источником обновления.

Держа в своем лексиконе обсуждаемые здесь термины, вы вполне можете стать собирателем жаргонной/арготической/сленговой лексики — вашей группы, вашего двора, детского сада, куда ходят ваши дети. Всё это имеет ценность! Разумеется, если не окажется единственным языком общения. Но тогда это уже другая ситуация, о которой придётся говорить специально.