Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
май / 2011 г.

Деньги статус не поднимут

Прогнозы в отношении российской образовательной системы стоило бы возвести в ранг административно наказуемых деяний: пустая трата времени! Но поскольку изменений всё-таки хочется (а божественный промысел доказывает, что слово может быть материально) — мы беседуем с Владимиром Самуиловичем СОБКИНЫМ о задачах, которые стоят перед образованием в нашей стране. Гость Красноярска и СФ — директор Института социологии образования, академик РАО, доктор психологических наук.

— Если вы не возражаете, я начну с абстрактного вопроса. Вот если представить схему школы — из чего она должна складываться? Скажем, комфортные условия для учеников, высокое качество подготовки педагогов, что-то ещё?

— Сказать так сразу тяжело. Школа разная. Для каждой есть свои задачи, цели, содержание. Если говорить о старшей школе, 10-11 класс, значит, мы из этой школы заведомо убираем тех, кто, получив среднее образование, после 9 класса уходят в техникумы. У оставшихся есть ожидания, что они будут поступать в институт. Мы привыкли говорить, что школа — это не подготовка в вуз, что она даёт какие-то знания помимо этого; но надо учитывать, что в существенной степени этот момент присутствует в ожиданиях учеников. Если дальше — вуз, нужно человека как-то определить в том направлении, куда ему дальше двигаться. Такие разговоры ведутся и в семье, и среди друзей, но самоопределение — момент очень важный и сложный. Школа должна дать возможность человеку в эти два года выбрать ту сферу, куда он дальше пойдёт, и развить его в этом направлении.

— Как можно снизить процент брака?

— Выстроить свои приоритеты сложно, и у каждого это по-разному происходит. Тут мы переходим к индивидуализации процесса обучения на этапе старшей школы, что даст возможность ученику выбрать тот или иной профиль и попробовать себя в нём. Вот, скажем, я заканчивал физико-математический класс в очень хорошей московской школе. Но попал туда совершенно случайно: я неплохо знал математику, но никаких выдающихся способностей не проявлял. И это помогло мне понять, что я могу стать хорошим математиком, но никогда не достигну такого уровня, как некоторые мои одноклассники. Ситуация профильности обучения позволяет тебе оценить, есть ли ровесники способнее и увереннее тебя? Ради этого стоит даже старшую ступень расширить на девятый класс. Ещё один важный момент — возможности перехода из школы в школу. Представления о том, что необходимо проучиться с первого по одиннадцатый класс в одном месте, не очень правильны. Надо менять окружение, и уж точно после девятого класса должен появляться какой-то выбор.

— А как быть ученикам до 9 класса, которые уже почувствовали некоторую замкнутость в своём школьном коллективе?

— Ну, для этого должна существовать развёрнутая внешкольная деятельность. Ведь школа — это социальный институт, а не место урокодавания. Хотя можно возразить, что это очень дорогое удовольствие — ещё какой-то социальный институт... Но мне кажется важным старый, вообще-то, тезис о том, что школа — это не подготовка к жизни, а сама жизнь. Поэтому надо дать возможность человеку полноценно прожить этот период. Опыт жизни в социальном институте очень важен, потому что есть и другие социальные группы, в том числе и неформальные, и антисоциальные. Все они, если не брать криминализованные, по-своему полезны, но в этом отношении сама организация жизни школы как социального института — момент принципиальный.

— Институт тьюторов — людей, которые активно будут работать с учениками во внешкольное время — может как-то помочь с профессиональным самоопределением подростку?

— Смотря что они будут делать. Так-то «тьютор» — слово красивое… Всегда полезно, когда рядом с подростком находится взрослый человек, которому ребёнок доверяет, к которому относится с интересом. Тактичный, заинтересованный в тебе человек. Взрослый, который способен что-то творчески делать при этом, — всё это очень важно.

Мы проводили большие социологические опросы, по которым статус школьного учителя для подростка — не слишком высок. Даже в качестве источника важной и нужной информации называют его очень немногие, особенно в старшем звене, — только пять-семь процентов. До 7 класса дети ещё называют учителя значимым взрослым, а затем количество таких ответов резко сокращается. И причины не только в подростках, учителя тоже имеют некоторую долю вины.

Однажды мы проводили, в том числе и в Красноярске, большой опрос по здоровому образу жизни. Там любопытный такой вопрос был — как отреагирует учитель, если увидит, что ребёнок курит на территории школы? Что отвечают, как думаете? Редко: делаю замечание. Обычно: делаю вид, что не замечаю. Это деформация позиций взрослого.

Я не говорю, что он должен быть надсмотрщиком, но это уход от ситуации. Учитель, тьютор ли — должен быть заинтересован в ученике.

— А реформы, которые идут уже много лет, способны поднять статус школьного педагога?

— Вы знаете, я уже довольно долго живу и деклараций по поводу того, как улучшится материальное обеспечение системы образования, слышал много. Причём были очень хорошие пожелания — например, со стороны президента Ельцина замечательный Указ номер один об образовании, в разработке которого я принимал участие. Но ощутимых перемен всё что-то не случается. Я оптимист и верю в хорошее, но это должно быть связано с реальной — не декларируемой — политикой по отношению к учительскому корпусу.

— Финансовой?

— Нет, почему, не только финансовой. Скорее даже социальной в первую очередь. Вот сейчас говорят, что все льготы — это ерунда, надо их монетизировать. Но деньги, как известно, поддаются девальвации и инфляции. И всё. В некоторых регионах сельским учителям дают квартиры. Это очень хорошо, но должны быть выработанные модели широкой социальной поддержки учителей. Потому что когда просто проговаривается, что надо уважать учителя, поднять его социальный статус, который упал в обществе, то одними деньгами его не поднимешь! Нужен целый ряд таких поддержек, в своём роде символический капитал. Так, я не думаю, что бесплатное посещение для учителя любых музеев в РФ привело бы к разорению страны. Учитель два-три раза в год должен ходить в музей, и не в один, а в разные, ведь одна из главных функций школы — это сохранение культуры. Учитель, который маргинализован и не имеет доступа к культуре, не имеет возможности реализовать эту функцию. Льготы на посещение музеев — это первое, что приходит на ум. Или скидки на приобретение художественной и педагогической литературы. В Москве, например, у меня есть карточка москвича. Если я её показываю в определённом магазине, то у меня десять процентов со стоимости книги снимается. Это не ахти что, но всё-таки. Бесплатный компьютер, чтобы он был бесплатно подключён к Интернету, и так далее — это всё должно быть.

— Нельзя ли провести какие-то параллели со скандинавской Европой, с Японией, где система образования считается выстроенной наиболее благожелательно по отношению к педагогу? Может быть, мы должны принять что-то за образец и двигаться в этом направлении, а не выдумывать третий по счёту законопроект очередной реформы?

— Там есть полезные модели и формы профессиональной подготовки учителя, которые я бы взял на вооружение. Привлечение в профессию успешных выпускников школ при поступлении в вузы. Лозунг, что лучшие — лучшие! — выпускники пойдут не в добывающую промышленность, а в школу и будут заниматься поддержкой образования — вот это настоящая амбиция. Она-то и означает, что мы бросаем на это ресурсы не только финансовые, но и человеческие. В Финляндии, которая добивается успехов по всем сравнительным рейтингам, рекрутирование в профессию задано так, что наиболее сильные выпускники школ заинтересованы в том, чтобы идти в сферу образования. Они получают возможность работать в сфере, которая хорошо оплачивается и обладает широким социальным пакетом.

Люди на Западе понимают, что школы нужны будут при любом разладе в экономике, это гарантированное место работы.

— У нас в педагогических вузах проходной балл по ЕГЭ чудовищно низкий…

— Да, я сравнивал все профильные вузы по Москве — филфак МГУ, лингвистика, иностранные языки, журналистика и филфак пединститута. Там самый низкий проходной балл — в прошлом году порядка 48. Если ничего с этим не делать, то инерционно мы ещё больше погрязнем во второсортности. Уже сейчас в сознании родителей и детей невероятно трудно изменить представления о сложившейся социальной иерархии вузов.

— Раз мы подошли к разговору про высшую школу — что вы думаете о бакалавриате? Преподаватели спешно перевёрстывают программы, а общественность недоумевает: насколько вообще это нужно?..

— У меня очень сложное отношение к бакалавриату, я вам честно могу сказать.

Я не представляю бакалавриат по психологии; говорю это как человек, который занимался этой профессией ещё до того, как она стала массовой.

Мне трудно представить, что я бы делал как директор института, если бы ко мне пришёл бакалавр-психолог. Он ведь не сориентирован на научно-исследовательскую работу, у него нет перспектив! Такого странного сотрудника можно направить только на обслуживающую работу, анкеты какие-нибудь перепечатывать. Я могу работать только с магистром, который хочет писать диссертацию и нацелен на научную карьеру. А в качестве медбрата или медсестры этого психолога ещё придется доучивать. Для целого ряда специальностей непонятно, что такое бакалавриат.

— Вводя бакалавриат, государство допускает, что студент вуза к 4 курсу ещё не определился со специализацией. Но что тогда говорить о 9-классниках, которые уходят из школы в техникумы получать специальность?

— Мы возвращаемся к разговору о старшем звене школы. Для человека, который в школе не самоопределился — а многие не самоопределились — профильное образование в тягость. Тянуть такое ярмо пять лет — это слишком, ведь уже другие потребности, другая ответственность за себя. Человеку надо дать возможность изменить траекторию своего профессионального выбора.
И здесь балакавриат очень полезен. Ведь кризис учебной деятельности существует и при получении высшего образования: разочарование в целях¸ в содержании приводит к тому, что человек или вообще бросает университет, или два года имитирует учёбу, а на самом деле он даже на лекции не ходит, а потом в сессию с зачётной книжкой собирает отметки по преподавателям. Это массовое явление, я преподаю во многих вузах и с этим сталкивался.

— Не секрет, что таким студентам на выпускных госэкзаменах «двоек» практически не ставят, ведь поставить «двойку» — это как расписаться в том, что пять лет с ним валяли дурака. В прошлом году министр образования грозился разработать некий аналог ЕГЭ для бакалавров. Как вам такая мера дополнительного контроля?

— Думаю, из этой затеи мало что может выйти. Как усреднить вузовское образование до уровня ЕГЭ? Да и потом, внутренний самоконтроль предусмотрен положением о функционировании высшего учебного заведения. В принципе, это обязательный момент, когда ответственность лежит на ректоре и профессорско-преподавательском составе, если они занимаются тем, что называется подготовкой специалистов с высшим образованием. Они и так должны это делать — а если не делают, то обойдут и любой другой механизм.

— Но ведь не каждый вуз обеспечивает качество подготовки специалиста?

— С этим в высшем образовании вообще трагедия. Есть преподаватели, которым под шестьдесят и чуть выше, но очень мало людей сорокалетних.

Это связано с тем, что в перестройку лучшие выпускники вузов не шли в науку, предпочли ей бизнес. То, что раньше было хорошим началом карьеры — распределение в аспирантуру после окончания института, стало котироваться невысоко. Теперь же нет мощного среднего возрастного звена, и этот провал очень опасен для ближайших десятилетий. Наше поколение спокойно уходит, и остаются только кадры, которые не прошли закалки. Отсюда беда наших вузов и университетов, даже федерального значения — отсутствие серьёзно поставленной научно-исследовательской деятельности.

— Но почему в каких-то вузах она есть, а в каких-то — нет?

— Мы говорим о многих вузах, где как не было научной работы, так и нет, а есть только преподавательская.

Раньше страна так была устроена, что ряд вузов был связан с министерствами, они получали заказы на научно-исследовательскую деятельность и за счёт этого развивали её в своих стенах. Например, физтех или МГУ. Они имели заказные работы от ведомств, от правительства, от оборонной промышленности, а другие вузы не имели и поэтому оказывались только образовательными учреждениями.

На Западе, скажем, все университеты являются центрами научных исследований. Там студент, как только приходит, сразу втягивается в научно-исследовательскую работу. И преподаватель — это не лектор, рассказывающий о чужих исследованиях, это человек, который сам исследования ведёт и по их поводу со студентами общается.

— А госзаказ не может окончательно, извините, угробить целые отдельно взятые дисциплины? Например, в следующем году планируют повысить стипендии техническим и естественно-научным аспирантам — но не гуманитарным. И по всей стране ориентация на инновации ведёт к тому, что гуманитарная сфера всё более отодвигается на задний план. Разве это не тонкости большого госзаказа?

— Это скорее тонкости тех, кто заказывает музыку. Всегда всё зависит от управления на уровне университета.
У нормального руководителя есть понимание, что человек, получающий специализацию в области естественно-научной дисциплины, — плохой специалист, если он недостаточно образован гуманитарно. И поэтому, получая заказ на факультет, руководство должно поддерживать бульон всего университета, в том числе и гуманитарную составляющую.

Это сложное хозяйство, где увеличивается роль и значение ректора, всего управленческого аппарата и того, как они понимают организацию образовательного процесса. Они должны рыскать, искать заказы, привлекать средства, создавая структуру многоканального финансирования.

— Вы говорили, что школа не готовит к сдаче вступительных экзаменов в вуз, она готовит человека к жизни в обществе. Кого же и по чьему заказу должен готовить вуз — профильного специалиста или личность во всех отношениях развитую?

— Я считаю, что гуманитарная компонента образования при получении высшего очень важна. Я опрашивал студентов на предмет их любимых художественных произведений, и выяснилось, что список не очень сильно отличается от списка школьников. Потому что тот базовый культурный набор, который демонстрируют школьники, когда приходят в вуз, почти не меняется.

Багаж может пополниться, только если в группе окажутся люди, увлечённые литературой, и посоветуют книгу прочесть. Или потянут вас в музей, начнут вместе смотреть фильмы. Или вдруг преподаватель такой окажется. А когда этого нет, то получается человек массовой культуры.

Евгений Мельников