Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
сентябрь / 2011 г.

Что вы чувствуете, когда горите?

Если бы человек, живущий в СССР в 1986 году, посмотрел современные телепрограммы или залез в Интернет, он бы, наверное, сошёл с ума. Ну, или был бы близок к этому. А ведь прошло всего каких-то 25 лет. Историческая секунда, не более. И в эту «секунду» поменялось решительно всё.

Общество, отношения между людьми, окружающая среда. Огромную трансформацию, в числе прочего, пережили средства массовой информации. Пошатнулись принципы, в рамках которых «коллективные пропагандисты и агитаторы» существовали семьдесят лет. Люди, приученные доверять СМИ, поначалу с пиететом говорили: «Но ведь об этом в газете писали!» (вариант: «По телевизору говорили»). Потом смотрели на медийную вакханалию, широко открыв глаза.

В конце концов махнули на происходящее рукой. Все разбрелись по своим нишам: кто-то читает в электричке «Экспресс-газету», кто-то смотрит пресловутый «Дом-2», кто-то с волнением следит по iPad за котировками акций и валют. Отдельные личности, вроде героя нашего интервью Сергея БУРЛАКУ, читают интеллектуальную прессу — публицистику, эссеистику, аналитику.

А 1986 год взят для примера не случайно — в этом году Сергей пришёл работать в газету. В «районку». И таким образом как журналист он прошёл все этапы становления современных СМИ — от советских подцензурных времён, через бурные перестроечные до сегодняшнего дня, в котором работает главным редактором журнала «Земля Сибирь». И говорим мы с ним о журналистской этике — явлении зыбком, но при ближайшем рассмотрении — чётко структурируемом. Во всяком случае, так считает Сергей Александрович.

— Хотелось бы определиться с тем, что такое профессиональная этика журналиста?

— А не существует никакой профессиональной этики. Как не существует африканского воровства или воровства итальянского. Воровство, оно и есть воровство, преступное деяние. Есть общечеловеческая этика. Есть, в конце концов, десять заповедей, по которым надо строить свою жизнь.

— Это ты глобально замахнулся. Я перед интервью специально сверилась с энциклопедией, так вот там было написано, что этика журналиста — это свод неписаных, юридически не закрепленных правил, которым должно следовать.

— Конечно, этому нас учили в университете, вдалбливали правила. Но руководствоваться надо общечеловеческими моральными принципами: не делай другому больно, плохо. Не делай того, что не хочешь, чтобы сделали тебе. Не надо лезть к человеку в постель с фотоаппаратом, нельзя обнародовать личные телефонные разговоры, если, конечно, разговаривающие не готовят теракт — тогда можно и обнародовать. Не надо снимать человека тайно в каких-то некрасивых обстоятельствах и выкладывать потом всё это на всеобщее обозрение. Разве нужна для этого какая-то особая профессиональная этика? Надо просто не быть подонком. Причём в любой профессии.

— Хорошо, допустим, приходит к тебе в редакцию молодой журналист, практикант, что ты скажешь ему о том, как нужно писать, каких этических правил придерживаться?

— Ничего я ему не скажу, пусть смотрит и учится. Это то же самое, что специально воспитывать детей — полная чушь. «А вот теперь, сынок, с восьми до девяти я буду тебя воспитывать»!.. А до этого я буду пить водку, шляться грязный и небритый, воровать, бить маму... Абсурд! Так и с молодым журналистом. Личный пример и… немножечко подсказать.

Кстати, нельзя называть всех журналистами.

Есть журналисты великие, большие журналисты, мэтры — братья Аграновские, Анатолий Рубинов, Инна Руденко, — вот их не надо было учить профессиональной этике, это было в них изначально. А есть малограмотные мальчики и девочки... Какая там этика?! Там бы ручонки заскорузлые помыть. Этика... Он и слов-то таких не слышал! Влас Дорошевич писал про журналистов такого класса в рассказе «Репортёр», что репортёр этот в слове «ещё» делает четыре ошибки. Что он грязный, немытый, и его дальше прихожей не пускают. Поэтому он сидит под столом и ловит слухи.

Хотя, конечно, о достойных репортёрах он там же отзывается с уважением. О тех, кто в поте лица добывает факты, которыми потом пользуются все кому не лень.

— Факты тоже можно по-разному добывать. И подавать...

— Да. Во время перестройки в «Журналисте» опубликовали такую реальную историю: в Америке человек пришёл на площадь и заявил, что сейчас совершит самосожжение. В знак протеста против чего-то. Он заранее известил средства массовой информации, поэтому пришли представители центральных телеканалов, поставили штативы, камеры... Я тогда только-только закончил журфак, и мне, да и моим коллегам, читать это было дико. Что стояли, снимали, и никто не помог этому человеку. Помню, у нас развернулись дебаты: должен ли в такие моменты журналист забыть о профессии и прийти на помощь горящему? Или всё же факт превыше всего?

Представляешь? Человек горит — а я всего лишь функция. Я выполняю свою работу, свой профессиональный долг. Вопрос в том, а нужен ли такой долг? И такие «новости», добытые ценой того, что ты стал бездушной сволочью, которая ради красного словца...

— В начале 90-х стало принято подавать события в традициях западной журналистики — без оценки происходящего. Как ты к этому относишься?

— А мне ценна авторская позиция журналиста! Как сказал Аграновский: хорошо пишет тот, кто хорошо думает. «Думающей» журналистики — той, что заставляет думать и читателя, становится, к сожалению, всё меньше.

— Ну, а новости? Там зачем нужна авторская позиция?

— Новости человеку, безусловно, нужны. Но опять возникает вопрос, как они добыты. В юриспруденции есть такое понятие: доказательство, добытое незаконным путём, не является доказательством. У меня принципы — я никогда не позволю себе тайно записывать человека. Всегда предупрежу: извините, могу ли я использовать диктофон? Если человек говорит, что нет, значит — нет. Если он не хочет, чтобы его портрет появлялся в газете, чтобы его снимали в невыгодном ракурсе, с открытым ртом или перекошенным лицом, значит, снимать не надо.

— Считается, что обывателю это нравится. Пресса всего лишь идёт у него на поводу.

— К вопросу, кто у кого идёт на поводу. Есть такая точка зрения, что вот мы создали читателя-обывателя, жадного до сенсаций... Ничего мы не создали на самом деле! Всегда был такой тип людей. Которым хотелось подглядывать в замочную скважину. И масса газет удовлетворяет потребности этого обывателя, так называемая жёлтая пресса.

— Кстати, ты читал в «Афише» интервью с Эрнстом и Доренко под названием «Что мы наделали. История русских медиа 1989-2011»? Там как раз и об этике говорится.

— Нет. Но Доренко... об этике... Уже смешно.

— Они полагают, что с водой ребёнка не выплеснули. Создали новую журналистику. Новое телевидение.

— У меня нет телевизора. Уже год. Это как бросить курить — дышать легко становится. Так что я теперь без «нового слова» в журналистике обхожусь.

— Хорошо, но что-нибудь ты можешь сказать о роли Эрнста и его коллег в становлении современных масс-медиа?

— Ты и сама знаешь. Это прекрасные благополучные люди, у которых дети учатся за границей. Они любят классическую музыку, старый рок, ходят в театр, в правильные модные рестораны. Они приличные люди, у них по два высших образования. Они ездят в Лондон и имеют нужные знакомства в высшем свете... Но на нас они выливают такие ушаты дерьма, эти милые, образованные люди.

— Получается, что о профессиональной этике в этом случае говорить не приходится?

— Всё поставлено на службу золотому тельцу. Я знаю редактора одной центральной московской газеты, у которого на первой полосе стоит «От кого беременна Наташа Королёва?», а в стране в это время что-то горит, взрывается, журналиста какого-нибудь убили... Так вот любимая фраза этого редактора: «Это всего лишь бизнес, сынок. Мы делаем бабки. Газета — это бизнес, и забудьте свои интеллигентские сопли». И поэтому журналисты этой и подобных газет позволяют себе шпионить за знаменитыми людьми, артистами и т.д. Вот, кстати, я считаю, что покойного актёра Влада Галкина затравили журналисты. 50% их вины. Они следили за ним, дежурили у подъезда, записывали без его ведома телефонные разговоры. Звонили ему, провоцировали, а когда он их посылал матом, выкладывали это в Интернет. Грубо говоря, он уже падал в могилу, а они подошли и, вместо того, чтобы руку протянуть, подтолкнули его в яму. И какие тут могут быть журналистские принципы?

— Слушай, а как ты думаешь, влияет на журналиста работа в жёлтом издании или на жёлтом канале? Нравится ему то, что он делает, или же он работает там через силу, из-за денег?

— Конечно, нравится. Не хотел бы — уволился. Вот нет такого понятия алкоголизм — ой, я больной человек, я не хочу пить, но я пью. Ничего подобного: ты пьёшь, потому что тебе это нравится. Было бы тебе от этого плохо, пить бы перестал. И вообще, я алкоголиков не понимаю и считаю, что наркология — лженаука. Больных нет — есть безвольные и слабые. Так и если человек работает в жёлтой газете, ему там нравится, и ничего особенного он в этом не видит. И если даже его иногда корёжит, он находит себе оправдание — «работа такая».

— Тебе приходилось работать в жёлтом издании?

— Знаешь, я как-то пробовался на редактора одной газеты, потому что сидел без работы, и мне сказали: «Вы не той школы». Ну да, я понял, что они этим хотели сказать. 40-45-летние воспитывались на принципах ещё «той» школы. Или мой коллега — он, правда, не уполномочивал меня об этом рассказывать, так что обойдёмся без фамилии. Так вот, прижала его жизнь, и он пошёл устраиваться в жёлтую газету, обманул бдительное око учредителей. Удалось ему убедить их, что ему всё равно, лишь бы деньги капали. На самом деле, это глубоко моральный и принципиальный журналист. Прекрасный публицист, премии получал за свою работу... Попытался переломить себя через колено. Поработал неделю-две главным редактором в этом таблоиде. Скрипя зубами. И тут хозяин говорит ему: «Так, надо срочно поехать в деревню. Там дедушка живёт с 16-летней девушкой. Надо узнать, как конкретно они живут, как физиологически всё это происходит, как часто.
Желательно, чтобы они всё это показали, а ты сфотографировал». И тут наш коллега сказал хозяину: «А не пошёл бы ты, уважаемый учредитель, на… ?!» Забрал свою трудовую книжку и ушёл. Не смог.

— Ты говоришь, что это бесчеловечно — требовать у человека, собирающегося сжечь себя, каких-то комментариев, но ведь о происшествиях тоже надо писать.

— И снова вопрос — как. Помню, лет десять назад я ездил в Новосибирск. Там военнослужащих танком задавило. И были красноярские матери этих раздавленных солдат. Каким-то образом я нашёл с ними общий язык. Хоть и не лез специально в душу с вопросами. А как эти же события освещали телеканалы? Корреспонденты пришли в дом матери, убитой горем. Она в чёрном платке, света белого не видит, а её спрашивают: «Скажите, что вы сейчас чувствуете...» И с камерой наперевес. Родственники кричат: «Уйдите!», а репортёры чуть ли не в окна лезут.

— Кто-то ведь учил их так работать, натаскивал.

— Кто? Не знаю. Явно не Долгушина и не Ким. Я знаю Ирину Долгушину, это прекрасный человек, тонкий. Ирина Третьякова… Радийные журналисты — Фельдман, Гриченко. Столпы. Это то поколение, которое никогда не позволит себе лезть с микрофоном к женщине, у которой муж только что погиб в автокатастрофе.

— Богдан Титомир пустил в свет фразу «Пипл хавает». Может быть, в этом дело?

— Он, да? Я думал — Познер. Ну, неважно. Не люблю я эту фразу, но, как ни горько, пипл, действительно, хавает. И отнюдь не фуагра — доширак. Смотри, вот есть прекрасная «Новая газета». В ней собрались талантливые журналисты, Лёша Тарасов там работает. Высокая школа журналистики, та самая, старая. В Красноярск её приходит то ли триста, то ли пятьсот экземпляров, и половина из них не распродаётся! То есть, когда мы говорим, что нечего читать, то вот — пожалуйста, «Новая газета», становись в очередь, раскупай. Там умные статьи, то, что я люблю больше всего — большие статьи-«кирпичи», «размышлизмы», публицистика. Я хочу думать. Новостей я наслушался по радио, в Интернете насмотрелся, я хочу открыть газету — и чтобы мне рассказали: почему это произошло, как на это смотреть. Но нет, она лежит в свободной продаже и не раскупается, а народ хочет читать, от кого беременна Наташа Королёва.

— Не кажется ли тебе, что альтернативой современным жёлтым масс-медиа являются блоги? Как там дела обстоят с этикой и почему думающие люди постепенно уходят в блогосферу?

— Находят там что-то для себя. У меня есть три любимых блогера, причём такие... полярно противоположные по мировоззрению. И я, благодаря им, составляю для себя какую-то картину общественного мнения. Причём пара из них малоизвестные, не «тысячники». Это прекрасная альтернатива официальным масс-медиа. Сам я блог не веду и пока не хочется. Так как считаю, что профессиональный журналист должен писать за деньги. Ну, может, когда-нибудь на старости лет и сподоблюсь… Во-вторых, это по сути дневник, и ты не можешь там вывалить всё, что наболело, ведь это публичная площадка. Вот работаешь ты с человеком в одном кабинете, за соседними столами. А он тупица и сволочь. Но этика не позволяет тебе написать о нём то, что ты думаешь. Кто-то, может, пишет все подряд (пофигисты такие), а я считаю, должны быть рамки. Тогда зачем такой «полудневник»?

— Чувствую, в газету «Жизнь» тебя не взяли бы.

— А если бы и взяли, то выгнали б через три дня. Там же надо землю рыть, чтобы узнать, кого приглашал к себе в гостиницу Боря Моисеев, когда был на гастролях в Красноярске. Я слишком ленив, чтобы добывать такие сведения.

Елена НИКИТИНСКАЯ

А главное этическое требование для журналиста (да и просто рецепт хорошего текста) — любить тех, о ком пишешь.

Из репортажа Сергея Бурлаку «Жизнь — аргиш» об открытии кочевой школы на Таймыре, опубликованного в журнале «Земля Сибирь».

«За неимением отелей в радиусе 140 километров нас, гостей из заповедника и журналиста, расположили здесь же на ночлег. Сдвигаем в сторону парты, бросаем на пол свои спальники. Хорошо здесь, просторно, ковролин на полу. Потрескивает печь. Олени топчутся рядом, за тонкой войлочно-брезентовой стенкой, обнюхивают новую школу. Кстати, нужна упряжка не менее чем из 15 рогатых, чтобы транспортировать её по тундре.

Спутники мои вскоре начинают богатырски храпеть. Мне отчего-то не спится. Выхожу на улицу. Светится окошко в балке учительницы. Небо чёрное и глубокое, как её глаза. Яркая Большая Медведица машет хвостом так низко, что можно поймать. Полярная звезда висит почти над головой: ты на Севере, дружок.

Спят дети. Отдыхают оленеводы. Дрыхнут собаки. Тундра притаилась в темноте. Только олени начеку. Тут же обступают меня кругом, как охранники — олигарха…

На другой день, когда уезжали, солнце впервые показало краешек своего диска из-за горизонта. А это значит, что полярная ночь окончательно побеждена! Дети и взрослые совершенно искренне стали прыгать, приплясывать, смеяться, махать руками: «Здравствуй, солнышко!»

Жизнь продолжается».