Уходящий год запомнится как минимум тремя «откровениями» представителей российской власти о высшей школе и науке. Особенно «выпукло» они смотрятся на фоне многолетних заклинаний той же власти об инновациях и модернизациях и заявления премьер-министра РФ Владимира ПУТИНА в сентябре 2010 года в Институте нефти и газа СФУ, что «правительство знает о маленьких стипендиях и признаёт необходимость их повышения».
Итак.
>> 19 января помощник Президента РФ Аркадий ДВОРКОВИЧ в интервью Интернет-изданию «Газета.ру» высказался за отмену стандартных стипендий студентам.
>> 23 августа Верховный суд РФ отказался признать незаконным размер стипендии аспирантов в несколько раз меньше официального прожиточного минимума.
>> 16 сентября Президент РФ Дмитрий МЕДВЕДЕВ заявил: «Цели, чтобы стипендия покрывала все возможные элементарные затраты, нет и не будет. Это невозможно. Если вам кто-нибудь когда-нибудь расскажет, что при советской власти стипендия позволяла достойно жить, скажите ему, что это чушь».
Студенты советских времён знают, как было на самом деле. Нынешние студенты могут сравнить их воспоминания со словами Президента. Или сопоставить следующие цифры: в период 1981-1986 гг. средняя зарплата в СССР составляла 158-179 рублей, академическая стипендия студента 40 рублей (22,3-25,3%), стипендия в очной аспирантуре 110 рублей (61,4-69,6%); в 2011 году — средняя зарплата в России 20.383 рублей при стипендиях в 1.100 рублей (5,4%) у студентов и 2.500 рублей (12,2%) у аспирантов (с 01.09.2011).
Странно, что в нашей стране вообще ещё кто-то идёт в науку! Своим удивлением я поделился с доцентом кафедры физики-4 Института фундаментальной подготовки СФУ и одновременно старшим научным сотрудником лаборатории физики магнитных плёнок Института физики СО РАН Сергеем СТОЛЯРОМ, а заодно поинтересовался, как он попал в «немодную науку»?
— Помните фильм советский «Иду на грозу», где в главной роли молодого учёного-физика Василий ЛАНОВОЙ? Я его впервые увидел классе в шестом, хотя снят он был в далёком 1965-м году. После этого с большим интересом прочитал одноимённую повесть Даниила ГРАНИНА. Но было бы преувеличением сказать, что уже тогда я решил — буду физиком. После окончания школы в моём родном городе Назарово я решил вслед за старшей сестрой ехать поступать в Красноярский государственный университет, только она училась на филологическом факультете, а я пошёл на физический.
В университете в учебном графике был НИРС — день научно-исследовательской работы студентов. В этот день мы были свободны от учебных занятий и буквально бродили, выбирали кафедры, на которых «осядем», чтобы писать курсовые и дипломы. Я пошёл на «физику взрыва» Звучит? Эту тему тогда вёл Владимир Игоревич КИРКО. Пару раз я там даже что-то взрывал, всё как надо: в камеру загрузили, вышли, закрыли — бабах! Действительно впечатляет! Но Кирко как-то со мной поговорил и сказал: «Давай, я тебя отведу туда, где из тебя сделают физика».
Так на втором курсе я попал в Институт физики в лабораторию магнитных плёнок. Первым руководителем у меня был Рауф Садыкович ИСХАКОВ, который сейчас возглавляет лабораторию. Поначалу я почти ничего не понимал. Мне говорили: делай это, считай так, строй так... Как раз в то время в Институте физики Виктор Степанович ЖИГАЛОВ (ныне ведущий научный сотрудник лаборатории, доктор физико-математических наук) разработал новый способ получения магнитных плёнок. Он, например, создаёт плёнку из железа, но свойства её от железа отличаются кардинально — и магнитные, и электрические, и структурные. Т.е. это точно не железо. То же самое с никелем и кобальтом. Именно эти образцы мне достались уже на четвёртом курсе. А так как этой тематикой занималось много людей разной степени подготовки и даже не одна лаборатория, я попал в атмосферу единомышленников, перед которыми стояла задача, по крайней мере, объяснить, что это такое. Поэтому было интересно.
Я считаю, мне очень крупно повезло, что я попал именно сюда... Помню, курсе на втором-третьем встречаю в университетском коридоре своего научного руководителя Рауфа Садыковича, будучи уверенным, что он не узнает меня — ведь у него много студентов. Но он остановился и говорит: «Серёжа, а почему вас не было на последнем дне НИРС?». Я был очень удивлён, что моей персоной кто-то из серьёзных учёных интересуется. Вообще нужно отметить, что в этой лаборатории к студентам относятся внимательно. Причём сюда приходят не только физики, но и химики, студенты Политехнического, Аэрокосмического, Технологического университетов. Казалось бы — различная подготовка у людей, а лаборатория всё-таки физическая... Но здесь всегда находили задачи под конкретного студента.
На 5-м курсе мне предложили аспирантуру, там тоже была очень интересная тема. Так, оказалось, что у руководителя нас аспирантов было четверо, и трое сидели на одной теме — образцы были разные, но полученные одной методикой. В результате нам было проще работать, и кругозор наш быстро расширялся. Исхаков использовал очень эффективные методики в работе с нами. Например, каждому давал темы, мы друг другу их рассказывали, а он «собирал в кучу», подбирал связки, «подводил» термодинамику под всё это и т.д. Я считаю, он нас очень быстро «накачал» за годы аспирантуры.
Будучи аспирантом, я жил в общежитии университета. После защиты кандидатской диссертации надо было решать, где работать, где жить. Я очень благодарен Геннадию Семёновичу ПАТРИНУ, который взял меня старшим преподавателем на кафедру общей физики КГУ. Это был лучший вариант на тот момент. И сейчас основное моё место работы — СФУ. Кстати, именно там мне предоставили служебную квартиру, ведь у меня сейчас семья и двое детей.
После защиты к Институту физики я вроде как отношения не имел, но целый год в свободное время ходил в «родную» лабораторию, как на работу. Вахта меня пропускала, хотя у меня не было пропуска, все меня знали. Здесь я стал заниматься так называемыми «обменно-связанными плёнками».
У этих систем очень интересная история, причём именно «красноярская», т.е. эффекты были получены здесь, и лишь потом их повторили американцы и др., но впервые в мире они были получены именно в Институте физики. За тот год, когда я ходил в лабораторию, но в ней не числился, мне удалось получить определённые результаты и опубликовать научную статью. Я периодически надоедал руководителю лаборатории: «Возьмите меня на работу». Сначала он это мимо ушей пропускал, но потом меня всё-таки взяли. В результате я преподаю в СФУ и веду научные исследования в Институте физики СО РАН.
— Получается, научная карьера зависит от готовности человека к определённым лишениям... Кто-то из ваших нынешних студентов готов повторить такой путь в науку? Говорят, сейчас молодые люди идут в вуз не за знаниями и компетенциями, а за дипломом…
— Народ изменился — это бесспорно. Своё поколение я считаю ещё советским, потому что мы учились в советских школах, учёба в университете пришлась на середину 1990-х. Сейчас молодые лучше просчитывают ситуацию, романтизма в них гораздо меньше, чем в нас. По поводу тех, кто идёт в вуз за дипломом ради диплома — я не думаю, что раньше этого не было.
Когда я пришёл в университет уже в качестве преподавателя, были студенты, которые делали всё, что им ни скажешь, целеустремлённые, новую информацию буквально глотали — были такие.
Сейчас я в Институте нефти и газа физику читаю. Это будущие инженеры, но и среди них есть ребята, человек 5-10, которые учатся, пристают с вопросами... Не просто «отбывают» положенное время. Так что, я думаю, студенты особо не изменились за последние 10-20 лет. Но то, что они более «продвинутые» в практическом смысле, лучше просчитывают ситуации и деньги — это точно.
— Зачем научному работнику, отмеченному целым рядом премий (в том числе в 2010 году — Государственной премией Красноярского края в области профессионального образования), не обделённому грантами, тратить время на преподавание физики?
— Преподавание — это, во-первых, возможность выбрать студентов, с которыми ты впоследствии сможешь работать. Двух таких людей я хочу назвать: Михаил ЧИЖИК и Лидия ИЩЕНКО. Они выпускники физического факультета университета, это я их привёл в Институт физики. Поскольку я знаю способности того или иного студента, я много кого сюда пытался привести, но задержались только двое.
Михаил закончил аспирантуру СФУ, ему осталось защититься, сейчас он пошёл работать на завод «Красцветмет» в лабораторию, связанную с рентгено-флюоресцентным анализом. Это на самом деле достойный выбор: человек получил специальность, сделал диссертацию. Он продолжает с нами сотрудничать.
Лида ещё аспирантка, она биофизик, работает в научно-исследовательской части СФУ. Уверен, что она успешно защитится, на её счету немало грантов и побед в самых разных конкурсах.
— Где находят практическое применение результаты ваших исследований?
— Я работаю в лаборатории физики магнитных плёнок, но чуть ли не случайно мы стали заниматься ещё и наночастицами, которые синтезируют бактерии. Т.е. в процессе жизнедеятельности некоторые бактерии создают мельчайшие кристаллики, обладающие магнитными свойствами. Объект сам по себе очень интересный, потому что происхождение у них по сути биологическое. Они размером примерно 5 нанометров (нанометр — одна миллиардная часть метра), и, поскольку они магнитные, ими можно управлять внешним магнитным полем. Сейчас это модная тема в научном мире. Если у вас есть такая частица, и вы к ней что-то «прицепили», то «паровозом» можете это что-то куда-то притащить.
В качестве примера практической реализации наших научных исследований могу привести следующий: врач-отоларинголог Красноярской железнодорожной больницы Константин Григорьевич ДОБРЕЦОВ защитил докторскую диссертацию по адресной доставке лекарственных веществ в поражённые ткани организма с помощью этих магнитных наночастиц.
Если по-простому, то с помощью биохимиков удалось к наночастице прицепить антибиотик и, управляя внешним магнитным полем, доставить его к больному органу, в разы увеличив эффективность лекарства и сократив побочные эффекты.
Это совместная работа на базе СФУ, потому что в университете есть прекрасный Центр коллективного пользования. Он нужен физикам, биохимикам, он нужен был тому же медику Добрецову.
— У вас есть желание и возможность, по примеру других отечественных учёных, уехать за границу?
— Люди уезжают из желания заработать и реализовать свои амбиции. Некоторые уезжают, потому что не находят себя здесь. У меня никогда даже мыслей не было куда-нибудь уехать. Может, мне было некогда об этом думать? Передо мной всегда стояли задачи, которые необходимо решать.
В начале 2000-х денег не было, за преподавание платили гроши... С финансовой точки зрения это было самое тяжёлое время. Ну, и аспирантура конечно... Но здесь, в лаборатории Института физики, куда я попал, Рауф Садыкович и Лидия Александровна ЧЕКАНОВА (старший научный сотрудник) — огромное им спасибо! — они занимались своим делом. А когда ты вращаешься в этой среде, когда есть задачи, и ты знаешь, что делать, тебе некогда заниматься глупостями. Парадокс, но как раз то время полного безденежья для меня было временем наиболее интенсивной работы. А более-менее нормальные деньги появились только в 2005-2006 годах. И это не у одного меня, а, наверное, в науке в целом. В стране появились гранты, проекты, Президентские программы, различные фонды и т.д. И сейчас в принципе можно зарабатывать и в России.
— Но грантовая система не позволяет финансировать долгосрочные проекты. Она держит учёного «в тонусе», не даёт расслабиться и почивать на лаврах, но с другой стороны — невозможно всё время жить «с температурой 37,7°», психологически изнурительно… А если в следующий раз не получишь грант?
— Нет проекта — значит, у тебя нет командировок, нет зарплаты, нет расходных материалов... Поэтому нужно искать финансирование, сейчас существует масса всевозможных фондов. Чтобы выигрывать, у тебя должны быть научные публикации, должна быть команда, результаты, патенты и т.п. И если ты действительно работал по предыдущему проекту, значит, у тебя всё это уже есть, и высок шанс на получение нового проектного финансирования.
Да, грантовая система заставляет «крутиться». Хорошо это или плохо? Это гонка, в которой нужны результаты, научные публикации. К сожалению, много времени занимает оформление бумаг, все эти многостраничные отчёты.
— Это общая практика научной среды, или только у нас в стране «богатая» отчётность? Можно её как-то оптимизировать?
— Как это организовано за рубежом, я точно сказать не могу, но некоторый опыт работы с иностранцами у меня есть. У меня был проект Американского фонда гражданских исследований и развития для независимых государств бывшего Советского Союза. Там отчёт был в виде теста, может, бумаг было поменьше... Но в любом случае подготовка документации требует очень много времени. Сейчас ситуация чуть улучшилась: многие фонды перешли на электронный документооборот, и на их сайтах можно сформировать необходимый пакет документов.
— Близятся выборы. Но, говорят, учёные аполитичны…
— Конечно же, мы не аполитичны, и судьба нашей страны нас тоже волнует. Помню, году в 2000-м мне в руки попала книга «Почему Россия не Америка». Основная идея её автора Андрея ПАРШЕВА: из-за климатических, территориальных, географических особенностей нашей страны нам не выжить в условиях открытой рыночной конкуренции, и что бы мы ни делали — это заведомо убыточно, единственный выход — отказ от интеграции России в мировую экономику и восстановление «железного занавеса». После прочтения этого я серьёзно «загрузился» и загрустил: неужели всё так безнадёжно? Своими впечатлениями поделился с Рауфом Садыковичем Исхаковым, а он мне сказал: «Исходные предпосылки и данные для анализа верные, вот только выводы я бы сделал другие. Изначально худшие условия заставляют нас изобретать новые методики, новые технологии. Да, у нас всё дороже, значит, мы должны выигрывать в другом, это, наоборот, заставляет шевелиться». Я подумал, согласился, и у меня всё в голове встало на свои места — это вызов, ответив на который, мы сможем быть впереди планеты всей!
...На этой оптимистической ноте закончилась моя беседа с кандидатом физико-математических наук Сергеем Столяром, который сейчас готовится к защите докторской диссертации. Я вышел из Института физики со странной мыслью — не только климат или география являются своеобразным вызовом для нашей страны и её учёных, само государство и даже административная структура самой науки «не дают учёным расслабляться». Но, к счастью, есть ещё люди, которые идут в науку вопреки обывательскому «здравому смыслу». И в государстве, пусть непоследовательно, но создаются системы поддержки, благодаря которым наши учёные могут открывать новое.
Андрей КУЗНЕЦОВ