Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
май / 2012

Лесные доктора

Более 160 млн гектаров леса, десятая часть всех российских запасов древесины и шестая часть запасов древесины промышленной — таковы лесные фонды края.

Достижения красноярской лесной науки адекватны таёжным богатствам. Центр защиты леса Красноярского края (одно из подразделений филиала ФБУ «Рослесозащита») ведёт генетические исследования наравне с передовыми научными лабораториями мира. Рассказывает Владимир СОЛДАТОВ, директор центра, признанного в 2007 году лучшим в России.

— Владимир Владимирович, от чего всё-таки нужно в первую очередь защищать лес?

— Главная обязанность нашего центра — защищать леса от болезней и вредителей. Служба лесозащиты создавалась специально для этого, и центр — это большая производственная лаборатория.

К примеру, мы отвечаем за качество лесных насаждений, занимаясь предварительным фитопатологическим анализом семян. Производственники, которые засевают огромные площади, должны чётко знать, что получится на выходе: если семенной материал окажется больным, могут погибнуть тысячи гектаров.

В нашей лаборатории семена, собранные на разных участках леса, проходят проверку. При этом мы располагаем и классическими методами фитоанализа, и самыми передовыми. Если при традиционных исследованиях результаты приходится ждать 3 недели, то с привлечением ДНК-анализа качество семян можно проверить всего за один день.

— Это как-то связано с решением создать при центре базовую кафедру Сибирского федерального университета?

— Да. Мы имеем единственную в крае лабораторию, которая позволяет проводить законченный цикл геномного анализа хвойных деревьев. Будем обучать студентов современным методам анализа ДНК. Получается классическая связка: наука, практика и образование.

Генетические исследования в какой-то степени отражают название кафедры: современные методы мониторинга лесов. Ведь ДНК-анализ — это тоже мониторинг, просто слежение ведётся за более тонкими материями. Хотя мы занимаемся и глобальным мониторингом состояния лесов — исследованиями в области дистанционного зондирования Земли с применением геоинформационных технологий. В этом наш Центр защиты леса один из лидеров лесной отрасли.

Помимо базовой кафедры СФУ у нас функционируют филиалы кафедр экологии и защиты леса и лесной таксации и лесоустройства СибГТУ. Сложился удобный алгоритм сотрудничества: набираем студентов с 3 курса, к 5 курсу появляется понимание, подходим мы друг другу или нет. Берём к себе лучших.

У нас работают уникальные специалисты, энтузиасты своего дела, талантливая и перспективная молодёжь.

— Как вам это удаётся, вы же бюджетная организация, и финансирование соответствующее?

— Мы пытаемся делать всё, чтобы людям было комфортно здесь работать. У нас созданы довольно хорошие социально-бытовые условия для сотрудников: есть комната отдыха, большая кухня-столовая со всем необходимым, современные и функциональные конференц-зал и спортзал. Текучки кадров нет вообще, мне поступает по 10-15 резюме в неделю. Важно и то, что мы постоянно привлекаем коммерческие проекты, работаем по грантам. К примеру, сейчас пытаемся получать гранты на расшифровку генома лиственницы.

— Почему именно лиственницы?

— Выбор не случаен. В мире существуют свои приоритеты в работе над расшифровкой генома древесных растений. Лиственница, наверное, наиболее важная для России порода, можно сказать, это символ страны. И Сибири. Мы ведь северный регион, и для хрупких северных экосистем лиственница имеет особое значение, лиственничниками покрыты огромные территории края.
Хотя, конечно, когда на научном совете делали выбор главного объекта исследований, были и другие предложения, например кедр. Но и по кедру мы тоже работаем, возможно, он следующий в очереди «на расшифровку».

— Какие-то результаты по лиственнице уже есть?

— Работы по проекту только начинаются. Первые данные получены, находятся на обработке в Москве. Но чтобы расшифровать геном полностью, нужны серьёзные вложения в техническую часть. Буквально на днях мы ожидаем поставки дорогостоящего прибора — секвенатора. Третьего в России и первого за Уралом. Кстати, в Китае секвенаторов более 130 штук, 80% всех мировых приборов…

Есть у нас и климаткамера, где можно менять влажность, температуру и освещение, что необходимо для наших экспериментов по изучению транскриптома.

Интерес к нашим исследованиям огромен. В России пока ни одного крупного генома до сих пор расшифровано не было. Мы сейчас, в связке с СФУ и Институтом леса им. В.Н. Сукачёва, единственные в стране, кто комплексно занимается геномным анализом древесных растений. Всё это без преувеличения передовой край науки. По некоторым работам мы, вероятно, получим данные одновременно с ведущими зарубежными учёными.

— Для чего вообще нужна расшифровка генома деревьев?

— Это очень важные знания. Сегодня, например, уже выращивается генно-модифицированная пшеница, которая устойчива к фитозаболеваниям.

Если немного пофантазировать — а ведь фантастика всегда опережает научную мысль, — то теоретически можно вывести дерево, генетически устойчивое к лесным пожарам. Кстати, лиственница — одна из самых стойких к огню пород.

Или, к примеру, мы можем «запрограммировать» деревья так, чтобы они давали высокопроизводительный древостой с низкой сбежистостью стволов. Сбежистый — значит со стволами в форме «морковки».

Или вот ещё пример. Для России, как и для многих стран, очень актуальна проблема нелегального использования древесины. Мы в нашем центре для идентификации места заготовки предлагаем использовать ДНК-маркеры.

— Чтобы определить, «откуда дровишки»?

— Именно. К примеру, у проверяющих органов возникает вопрос: откуда лес в таком-то вагоне. Владелец отвечает: вырублен в таком-то квартале. Мы проводим генетический анализ и определяем, правда ли это. Таким образом, государство получает мощный, быстрый и точный инструментарий для выявления нелегальных рубок.

Всё это пока задачи на будущее. А сегодня мы используем генетический анализ, создавая «кладовые» качественного леса.

Ещё в 80-е годы у нас в крае были заложены маточные плантации: с клонами так называемых плюсовых деревьев. Отбирались самые сильные здоровые кедры или лиственницы, их побеги прививались саженцам, которые становились клонами лучших в лесу деревьев: примерно 60 клонов на одно отборное дерево. Краевые архивы клонов и лесосеменные плантации — часть единого генетико-селекционного комплекса России — занимают порядка 120 гектаров.

Сейчас в нашей лаборатории идёт масштабная работа. Мы проверяем, насколько выросшие плантации генетически соответствуют своим плюсовым родителям. Если при закладке произошла ошибка, выявляем это. Так удаётся привести в порядок ценнейшие фонды.

Лесосеменные архивные плантации есть по всей стране. После закладываются плантации второго порядка, с которых уже получают элитные семена. В крае пока идёт проверка посадок первого порядка.

— Обычно считается, что Сибирь — лесная кладовая, что наши ресурсы значительны даже в мировом масштабе… Это правда? Надолго ли нам хватит лесных богатств?

— Да, кладовая. Но я бы не сказал, что леса действительно столь много, как об этом принято говорить. Северная экосистема очень ранима, ничего не стоит повредить её.

Простой пример. Вчера вышел прогуляться на набережную у нас в Академгородке. Весь южный склон — поранен. И не просто вытоптан людьми, а заезжен машинами, которые повреждают верхний слой лесной почвы. Повсюду мусор, кострища…

Спасение для наших лесов — что сибирская тайга труднодоступна. Это счастье для всего мира, что она далеко. «Леса — лёгкие планеты». Это штамп, но это действительно так! Наши сибирские леса, бореальный пояс — действительно источник всех благ на Земле. И проблема сохранения леса — не только наша, это касается всех людей земного шара.

Надолго ли хватит леса? К сожалению, на сегодня мы не располагаем достаточной информацией о состоянии лесных ресурсов. Что вырублено, что сгорело, каков прирост за последние годы — точных цифр нет. На сегодняшний день необходима точная оценка состояния лесного фонда РФ и его регулярная актуализация.

— Центр защиты леса занимается мониторингом лесов?

— Конечно, основное и важнейшее направление нашей работы — мониторинг состояния лесов Красноярского края и Республики Хакасия наземными и дистанционными методами. В своей работе мы пользуемся современными программными средствами (геоинформационные системы). Для систематизации и визуализации результатов лесопатологического мониторинга лесов наши специалисты участвуют в создании единой общероссийской информационно-аналитической системы ФБУ «Рослесозащиты».

Недавно на конференции по информатизации лесного комплекса России в Москве нас просто разорвали на части. Здесь, в центре, делается уникальный продукт, востребованный по всей стране, — общероссийский лесной портал, наполнение которого осуществляется с помощью специальных программ, написанных нашими программистами.

Лесопатологи Сибири и других регионов, которые работают в лесу, не выходят на объект без наладонных компьютеров. Полевые данные, которые они собирают на месте, автоматически превращаются в карты и таблицы, все вместе они дают анализ состояния лесного фонда России. Можно будет зайти на эту общую карту и посмотреть в режиме онлайн, какие насаждения имеются в определённой точке, в каком они состоянии, какие санитарно-оздоровительные мероприятия рекомендуется провести. К этому картографическому сервису могут быть подключены системы дистанционного мониторинга Рослесхоза, которые, в частности, позволяют следить за лесными пожарами.

— То есть по таёжному бурелому бродят лесничие с компьютерами…

— Лесопатологи. Мы организация, которая занимается лесной патологией — как раньше называли, «лесные доктора». Конечно, с компьютерами. Кроме них наши специалисты имеют GPS-навигаторы, другую современную технику, в том числе дорожную — трактора, вездеходы, даже снегоболотоходы — сами знаете, какие дороги в Сибири. Раньше мы пользовались услугами лесхозов, они могли отвезти на любой участок. Сегодня такого нет, нам самим приходится закупать технику и эксплуатировать её.

— Владимир Владимирович, как вы считаете: состояние леса в крае ухудшилось за годы «дикого капитализма»?

— Моё мнение — да. Вот взять одну из проблем — нашествие шелкопряда. В 90-е годы произошла вспышка массового размножения этих насекомых: гусеницы распространились на территории в полтора миллиона гектаров. И одна из причин такого распространения — состояние леса. У нас перестойные леса, пожилые, к ним цепляются все болячки — совсем как к старым людям. А перестойных лесов много в том числе и потому, что неправильно ведутся рубки. Старый лес надо рубить в первую очередь, сохраняя молодые деревья. Так делают в Америке, в Канаде: рубят по состоянию, начиная с проблемных насаждений. А у нас вырезают тот лес, который доступнее, невзирая на состояние.

Часто мы просто ничего не можем с этим поделать. В советские времена существовало чёткое правило — проводить первоочередную рубку в повреждённых древостоях. И оно выполнялось. Сегодня, несмотря на принятые законы, с этим проблемы. Арендатор говорит: мне не выгодно вырубать сухой лес на дальнем участке, туда надо прокладывать дорогу. Лучше я срежу зелёный.

Правоприменение страдает, государственный рычаг для воздействия на лесопользователя работает слабо.

Из-за наших больших территорий и «несоответствующего» хозяйствования и возникают проблемы. Остаётся огромное количество сухого леса — отсюда вторая большая беда: лесные пожары. В сухом лесу накапливается много ветоши, и пожар при попадании грозовых разрядов вспыхивает в секунды. Огонь распространяется на огромной площади, тушить такой пожар не хватает ни человеческих, ни финансовых ресурсов.

Хочу отметить, что после лесных пожаров в европейской части России в 2010 году государство обратило на проблему внимание, сейчас её решение финансируется отдельно. Но всё равно средств не хватает.

— То есть государство всё же решает этот вопрос?

— Да, но строго говоря, если леса горят — при чём здесь президент? Посмотрите статистику: причина огромного числа пожаров — это человеческий фактор. Достаточно одного брошенного окурка, осколка стекла, непотушенного костра, и может возникнуть крупный лесной пожар. Необходимо воспитание с самого раннего детства: нельзя поджигать траву, ломать ветки, мусорить в лесу… Посмотрите — в Европе леса практически не горят! Или Беларусь — лесная страна, но ничего не горит! Более жёсткие законы, но главное — другая ментальность: за 90-е годы там не утеряно бережливое отношение к лесу.

Начинать каждому надо с себя. Не будем бросать окурки — и, возможно, уже этим спасём страну… Мы должны учить детей так, чтобы новые поколения понимали: лес — наше национальное достояние. Как? Это вопрос, извечный для России.

— А вот, например, китайцы — они угроза нашему лесу? Огромная масса сибирской древесины уходит в Китай…

— Да, китайцы к своим лесам очень бережно относятся. И предпочитают покупать лес у нас. Им всё равно, какой он: заготовленный легально или сворованный. Но воруют-то наши! К сожалению, к этому существуют предпосылки, и законодательные, и социальные.

Сейчас Россия участвует в международных процессах FLEG, направленных на пресечение нелегального оборота древесины. Правительство принимает меры: например, были повышены пошлины на круглый лес. Но что сделали китайцы? Повысили цену на круглый лес, и возить его по-прежнему выгодно. Вот такая политика — кто кого «передумает».

Конечно, нам нужны предприятия глубокой лесопереработки, ведь это сплошные плюсы: решаются социальные вопросы, обеспечивается занятость людей, платятся налоги. Но пока примеров таких заводов очень мало. Посмотрите: в магазине «Леруа Мерлен» продаётся канадская ДСП. А вся китайская и итальянская мебель, которая стоит в наших кабинетах, делается из ангарской сосны…

За 90-е годы мы много потеряли в производстве. Строятся сплошь торгово-развлекательные центры — весёлая страна Россия. Необходимо задуматься над тем, как правильно использовать наши ресурсы. Я очень надеюсь, что в лесопользовании когда-нибудь победит здравый смысл и наступит время, когда обеспеченные люди и бизнес начнут вкладывать средства в Россию.

— Владимир Владимирович, можно ли сформулировать краткие итоги работы вашего центра?

— Наш коллектив в 105 человек обслуживает территорию в 160 млн гектаров, это огромнейшие площади. Скажу честно, людей не хватает, чтобы досконально изучить свой ресурс. И поскольку в лесу идут негативные процессы — значит, и работаем не совсем хорошо.

Да, мы поставляем информацию и на уровень администрации края, и на уровень федерального агентства лесного хозяйства. Но как её используют? Какие управленческие решения принимаются? Пока результатов особых не видно. Быть может, нам надо собирать данные в каком-то ином формате? Важно чтобы чиновники высокого ранга понимали, что происходит, и инициировали адекватные меры — вплоть до изменения законодательства.

И всё же мы многого достигли. На мой взгляд, наша организация — некая точка роста. За 90-е годы лесная отрасль потеряла много классных специалистов. Люди ушли на пенсию, а новые не пришли, пропала преемственность поколений. Но мы за 20 лет создали новый потенциал, воспитали уникальные кадры. У нас работает замечательная молодёжь. Создан совершенно новый подход к работе, новый инструментарий, люди выкладываются по полной.

И я могу без ложной скромности сказать, что в своей области мы — лидеры и известны не только российской, но и мировой научной общественности.

Мы не научная организация, производственники, но с нами советуются, к нам приходят учиться.

Татьяна АЛЁШИНА