Живое и мёртвое

— Дарья Александровна, какими были лозунги эпохи молодёжных строек, в чём особенности их стилистики, какие смыслы в них старались донести до аудитории?

— Пропаганда была неотъемлемой частью советского публичного пространства и присутствовала не только в журналистике: ею пропитаны литература, плакатное искусство, кино. Мы встречаем лозунги и призывы повсюду: масштабные начинания должны были становиться делом всего народа.

У каждого из начинаний есть своя идеология и мифологическая база, которые можно обсуждать отдельно. Если говорить про БАМ как одну из комсомольских строек, то какие идеи были в основе? «БАМ — дело молодых»: подчёркивалась живая сила молодого человека, который должен переустраивать мир. «Мы строим БАМ, БАМ строит нас» затрагивал тему внутреннего преображения, духовного перерождения.

Часто лозунги соединялись с несколькими посылами. Они акцентировали военную риторику: стройка представлялась как борьба и сражение, ведь и члены стройотрядов назывались не строителями, а бойцами, которые выходили на бой с нецивилизованной природой. Значение борьбы всегда присутствовало в лозунгах. С покорением природы связано и торжество инженерной мысли, и потому любая стройка — не просто покорение тайги, но ещё и победа прогресса, демонстрация технических возможностей. Кроме того, в лозунгах звучал призыв к объединению. В них подчёркивался и смысл опережения, необходимость делать всё быстро, стремительно.

— Установки первых десятилетий СССР: догнать и перегнать…

— Да. Надо соревноваться, сражаться со всем миром и с собой, с кем угодно, чтобы за счёт этого меняться внутренне и переделывать действительность. Это можно сказать про любую молодёжную стройку.

— А с лингвистической точки зрения какие выразительные средства использовались?

— Очень часто — гипербола. Метафоры, связанные опять же со скоростью, с борьбой, с коллективностью. Императивы. Как правило, лозунг был лаконичным и представлял собой прямой призыв к действию — каламбуры, фразеологизмы, игровые элементы тут были неуместны. «Пятилетку в три года», «Даёшь БАМ», «Даём сверх плана!». Часто подчеркивалась семантика пути — «Навстречу съезду», Октябрю, сотому километру и так далее.

— Такие приёмы используются в пространстве современной жизни?

— Нет, всё стало тоньше, подобные лозунги ушли. Но интересно, что районные газеты используют советские заголовки и по сей день. Там как будто не было ни перестройки, ни событий прошедших 20 лет.

— Так все эти штампы въелись в сознание…

— …Но та духоподъёмность, которая раньше в них присутствовала, исчезла. Иногда, читая старые газеты, ловишь себя на мысли: почему мы не живём в этом прекрасном мире, где строились города, прокладывались дороги?

— Как всё-таки государство достигало такого эффекта, как рождался энтузиазм? Я помню детские ощущения: чуть не зависть испытываешь к покорителям тайги, которые едут в неизвестность.

— Здесь надо понимать, что советское публичное пространство очень однородно. В нём мог присутствовать лишь один знак, одного типа послание. Если речь шла о стройке — будь то ГЭС, завод, магистраль, то представлялась только одна сторона. Стройки необходимы, мы идём вперёд, это часть пятилетнего плана, это обязательное условие создания будущего.

И никогда нет другой стороны, не говорится о том, что возведение ГЭС уничтожает природу, что стройка может быть экономически нецелесообразна, как в случае с БАМом, что слишком велики затраты.

Однородность картины мира не предполагает альтернативной точки зрения, она не представлена в прессе и нигде вообще. Какой выбор мог в таких условиях стоять перед адресной аудиторией, кроме как верить?

Во-вторых, каждый масштабный проект представлял героя, который его осуществлял и которому следовало подражать. Такой персонаж появился ещё в 30-е, потом возник образ советского солдата — понятно, что это был не совсем тот человек, который участвовал в реальных сражениях. Солдат пропаганды не ведал страха, он не сомневался ни секунды.

Был создан и агиографический герой комсомольской стройки: молодой, добрый, мужественный, который, услышав призыв партии, бросает всё, садится в поезд и едет покорять Сибирь. Там он проходит через испытания: суровая тайга, морозы, грязь, лишения, но в итоге приобретает новые черты, как любой герой мифа, прошедший инициацию, и обретает новые ценности, понимая, что главное — это самопожертвование во имя общего дела и другого человека, бескорыстие, нестяжательство, дух коллективизма. Этот герой и становится очень убедительным образцом для подражания.

В советской прессе нет героя, который едет за деньгами: он отправляется в Сибирь за новой жизнью, покорением мира. Нет и слабого, который, не выдержав, возвращается обратно. И, конечно, возникает ощущение, что все рвались на стройки, вооружённые романтическими идеалами.

— Интересно, как оно было на самом деле.

— Это другой вопрос. Многочисленные исследования БАМа выделяют два направления. Есть официальный дискурс, то, чем пропитана публицистика: подчёркивался героизм, интернационализм всесоюзной стройки. И есть неофициальный, выраженный в анекдотах, присказках, поговорках, частушках. БАМ расшифровывается как «Брежнев обманывает молодёжь», «Что будет, если ударить Брежнева по голове — БАМ» и так далее. Это ответ на пропаганду, радужные и светлые официальные образы.

— Получается, правду можно узнать только по частушкам?

— Так тоже не скажешь. Во многих исследованиях приводятся примеры, отрывки бесед с участниками строек — БАМ, Усть-Илимск, Братск… Есть стойкое ощущение, что молодёжь 60-70-х действительно была очень романтичной. На восток они ехали не за коммунистической идеей, а за настоящим покорением мира, в неизведанное, и там действительно приобретали новый социальный статус. С тех строек люди возвращались с семьёй, разделяя идеи братства, бескорыстия. В их жизни появлялся и присутствовал романтический подвиг, и они испытывали эйфорию от того, что вместе делали значимое дело. Этот романтизм и в песнях, и в стихах — ЕВТУШЕНКО, ВОЗНЕСЕНСКИЙ.

По воспоминаниям многих, на стройках был настоящий коллективизм. Деньги можно было хранить чуть ли не на подушке.

— Да и денег не было.

— Были как раз. На молодёжной стройке можно было прилично заработать по тем временам, на машину например.

— Когда началось отрицание этой романтики?

— Перед перестройкой. В 1984 году радостно провозгласили, что два участка БАМа соединены, забит золотой костыль. БАМ начал уходить на второй план. После Брежнева он стал уже никому не нужен как идеологический проект, эта тема уходит из публикаций, начинают встречаться негативные оценки, утверждения, что БАМ — это дорога в никуда, бессмысленная стройка, памятник эпохи застоя… Последней комсомольской стройкой, наверное, был КАТЭК. К концу перестройки всё иссякло вместе с комсомольским движением.

— Век энтузиазма закончился.

— Да. Представители поколения 90-х уже не видят себя покорителями географических пространств.

— Романтика сместилась в область чувств.

— Зато нынешняя молодёжь куда критичней. У каждого поколения — своё…

— Но получается, что шансов построить что-то новое и большое уже нет.

— Действительно, на идеях, наверное, уже ничего не построишь. Но чем плохо мотивировать людей иными способами? Проекты, за которыми стояла идеология, закончились. Но за частью из них не было и финансовых обоснований, на том же БАМе в сутки проходило не больше восьми поездов.

— Это скорее исключение, другие стройки действительно создавали основу экономики Сибири.

— Отчасти да. Было и много нереализованных проектов, та же Богучанская ГЭС или Туруханская — тогда их бурно обсуждали, протестовали, сейчас по кругу все эти дискуссии возобновляются, хотя проблемы были проговорены ещё в 80-е.

— Тогда уже стало можно критиковать.

— Да. Но и до этого разрешалось «вскрывать мелкие недостатки». В «Труде» году в 1975-м был материал о том, как выступали на комсомольском съезде или слёте ребята — строители БАМа. Так вот, во многих цитатах говорится: мы побеждаем, боремся, но было бы лучше, если бы нам техники дали побольше или работа бригады была более скоординирована, то есть критика «на местах» допускалась.

— А можно ли говорить в отношении комсомольских строек о пиар-кампании, или это понятие к ним неприменимо?

— Можно говорить об идеологической кампании. Почему возник БАМ? Само строительство магистрали началось силами заключённых ещё в 30-е годы: Амурлаг, Байкаллаг. И вот в 60-е туда бросают комсомольцев. С одной стороны, ГУЛАГ уже не имеет столько трудовых ресурсов. С другой — требуется всколыхнуть общество. В 60-е началось угасание веры в коммунистическую идею. Уже не было энтузиазма 30-х, подъёма 40-х, наступило разочарование, связанное с культом личности Сталина. БАМ стал способом вдохновить население, направить социальную энергию в позитивное русло. Поэтому можно говорить о последовательной идеологической кампании. Одной из многих советских, ведь сколько городов построили тогда в самых невероятных климатических условиях, например, Нерюнгри в вечной мерзлоте. Одним из посылов советской культуры всегда было переустройство природы, победа над ней. А тут такие просторы, Сибирь и Дальний Восток, приходи и преобразовывай.

— Как именно молодёжь привлекали к таким проектам?

— Как правило, работа начиналась задолго, решение о выборе объекта принимал ЦК партии, завод или станция объявлялись комсомольской стройкой. Призывная кампания начиналась и в институтах, и в газетах. Отбирали наиболее достойных и убеждённых. Как вспоминают некоторые бывшие комсомольцы-строители, иногда требовалось скрыть, что ты имеешь высшее образование, потому что на стройку в качестве простого рабочего могли и не взять.

Вообще для любого идеологического проекта существовал институт агитаторов, для них выпускалась серия книг «Библиотека агитатора». В газетах публиковались специальные агитационные полосы, которые можно было развешивать на стенах. Агитаторов готовили и для заводов, и для выездов на село. В школах были свои агитбригады — дело было поставлено на поток.

— Вам не кажется, что советская пропаганда играла созидательную роль, а нынче мы имеем пропаганду деструктивную?

— Я бы не сказала, что в СССР пропаганда была созидательной. Конечно, она выполняла важные консолидирующие функции, формировала картину мира. Но, с другой стороны, она была неотъемлемой частью журналистики. И поскольку не было возможности увидеть других вариантов, пропаганду нельзя назвать созидательной, потому что она лишала человека свободы выбора, альтернативы. Сейчас черпать информацию мы можем из разных источников, потому и пропаганда легко распознаётся, и к ней возникает более негативное отношение.

— Как вы считаете, государство справляется с идеологическими задачами сейчас?

— Сложно сказать, для этого нужно замерять настроения в обществе, проводить фокус-группы. Безусловно, для какой-то части населения государственная пропаганда эффективна. Но как узнать, для какой, не очень понятно. И как проверить, что это именно результат воздействия пропаганды, а не искренняя вера в доброго царя? Невозможно установить, так же как и в советское время, думаю.

— А какие из советских мифов благодаря пропаганде прошлых лет живы до сих пор?

— Если говорить о мифе как о навязанном образе, то в первую очередь это фигура Сталина. Ситуация, когда люди говорят: мы не можем отказаться от Сталина, потому что это величие нашей страны, означает отрицание другой стороны — репрессий, уничтожения духовной свободы в обществе. То, что большая часть населения не видит обратной стороны, которая, на мой взгляд, перекрывает первую, это одно из последствий всё ещё живого мифа о Сталине.

По большому счёту такой же миф — русский солдат, причём родился он уже намного позже Победы. В 40-е и 50-е тех, кто вернулся с войны, никто не чествовал, не было парадов, всё это началось при Брежневе.

Лежащий в Мавзолее Ленин — ещё один живой-мёртвый осязаемый образ советской эпохи, от которого тоже невозможно отделаться. Может, и стоило бы оставить его в покое, но как это сделать, ведь достаточно многие люди в обществе считают, что он должен там быть.

Мифы о западных странах как врагах тоже выстраивались в советское время, начиная с того, что западная культура тлетворна и заканчивая тем, что США поставляет нам шпионов. Сейчас эти мифы актуализируются заново. Всё это очень печально, такой процесс сложно остановить. Если мы начинаем искать врагов извне, мы очень быстро найдём их и внутри.

— Очевидно, что сейчас у государства ли, у любых структур есть намного больше возможностей для воздействия на общественное сознание. Но такого эффекта, как от советских кампаний, уже не достигается.

— Возможностей много, но много и источников. Раньше одно и то же было написано и в «Правде», и в «Труде», и в «Социалистической индустрии». Сегодня же можно брать информацию везде, сравнивать её, оценивать полярные точки зрения. Смотреть «Дождь» или Первый канал и делать выводы. Советские граждане тоже могли, конечно, мыслить критически, но это было сложнее, и такие разговоры велись, как известно, на кухне.

— А к печатному слову доверие тогда было больше? Люди же сознавали, что это не совсем правда — то, что пишут в газетах.

— Доверие к прессе начинает теряться в 60-е годы. Постепенно оно сходит на нет, ненадолго возобновившись в перестройку, когда возникла альтернатива, плюрализм. Но после снова наступило разочарование.

— Интересно, были ли в мире аналоги советских комсомольских строек.

— Уверена, что до сих пор нечто подобное существует в Китае и Корее. Вообще такие проекты характерны для тоталитарных государств. Наверное, можно провести какие-то параллели прошлым идеологическим проектам в кампаниях, посвящённых современным спортивным мероприятиям.

— Таким, как Универсиада.

— Да, всё очень похоже! И по тому, что это пытаются представить как общее дело, и темой борьбы, демонстрации своей силы, и апелляцией к молодёжи. Но я не уверена, что для всех жителей Красноярска это столь большая радость.

— А чем сейчас можно было бы сплотить молодёжь, население?

— Это вопрос очень непростой.

— Вот у нас раньше все пытались национальную идею отыскать…

— Если уж её до сих пор не сформулировали, что тут можно сказать.

На мой взгляд, такую идею не надо искать в советском прошлом. Прошлое нужно принять, но к нему не надо возвращаться вновь и вновь. Стоит разобраться, что было в нём хорошо и что плохо. Может, отчасти из этой рефлексии могла бы родиться идея.

Другая её часть может заключаться в интеграции с современным миром. Не в отрицании Запада как разрушителя традиций, многие из которых давно разрушены и без того, а через осознание российского пути в этом мире — не особого, а вместе со всеми.

Но у нас вместо этого возвращаются назад. То же ГТО, бойцы стройотрядов, иностранные агенты…

— А журналистов можно учить по советским образцам?

— Советская журналистика очень разная. Она ещё после революции стала частью административно-командной системы, была названа подручной партии. В этом смысле учиться работать в качестве подручного партии, наверное, не стоит. Если говорить о воспитании рационализма, независимой позиции, то советские газеты — тоже не тот материал, который следует использовать. Но со стилистической точки зрения… 70-е, 80-е дали очень много талантливых публицистов, таких как АГРАНОВСКИЙ, БОГАТ, ТЭСС. У них можно учиться передавать человеческую проблематику, владеть словом.

— Можно ли вообще научить этому?

— Можно тренироваться. В журналистике есть то, что нарабатывается. Учиться надо ещё и тому, что многие советские журналисты искренне верят в идею, ради которой живут. Этой вере и наличию самой идеи стоит позавидовать. Сейчас такое можно найти далеко не всегда.

— Дарья Александровна, ваш предмет сложен для нынешних студентов?

— Очень. И сложен он потому, что у них почти нет исторических знаний, а история журналистики напрямую связана с историей общества. Имена Петра Первого, Николая Второго, Леонида Брежнева для студентов не накладываются на какие-либо образы. Но механически историю не запомнить. Сложно бывает им и с текстами прошлых веков.

— У поколения, которое мало читает, вообще, наверное, с восприятием текстов не очень.

— Ну почему? Плакали, читая военную публицистику, задело. А вот перестроечные статьи — нет, не поняли, мимо прошло.

— Теперь все читают блоги.

— А может, так и должно быть? Нельзя же сопротивляться прогрессу. Газеты как формат, я думаю, не исчезнут, просто уйдут в Интернет. А журналист, чьё слово весомо, всё равно останется востребован. Блоги тоже читают не только у друзей — а у тех, кому верят. У советских читателей не было такой возможности.

Да, мощная советская агитационная машина уехала в прошлое, жанр лозунгов почти вымер — они заменены рекламой. А она на фоне политических призывов — такая мелочь. Что значит «Покупайте шоколад» по сравнению с «Пятилетку в три года»? Но старые слоганы не актуальны для современного человека, они пусты. И это ещё один аргумент в пользу того, что прошлое не надо восстанавливать. Но надо рефлексировать и пытаться его понять.

Татьяна АЛЁШИНА