Приключение + обучение

Две недели экстрима

— Почему вы выбрали выездной вариант школ? КЛШ — ведь тоже хорошо: сосновый бор, берег Енисея. И дешевле, и для родителей спокойнее…

— Наш проект сильно связан с приключениями. И мы путешествуем. Всё-таки лето, оно у нас в Сибири короткое, и хочется куда-нибудь поехать. Не только же задачки решать. У нас есть зимние школы, каникулярные погружения — вот там можно учиться, сколько угодно. А летом надо совмещать. Вторая же причина в том, что ключевая проблема наших школьников — их «тетрадно-попные», как я называю, знания. Ребёнок думает, только когда сидит на попе и перед ним бумага и ручка. А отбери у него листочек и стул — он выключается из мыслительного процесса.

Допустим, поймали гусеницу. Простейшая задача: измерить её длину, посчитать число лапок, определить, что это за вид. Нормальная биологическая задача — идентифицировать животное. Это надо уметь. А гусеница же вертится, и элементарная задача превращается в невозможную. Тогда дети предлагают: убить гусеницу надо, чтобы измерить, с мёртвой это легко. Вот к чему приучены дети кабинетным знанием.

Мы считаем важным, чтобы знания оставались живыми. И в рамках школы у нас обязательно есть полевые исследования. В этом году было несколько тем, например «От весла и валенка до атомной подводной лодки». Потому что мы приехали в ремесленный край, где люди сами всё своими руками делают, и дети исследовали и лодки рыбаков, и ткачество, и кухонную утварь.

— Вы придумываете задачи, попадая на место?

— Нет, мы обязательно сначала ездим на разведку, изучаем информацию в Интернете. Ведём переговоры — например, с заводом атомных подводных лодок, чтобы нас пустили на экскурсию… Нет, мы очень даже готовимся. Каждый край как раз хорош тем, что есть именно там. Белое море — это мореходы, поэтому одно из исследований было посвящено лодкам, кораблям.

А другое называлось — «Про красоту». Мы поехали в Малые Карелы. Туда ещё в советское время свезли все деревянные сооружения — избы, храмы. Они там стоят, причём не в ряд, а как в деревне. Самый большой в России музей под открытым небом. И вот ребята изучали, почему так изба устроена, чем её украшали, как ткали… Участвовали в традиционных ритуалах.

Но мы не только праздно смотрим, мы отрабатываем. Убираем что-нибудь или в исследованиях помогаем. Например, в Пинежском природном заповеднике дети муравьёв считали, наблюдали, помогали проводить эксперименты. То есть оказались включены в реальные научные исследования.

Ну и, раз мы были среди поморцев, мы сказки Бориса ШЕРГИНА и Степана ПИСАХОВА читали. Пытались писать в этом стиле, куклы делали поморские, сказку ставили.

— За две недели всё это можно успеть?

— А они насыщенные. К тому же стояли белые ночи. По времени уже спать пора, а солнце вон оно. Мы в волейбол как-то играли в час ночи, это незабываемо. Поющий колодец у нас был, то есть символический колодец посреди базы стоял, дети туда набивались человек по десять и песни пели. Вообще поскольку наш слоган «образовательный экстрим» — всегда нужна немного чудесная обстановка. И она у нас там была: белая ночь, тёплый Русский Север и храм посреди базы полуразрушенный. Легендарный Красногорский монастырь, памятник федерального значения, но не отреставрированный. Вообще святое место. И когда у нас за апсидой, потому что там тень, проходили занятия — это ж какая атмосфера!..

Да и у каждой школы была своя фишка, связанная с местом проведения. Казахстан, например. Мы жили в урочище Каракыр, там когда-то было древнее святилище, и все скалы исписаны петроглифами. Государством это место не охранялось, потому что государство охраняло что-то другое в пятнадцати километрах от нас. А здесь почти пустыня, воды нет, рисунки тысячелетней давности, скалы. Это впечатляет. Даже мы разинув рты ходили, а дети до сих пор Каракыр вспоминают.

— Что для вас приоритетно — предметные знания или развитие личности?

— Конечно, то, что происходит с человеком. Но оно ведь происходит не на пустом месте. В работу идёт всё.

Во-первых, у нас есть блок классических ноогеновских задач — на построение мира, в котором какие-то особые условия. Например, расстояние измеряется не как обычно, не по прямой. Кто вообще это придумал — измерять расстояние по прямой? В природе и прямых-то нет. И вот мы пытаемся измерять расстояние иначе. Например, в ходах коня. Это не бред, это один из нормальных «официально приемлемых» способов. Только дети-то этого не знают, и им это жутко ново.

Оказывается, от выбора способа измерения меняется вся геометрия, и появляется мир, не похожий на привычный: другой круг, другой куб, другая плоскость. Окружность в связи с изменением способа измерения оказывается дырявой и квадратноватой. Дети изумлены. Изменили-то казалось бы ерунду, но она изменяет всё вокруг. Впервые в жизни они строят новую теорию отрезков, теорию треугольников.
Крыша едет, но детям это нравится. Хотя сочинять не буду — нравится не всем. Но у нас много разных форматов, чтобы каждый мог найти, куда ему встроиться.

Другой базовый образовательный способ — полевое исследование. Например, мы собрались исследовать лодки. Сначала строим свои модели, смотрим, какие из них лучше. Можно же поставить модель на воду и сверху стакан с песком и посмотреть, насколько лодка устойчива… Потом идём в заброшенную деревню, находим поморские лодки, выясняем, что у них контуры совсем другие, чем у наших моделей. Прямо на воде проводим испытания. Потом возвращаемся на базу, проектируем дальше — и уезжаем уже на три дня в полевое исследование на Белое море…

Дети, на собеседование!

— А есть дети, которым ни задачки, ни полевые исследования не подошли? Настолько закрытые, что остаются вне охвата, несмотря на любые форматы?

— Нет, чтобы вообще никуда не встроились, такого не бывает.

Дети раскрываются неожиданно. Семиклассник К., спортсмен, отказывался решать какие-либо задачки. Ладно, тогда организуй для всех соревнования. А это ж надо с каждым переговорить, составить команды, график расчертить. Когда он это всё на себе вывез и оказался герой — ему ещё захотелось проявляться, и он стал решать не хуже других.

Вначале ребёнок может про себя думать: я футболист, а эти ваши задачи мне ни к чему. Посижу из вежливости… Но ему начинают нравиться ребята, и раз уж он с ними в группе, сидеть одному уже неохота. И он включается в решение задач и выстреливает, хотя два дня назад ему математика была до лампочки.

Мы перемешиваем группы почти каждый день. Потому что, опять же, один проявляется, когда он в группе старший, а другой — когда ему надо тянуться за остальными. Наша задача за две недели такое разнообразие опыта задать ребёнку, что ему потом на год хватает.

У каждой группы детей есть навигатор — тьютор. У меня было четверо девчонок в комнате. Мы по вечерам с ними сидели, болтали «особым образом». Большая часть образования происходит за счёт этого разговора вечернего, когда они делятся своими достижениями и опасениями, становятся интересны друг другу. И мы вместе обсуждаем, как иначе действовать там, где сегодня не получилось.

— Вы везёте в каждую экспедицию около 70 детей — из Питера, Москвы, Томска, Красноярска, Новосибирска, Кемерова… По какому принципу отбираете?

— Важна разновозрастность, чтобы старшие объясняли что-нибудь младшим и осознавали себя старшими. Это сильно продвигает, прежде всего старших. Далее — чтобы дети были из разных мест и разных социальных статусов, от ботанической интеллигенции до спортивных пацанов. И когда эти разные дети оказываются вместе, то те, кто хорошо подтягивается, вдруг понимают, что можно и мозгами работать. А ботаники вдруг думают: чего бы нам в футбол не сыграть? И за счёт этого разнообразия мы все сильно двигаемся.

Старшие дети втихаря разучили вальс. Девчонки надели красивые платья из своих чемоданов. Парни изо всех сил держали осанку. И вот в час ночи рядом с полуразрушенным храмом они танцевали вальс так, что взрослые плакали. Дети танцуют вальс... уже мы этого не умеем. В час ночи, когда их сверстники, возможно, пиво пьют. Сейчас ругают современное поколение, но в Ноогене дети великолепные.

Ещё один критерий отбора: бытовая самостоятельность. С этим всё хуже с каждым годом. В Хакасии у нас случилась неделя проливных дождей. Так мальчишки снимали мокрые носки, клали в чемодан и закрывали крышку (мы просто не догадались за этим проследить). Через пару дней говоришь ему — ты переоденься, а он: у меня нет ничего сухого. Потому что от этой мокрой одежды, складываемой в чемодан, всё отсырело.

Тогда после школы на собрании мы задали родителям вопрос: вспомните, пожалуйста, как ваши дети меняют носки? И мамы спохватились: точно, только когда я ему скажу! А что, уже пора, чтобы он сам об этом думал?

Так же с учебным местом — за ребёнка его всегда кто-то обустраивает. Не поставишь ему парту — он стоит посреди поляны и в затылке чешет. Не умеет взять себе бумагу и ручку, блокнота нет, хотя их раздавали, но он в сумке забыл. То есть простые вещи — что-то жёсткое подложить, если надо расчертить — многие сейчас этого не могут…

Наш образовательный экстрим предполагает, что ты можешь оказаться в ситуации, в которой не знаешь, как действовать. И все ребята вокруг не знают. И — внимание! — взрослые тоже не знают. Мы об этом честно предупреждаем, но говорим: зато у нас весело. Если ребенок на это согласен — мы его берём.

— То есть нужно выдержать конкурс, чтобы попасть в школу?

— Не конкурс, у нас собеседование. Мы берём не обязательно сильных детей, ключевое — желание ребёнка пробовать, решать задачи — любые, не только математические. У меня собеседование очень просто выглядит. Я спрашиваю: какой у тебя предмет любимый? А расскажи задачу, которая тебе больше всего понравилась? Вот спросите своего ребёнка об этом. Во-первых, выясняется, что многие дети не помнят задач. А что это, извините, значит? «Многое нравится». — «Вот тебе листочек, напиши одну задачу». Минут 20 будет думать, пока вспомнит.

Так вот, мы выбираем детей, которые хотят ехать, хотят неизведанного, не пасуют перед проблемами.

— А недостаточно решения родителей?

— Даже если мелкая семилетка (хотя в принципе мы берём детей постарше, начиная с 10-11, а основной костяк 13-17 лет) — ребёнок сам решает, интересно ли ему это, будет ли он пробовать, даже если не умеет.

Большие подвиги маленьких людей

— Дети знают, к чему им стремиться, есть у них цель?

— Очень редко. Для этого важно в доверительной обстановке обсуждать ряд вопросов. Первое — что я попробовал сегодня? Мы это проговариваем практически ежедневно, причём в разных жанрах. Потому что одни любят просто поболтать, а другим нужен жёстко рефлексивный стиль. Наша задача — задать как можно больше проб.

Второе — что я про себя понял? (например, что математики уже не боюсь).

Третье — свои желания. Мы же не специально физике или математике учим (это надо в специализированную школу идти), а помогаем детям на ближайший год выбрать дополнительное или вообще — «инициативное» образование. Потому что мы точно добиваемся того, что ребята хотят интересно и продуктивно жить, у них появляется интерес учиться, заниматься спортом, творчеством. После школы мы проводим общее собрание (с детьми и родителями) и помогаем определиться на учебный год — чем заняться.

Обучение в летней школе организовано так, чтобы ребёнок поставил себе собственную задачу.

Например, у меня была девочка, учиться вообще не хотела. Ну что я скажу ей: ты должна уметь решать задачи? Она это не возьмёт. Мне надо раскрутить её так, что на третий-четвёртый день она сама смотрит на остальных и говорит себе: да что я, дура, что ли? попробую — вдруг тоже получится. И когда возникает ситуация выбора (а мы много выборов задаём), девочка сама выбирает — попробую математику. Не я ребёнку задачу ставлю. Моя задача: чтобы у него появились задачи для самого себя.

— Но дети же не понимают, что научились ставить задачи, а это важнее, чем решать примерчики по математике.

— Мы стараемся этого добиваться, но не прямо. Я спрашиваю: вот ты это попробовал, а что завтра будешь делать? Что выберешь? И они часто выбирают настоящие подвиги для себя.

Наша задача — раскрутить на совершение подвига. Для кого-то это подвиг интеллектуальный. А какой-нибудь ботаник с девочками не умеет знакомиться, был у нас такой. Но мальчишки сами его раскрутили буквально на пацанье «слабо». При мне знакомился.

— Обычно более половины участников школы — те, кто едут не первый раз. Новичкам сложно в такой компании?

— Мы их перемешиваем, и они друг другу помогают. В классическом образовании считается, что образовывает педагог. Мы так не считаем. Ребёнок образовывается в среде. Прежде всего через ровесников. Когда ему завидно что-то, когда он видит, что это не сложно. Когда оказывается в ситуации, где он старший по отношению к младшим, его просят помочь, и он вдруг понимает, что более продвинут. «Меня попросили решить задачу по математике — о, так может, мне положено их решать?!». И решает.

Ещё важна симметрия. Когда ребёнок сам признаётся: я не включился, мы спрашиваем — ладно, а во что включился? На этих весах его удерживаем.

— То есть акцентируете на позитиве?

— На симметрии. Потому что нужно научить человека и анализировать: «у меня сегодня не получилось, потому что в группе оказалась более умная и говорливая девочка». Важно отдавать себе отчёт, что не получилось и почему.

— Им важно с кем-то говорить о себе.

— А кто и когда с ребёнком говорит о нём самом, причём не оценочно? Учитель на уроке говорит: «Садись, два». Или: «Молодец, пять». Это не разговор.

— Вы учитываете пожелания родителей? Допустим, мама считает, что её ребёнок слишком зажат, а вы видите, что ему элементарно знаний не хватает, или вообще причина в другом...

— У нас есть специальная анкета от родителей. Как навигатор я все эти суждения и пожелания изучаю. И если вижу: действительно, девочка редко знакомится и разговаривает со сверстниками, то дальше разворачиваю ситуацию так, чтобы ей захотелось раскрыться. А иногда читаю и не понимаю, о ком они пишут! Девчонка жжёт, а родители пишут: застенчива. Выясняется, что ребёнок закрыт при них. И тогда с родителями предстоит отдельный разговор. Вообще выполнять пожелания типа «сделайте из него математика» — нельзя. Вы получите робота с подавленной психикой.

Очень важно, чтобы человек к классу девятому мог иметь личный подвиг, чтобы сказал: это достижения лично мои. Потому что когда он побеждает в олимпиаде по математике — это не всегда его личная заслуга, часто заслуга учителя. А когда он моделирует, плывёт, поёт, танцует, вопреки рекомендации учителя участвует в матбое — то есть делает что-то вне школы — это он сам, это точно его. Он это выбрал, он упёрся и упорно занимался, когда другие болтались без дела, и потом победил в чём-то. Это его личное достижение. И предметность здесь даже не важна. Такие достижения играют огромную роль в развитии ребенка.

Валентина ЕФАНОВА

Владимир, 17 лет

Полевые исследования — очень интересный формат в летней школе. Это настоящая мобильная экспедиция. Непосредственная близость к объекту изучения создаёт неповторимую атмосферу и эффект погружения в предмет исследования. Каждый находит для себя интерес. Помимо проведения самого исследования, участникам приходится отрабатывать новые формы взаимодействия с собой и командой в условиях «поля». Сначала занимайся наукой, а потом попробуй добыть еды! А также развести костёр, поставить палатку, найти дрова и т.д.

Полина, 16 лет

В полевых исследованиях можно всё попробовать на практике, что-то придумать самому. У тебя появляется желание открывать, исследовать, узнавать всё больше и больше, что, к сожалению, редко случается, если учиться по учебнику.

Стефания, 12 лет

Вы когда-нибудь измеряли возраст асфальта по количеству пластов? Или количество песчинок на футбольном поле? Или ходили по улицам города и опрашивали жителей города — какие достопримечательности в городе есть, а потом пытались понять представления жителей города? Всё это, а ещё многое другое, есть в Ноогене. Я езжу туда за новыми впечатлениями, знакомствами, нерешаемыми задачами...

Ольга, мама троих детей, в разное время ездивших в Нооген

Когда твой великовозрастный ребёнок после летней школы в течение получаса взахлёб пересказывает друзьям про технологиаду — как делали модель подлодки из подручных материалов, как прямо там испытывали, тут же измеряли скорость реки и делали прибор из коробочки от сока… Этакий рассказ «как я провёл лето», машет руками — а одноклассник смотрит и жалеет, что не поехал.

Когда сын возвращается из Ноогена, я каждый раз удивляюсь тому, что, оказывается, не знаю его интересов. Я думала, он гуманитарий, а он уже выбрал физмат-клуб, куда будет ходить в течение учебного года... Я думала, что он ещё маленький, а он организовал несколько событий в летней школе, и о нём все отзываются как о взрослом… Может, он и вправду взрослый уже?