Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
октябрь / 2014

Чтобы Лондон вздрогнул,
или Сибирский иронический концептуализм и его основатель

Известный красноярский художник Василий СЛОНОВ часто говорит журналистам, что они могут написать текст с ним, не приезжая на интервью. Мол, интересно почитать, что придумают. Мы сошлись на том, что надо писать два материала — один выдуманный, а второй правдивый. Вашему вниманию — второй вариант. А о первом скажу немного. Мне Василий представлялся более агрессивным человеком. Нет, не суровым невоспитанным мужиком — в его глазах лучи доброты видны даже на фотографиях. Но я ждала какого-то подвоха, провокационных ответов или хотя бы громкого голоса. Если бы я придумывала за Слонова, то он бы получился такой, то есть — ненастоящий. А он предстал совсем другим.

— Василий, как вы относитесь к тому, что делаете? Это профессия?

— Нет, я к этому отношусь как к стихийному увлечению, которым я пленён, которое для меня является некоторым таинством, очень утончённым удовольствием. Это необъяснимая вещь. Но это точно не профессия, потому что профессия предполагает зарабатывание средств к существованию, а, как известно, на искусстве денег не заработаешь. Художник абсолютно не мотивирован деньгами.
Люди, даже когда заказывают проект, не знают, что получится в финале, они просто хотят некое арт-вау, пусть и в определённых рамках. А художник уже сам работает над тем, что получится.

— Все работы делаются на вдохновении, или что-то давалось тяжело?

— Вообще нужно определиться с понятием «вдохновение», что в него вкладывается. Это не скаковая лошадь, которую можно направить удилами куда следует, это неуправляемая вещь, но она необходима. Есть радостный процесс, о котором я как художник не думаю, это потом журналисты, как хирурги, хотят всё разобрать и препарировать. Я не знаю, что внутри меня.

Человек создан для счастья, вне счастья он уже не человек. И настоящий процесс создания искусства, как мне кажется, должен быть лёгким, волшебным, радостным, не грузящим, не депрессивным. Я же не мазохист, чтобы что-то делать, мучая себя. Если и есть такие художники, то я к ним не отношусь. У меня нет работы, есть жизнь, и всё. Вся моя жизнь — личная, семейная, творческая. Нет разделения.

— Кто такой художник сегодня?

— На эту тему копий много сломано. Некоторые говорят, что нельзя называть художника современным, если он оперирует категориями ушедшего века. Скажем, если сейчас художник начнёт делать работы по канонам передвижников, он вроде бы и не современный. Другие говорят, и я поддержу, что современный художник — тот, кто живёт и творит сейчас и создаёт произведения, имеющие рифму на современное время, в котором отражаются актуальные, важные для людей процессы, мироощущения.

— В поле вашего интереса всё: от покинутых деревень, людей с ограниченными возможностями до политики, литературы и сердец из зонтов. Откуда черпаете темы вы?

— Меня часто обвиняют, что у меня нет единого стиля, говорят: «Ты сегодня одно, завтра другое». На что у меня есть ответ: это галеристы и кураторы придумали и навязали такое мнение, что у художника должен быть определённый, чётко узнаваемый стиль. Это маркетинговая стратегия, чтобы было легче продавать работы. И в этой шутке есть не только доля шутки.

Фото М.АНАНОВОЙ

Фото М.АНАНОВОЙ

Я не знаю, по каким устройствам собственной души, но я гнетусь однообразием, утомляюсь, мне становится жутко скучно. Я порисую картину, мне хочется пойти попилить, потом повзрывать. Это возвращаясь к тому, что, занимаясь искусством, не нужно себя мучить.

Творческий процесс не рациональный, не запланированный, он как река, которая течёт и не знает, где поворот, где водопад, а где пороги.

По большому счёту я эгоист, делаю что хочу, глобальный космический бездельник, капризный ребёнок, который действительно сегодня одно захотел, завтра другое. Бывает, носишься с какой-то идеей и уже обтягиваешь подрамник холстом, и вдруг приходит другая идея, всё бросаешь и хватаешься за неё.

В душе, голове, сердце есть некая конкуренция художественных образов, они стоят в очереди, толкаются, и кто-то пролазит вне очереди.

— А потом возвращаетесь к тому, что оставили?

— Да, у меня столы все забиты идеями. Бывает, возвращаюсь к идее, которая три года лежала, просто в какой-то момент она снова засверкает, засветится и влечёт к себе. Например, когда я входил в свой «Кирпичный период» (с 1999 года) и делал кирпичную машину, то придумал целый «кирпичный космос», в котором присутствует много чего... Спустя двенадцать лет руки дошли до кирпичного телефона и т.д. Или, например, давно придумал сделать живописную серию русских пейзажей с радугой. Но радугой не простой, а зарифмованной с творчеством известных художников (Радуга Малевича, Радуга Кандинского, Радуга Эль Лисицкого и т.д.). И когда неожиданно обнаружил, что наше время — это время 100-летия русского авангарда, начал воплощать эту серию. В этом нет ничего необычного, так работают многие художники.

— Идеи не стареют?

— Что-то стареет, хотя вообще-то старею я. Когда я был молодым, у меня было очень много произведений акционистского характера, но сейчас я уже седой старый человек, и некоторые акции в присутствии серьёзной соломоновой бороды уже просто неуместны. Сам по себе проект остаётся забавным, если его кто-то другой сделает. Но я не могу, потому что существует некоторое несоответствие между серьёзным видом и той дурашливостью, которую предполагает акция. Например, перформанс «Банки». Этакий образ супербодибилдера. Я наклеиваю медицинские банки на соответствующие группы мышц, по всему телу. Выхожу на подмостки и застываю в разных классических позах, демонстрируя свою фантастическую мускулатуру. Сейчас это выглядело бы уже не так.

— Есть ли проект, который вам наиболее дорог?

— Такого нет. Меня влечёт несделанное, а к тому, что уже готово, я теряю интерес, даже забываю. Всё мое любимое — впереди. Я не понимаю людей, которые плачутся и ностальгируют: вот раньше было лучше, и водка крепче, девушки краше. По-моему, это какая-то большая человеческая глупость. Самое интересное происходит не вчера, а сегодня и завтра. Вчера было меньше, чем сегодня.

Белый холст начинает магнитить своим финалом. Потом, когда уже готов, он становится неинтересен. Для людей это может быть ценно, потому что остаётся вне времени, а для меня — страничка, которую уже перелистнул.

— И что же впереди мерцает, какие планы?

— Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Художнику всегда сложно: как визуальные вещи перевести в слова? Вот тут как раз проще говорить о том, что уже сделано… Планов очень много: участие в выставке «Арт-Красноярск», Книжной ярмарке, Музейной ночи. Также в декабре в Москве на Казанском вокзале будет глобальная корпоративная выставка современного искусства «Под крышей РЖД», в ней принимаю участие. Закончилась выставка в Риге «Соединённые штаты Сибири», сейчас подписан договор с итальянскими городами, готовлю работы туда. Недавно вышла книга «Соединенные штаты Сибири: Сибирский иронический концептуализм». Буквально за два года мы с приятелями ввели в художественное пространство такое понятие, как «Сибирский иронический концептуализм», сейчас уже никто не сомневается, что он есть, оперирует понятием и серьёзно, без иронии к нему относится. О сибирском искусстве заговорили.

В долгосрочной перспективе планируется создание моего каталога. Материалов много, а у меня в обойме ещё пара проектов, которыми начал заниматься, и обидно же, что они не войдут. Наверное, у меня никогда не будет каталога, потому что за этими проектами придут новые и новые. Или надо сразу на двухтомник договариваться (смеётся).

А на днях получил документы из Англии — сертификат регистрации Галереи современного сибирского искусства в Лондоне. Мы открыли её вдвоём с товарищем, чтобы радовать наших соотечественников на чужбине. Будем вывозить на Запад не только нефть, но и культурные артефакты, и завозить валюту, так необходимую в сложный отрезок времени нашему государству. Что особо радует — без помощи министерства культуры и Союза художников. Открывается новый этап.

— Почему в Англии, а не в России?

— В России можно открыть галерею, но даже в Москве, не говоря уже о Красноярске, первые несколько лет она будет убыточной. Сейчас военное время, да оно и до этого было неустойчивое, искусство не входит в потребительскую корзину населения.

В Лондоне история тоже не коммерческая, а скорее захватническая. Мне кажется, что сибирское искусство должно присутствовать в такой метрополии. К тому же там очень много наших соотечественников: студентов, богатых людей. Им в принципе будет приятно, гуляя по центру Лондона, зайти в Сибирскую галерею. Так сразу грудь расправить (смеётся). Галерея уже открыта, сейчас там находится сочинский цикл работ. А непосредственно экспозицию я обдумываю — что должно быть, как красиво оформить, чтобы Лондон вздрогнул.

— Выставка WELCOME TO SOCHI 2014 вызвала громкий скандал. Когда работали над ней, предполагали реакцию?

— Часто приходится слышать упреки, якобы я специально готовил провокацию, всё заранее продумал и вообще суперпиарщик. Но на самом деле такое предположить невозможно. Может быть, есть художники, которые специально лезут на рожон и просчитывают такие варианты, но у них, как правило, ничего не получается. Чтобы сделать такую значительную выставку, было задействовано очень много людей, и все, наоборот, думали, что будет классная выставка, которая даёт пищу для размышлений, и люди порадуются. Проходил отсев работ. Ею занимались кураторы, организаторы, представители министерства культуры Перми. Вышел каталог Пермской выставки (сейчас это раритет, даже у меня нет), который печатался с благословения администрации города и министерства культуры.

В моей личной стратегии эпатаж считается явлением со знаком минус. Мне эпатаж неинтересен, потому что это «казаться» вместо того, чтобы «быть». В WELCOME TO SOCHI 2014 провокации не закладывалось, хотелось сделать лицо русской непредсказуемой олимпиады.

— Вот и как художнику в таком мире жить и творить?

— Тут грех обижаться, моей вины нет, а стыдно должно быть чиновникам. У меня были там суды, обвинения, начиная с экстремизма и заканчивая нарушением авторских прав, но все экспертизы прошли в мою пользу. После этого звонили пермские журналисты и юридические фирмы, которые предлагали устроить судебный процесс с последующим увольнением министра. Спрашивали, собираюсь ли я подавать встречный иск, поскольку были нарушены 3 или 4 статьи Конституции, статья об упущенной выгоде и всё такое. Но мне это не интересно, я отказался. Извинения я готов был принять, но, конечно, извиняться никто не стал. Да и, подвергнув этим репрессиям, хотели наказать, а сделали меня известным человеком. Тем и прекрасно искусство, что оно настолько неожиданное.

— А на политические темы в России можно творить?

— Некоторые считают, что сочинский проект — это политическое искусство. Но для меня это проект, где я работал с архетипами, национальными кодами. Просто современная политика настолько входит в обычную жизнь людей и там всё перепахивает. Художник описывает время, он может и не думать о политике, но она будет присутствовать.

Мне политика не интересна, но я понимаю, что это контекст. Вообще современное искусство контекстуально, вне контекста мы его не понимаем. Специально создавать какие-то работы, которые будут порочить политика или политический курс, я считаю вообще бессмысленным. Если бы мне пришёл политический заказ, скорее всего, я бы отказался или вывернул бы ситуацию так, чтобы это было, по крайней мере, мне интересно.

Я не разбираюсь во всех этих политических и подковёрных ситуациях, я же не политический эксперт и не футуролог. Ну, я сделал магнитик «Слава Украине!» (новая серия магнитов в виде вставных челюстей, — прим. ред.). Политическое это искусство или нет, да кто его знает! Я считаю, что не политическое, а цивилизационное. Отвечая на вопрос, скажу: в России, я считаю, вообще никогда не кончится политическое искусство.

— Зритель вас любит. Как думаете, почему?

— Потому что я люблю! Через мои произведения люди увидели мою любовь к ним и откликнулись взаимностью. Я это делаю не из желания понравиться, а абсолютно искренне. Порой остановят на улице, благодарят за какой-то проект, я тронут, мне тепло и неловко. Тут же как получается: я эгоист и гедонист, наслаждаюсь тем, что делаю, а мне за мои наслаждения люди подходят и говорят «спасибо». Странная ситуация, да?

— А вообще красноярский зритель — какой он?

— По сравнению с другими городами в Красноярске очень благодарный и интересующийся зритель. У него есть ненасытность. По мнению московских арт-критиков, Красноярск считается последним городом на карте страны, где присутствует современное искусство. Они цинично говорят, что за Красноярском искусства нет. Что они в это вкладывают? Естественно, есть авторы, художники и на Дальнем Востоке или в Иркутске. Но ситуация не создана, нет удобренной почвы и событийности. Даже когда открывали сеть центров современного искусства по России, в Красноярске оказалось нечего делать, потому что у нас процесс запущен, идёт. Я, честно, не знаю, с чем это связано, с какими традициями. Но первая биеннале прошла у нас, музейные ночи — у нас.

Историю делают единицы, в своё время нашлись люди, которые взвалили это на свои плечи и создали ситуацию, а народ откликнулся. И сейчас уже невозможно представить Красноярск без этих людей, событий, площадок. Кто устроит нам праздник, кроме нас самих? Всё в наших руках.

Жить нужно азартно, смело. И нужно уметь делать это в бедности. Если люди плачутся и жалуются на отсутствие условий, денег, солидарности, тогда в городе тоска.

А почему в бедности — потому что при больших деньгах и бюджетах не получится жить азартно, психологически ты превращаешься в потребителя, а потребительское сознание входит в противоречие с творческой, креативной стратегией. В принципе, всё искусство, которое делается у нас, делается на коленке. Весь сибирский иронический концептуализм малобюджетный. Конечно, со временем мы вырастем из этих штанов, может, будут появляться инвестиции, но очень важно не растерять искру задора.

Лаптимобиль

Лаптимобиль

— Пермь по-прежнему культурная столица региональной России?

— Если говорить об исходных позициях Перми и Красноярска, то Пермь уступает в наличии площадок, но там создали культурную программу. Пригласили специалистов в области театра, музыки, архитектуры, искусства. Изначально, насколько я знаю, губернатор поехал в Эдинбург, посмотрел и загорелся идеей превратить Пермь в третью культурную столицу. Сделано было очень много благодаря тому же Марату ГЕЛЬМАНУ (галерист, арт-менеджер, создатель и бывший директор пермского музея современного искусства PERMM, — прим. ред.) и команде. У Марата была такая идея: он хотел опыт Перми распространить на все города-миллионники. Он очень серьёзно взялся преобразовать город культурными стратегиями.

Люди уезжали из депрессивного миллионника, молодёжь бежала в Москву за движухой и культурной жизнью. Там удалось всё это создать в городе, и молодёжь стала оставаться. В Перми результаты уже видны, за 4-5 лет. Там ощущаешь себя как в европейском городе, все достаточно чисто, нет и информационного мусора в таком количестве, как у нас. Пермь заблистала, появилась на информационной международной карте.

В то же время это встретило среди людей некое отторжение, поскольку было привозным. У нас ситуация лучше, потому что в естественной среде всё само произрастает. Думаю, если то же самое количество компетентных людей и бюджетов привлечь в Красноярск, у нас оказалось бы лучше, чем в Перми.

— Какие ещё «культурные» города есть на карте России?

— Краснодар, Екатеринбург, Новосибирск, Ижевск, Ростов. Народ просыпается. На Дальнем Востоке есть желание, горение, но нет ничего, что заявило бы о себе в полный рост как явление. Глупо им копировать наш опыт, ценность ведь именно в самобытности. Например, в художественном училище мы росли на образцах французских импрессионистов, и был стереотип, что так и нужно рисовать. Но на самом деле нет. Для французов сибирские художники, которые рисуют французскую живопись, это нонсенс. Те, кто пытается в такой манере продвинуться на европейский рынок, встречают полное равнодушие. Африканское искусство тем и интересно, что оно африканское. Так же и с сибирским или дальневосточным. Нужно смотреть внутрь и чувствовать свой пульс, собственную идентичность.

Многие художники Сибири и Дальнего Востока бегут в Москву или Европу, надеясь на какую-то активную жизнь, думают, там залежи идей, стратегий, художественных образов. А их художники, наоборот, едут к нам, в глубинку. И находят уникальный опыт, удивляются многому. Какая-то шизо-самобытность у нас есть, это правда. Поэтому я призываю никого никуда не уезжать, а творить на той грядке, на которой произрос.

— А каких авторов посоветовали бы посмотреть, изучить?

— Я бы посоветовал нагулять аппетит, зрителю просто должно стать интересно. Есть очень много хороших художников, но выделять кого-то не хочется, все они на поверхности, никто не скрывается. Когда есть аппетит, сам определишься, что вкусно, а что нет.

— Если бы вы могли изменить мир или хотя бы наш город — как бы они изменились?

— Есть такая нетленная мудрость: то, что сейчас происходит, это самое лучшее из того, что могло быть вообще. Можно ещё Бориса ГРЕБЕНЩИКОВА вспомнить, у него в ранних песнях есть слова: «Если б я мог изменить расклад, я оставил бы всё как есть». И ту несправедливость, которая присутствует в мире, и то, что порой нам не нравится, я бы тоже оставил, потому что это самое лучшее, что на данный момент может быть.

Анастасия АНДРОНОВА