Продолжением той же темы, поднятой на молодёжной площадке, стал состоявшийся в первый день КЭФ мозговой штурм «Российское научно-образовательное пространство: стратегия конкуренции». Впрочем, тему неожиданно для участников изменили — и предложили поговорить о проекте «Пять сто», а именно: есть ли системные эффекты от выделения группы ведущих университетов и каковы перспективы попадания хотя бы пяти отечественных вузов в мировые рейтинги.
Как заметил модератор встречи Андрей ВОЛКОВ, зам. председателя Совета по повышению международной конкурентоспособности ведущих университетов РФ: «То, что здесь будет обсуждено, ляжет в основу практической работы, которая идёт под руководством министра образования Д.В. Ливанова. Через месяц заседание в Томске, где все 15 ведущих университетов будут представлять свои дорожные карты развития, и международный совет будет принимать решения».
Но, увы, по результатам дискуссии вряд ли что-либо можно будет положить «в практику работы». Начать с того, что организаторы совершенно недооценили актуальности темы, и зал для обсуждения катастрофически не вмещал всех желающих. Само обсуждение было форсировано — вместо обозначенных в программе 2,5 часа завершилось через полтора; последнее, пожалуй, оправдано: основные участники разговора уже не раз встречались и слышали друг друга.
Та же Людмила Огородова — на этот раз она говорила в том числе о создании консорциумов на старте каждого проекта (ей, кстати, горячо возражал президент РАН Владимир ФОРТОВ, выдвинувший вместо понятия консорциума идею решать задачу проектно-целевым методом, придуманным и реализованным в СССР ещё 60-70 лет назад).
Тот же Александр Кулешов, который говорил те же безотрадные вещи: что если поставить задачу прыгнуть на два метра (имеется в виду указание войти в мировые рейтинги), то он готов и по два раза в день тренироваться, но «что не прыгну — это точно. Будет разве что повод сказать: я хотя бы старался».
Кулешов предложил думать не о рейтингах, а задать себе вопрос: почему так деградировало наше образование? По оценке Кулешова, теми методами, средствами и способами, которыми проектируется сегодняшняя техника, мы не владеем не только на уровне тех, кто учится, но и на уровне тех, кто учит. Его резюме: «Нет другого способа, кроме как идти на Запад и возвращаться в начало 30-х годов, когда мы строили заводы и приглашали туда иностранных специалистов… Правда, тогда была Великая депрессия, а сейчас ситуация ровно противоположная».
Отрицательный эффект, с точки зрения Кулешова, имеет и прекрасная идея мегагрантов. Она была и правильно задумана, и хорошо организована, и отбирались по-настоящему крупные учёные. Но что в результате? Маленькая деталь: финансирование предусмотрено на 3 года с последующим гипотетическим переходом созданных коллективов на самофинансирование (что, заметим в скобках, для таких областей, как математика, механика или теоретическая физика — просто нереально). И вот приезжает действительно большой учёный, работает здесь 3 года, создаёт некую исследовательскую группу. А через 3 года с лучшими из этой группы уезжает к себе обратно — в университет основной прописки. Получается, за огромные государственные средства мы сами помогаем провести конкурсный отбор и выманить из страны наиболее перспективных молодых учёных!
Пожалуй, нечто позитивное и рациональное (к тому же поднимающее реноме университетов) можно было извлечь лишь из выступления Евгения КУЗНЕЦОВА, директора проектного офиса Российской венчурной компании. Он обратил внимание на то, что к университетам во всём мире сейчас предъявляется совершенно другой уровень задач.
Е. Кузнецов:
— Университеты — это далеко не только подготовка кадров и производство научных знаний.
Ведущие мировые университеты фактически становятся центрами формирования принципиально нового общества и новой экономики.
То есть являются генераторами новых процессов и проектов. Это очень хорошо видно на сравнении двух знаменитых британских университетов — Кембриджа и Оксфорда. Недавно был фундаментальный разбор их результатов, по которым Кембридж оказался значительно успешнее Оксфорда даже по своим формальным университетским показателям — по качеству выпускников, по качеству профессоров, по качеству
исследований. И случилось это именно потому, что ещё 20-30 лет назад он сделал ставку на формирование вокруг себя предпринимательской технологической среды. Именно она привлекла в Кембридж наиболее успешных профессоров, именно она принесла деньги, именно она привлекла наиболее талантливых студентов.
Мы недавно обнаружили, что ведущие мировые университеты, особенно в странах БРИКС, выполняют подчас уникальную функцию, которую не способен выполнить ни один другой научный субъект. Они выступают интеграторами комплексных междисциплинарных исследований. Эта интеграционная функция на базе университетов может быть реализована со значительно большей лёгкостью, чем на базе академического сообщества. Потому что просто даже собрать для предварительного дизайна комплексного проекта несколько десятков профессоров из разных областей здесь проще.
Приведу пример — флагманский проект для Embraer, который делает университет в Сан-Паулу. Около 60 профессоров — физики, химики, биологи, социологи, психологи — занимаются исследованием комфортного состояния человека в кабине самолёта. Заметьте, только кажется, что это прикладная задача. На самом деле там возникает масса исследовательских, в том числе фундаментальных, разработок. И такую интеграцию не способен сделать ни один другой тип исследовательских субъектов за разумные деньги.
В британских, американских, корейских университетах тоже есть такие примеры. Университеты российские пока на рынке решения комплексных задач не действуют, они решают частные задачи. Эта практика работы по узким сегментированным НИР университеты не развивает.
Нужно переходить к тому, чтобы генерировать сложные комплексные продукты и производить не только знания, но и необходимую для этого среду — среду предпринимательскую, среду сложного научного менеджмента, среду менеджмента наукоёмких процессов. Это только университет может сделать, потому что только в нём можно совместить бизнес-школу, технологическую школу, научную школу, медицинскую школу и т.д.
Университет как генератор принципиально новой структуры экономики — вот тот вызов, который нам надо брать. Потому что именно в нём мы проигрываем и именно он является наиболее привлекательным для денег и талантов.
В словах Е. Кузнецова резанула слух только фраза: «университеты должны создать из себя удобный сервис». Вспомнилось прошлогоднее интервью педагога и математика Сергея РУКШИНА «Газете.ру», где он говорит про то, что 12 лет реформ поставили образование на грань, где из системообразующего института нации оно превращается в услугу; «преступление против страны — позиционировать образование как услугу».
То, что в деле реформирования вузам предстоит пройти между Сциллой и Харибдой, они прекрасно понимают, это видно из слов Эдуарда ГАЛАЖИНСКОГО, ректора Томского национального исследовательского государственного университета:
— Мы должны трансформировать университет, изменив в нём всё. И при этом сохранить самое главное, чем университет всегда являлся. Корпоративная система управления заходит в университет. Но при этом условием производства новых знаний остаются академические свободы, автономия. И важно сохранить эту свободу и автономию, творческую среду. При этом поставить эту среду на службу совершенно конкретным задачам…
А завершим мы обзор этой площадки КЭФ двумя мыслями Владимира Фортова — возможно, очевидными, но, видимо, нуждающимися в постоянном повторении (во всяком случае, присутствующие им аплодировали).
Президент РАН сказал, что заучивать объёмы знаний уже давно неэффективно и бессмысленно. Надо учить понимать и думать. И здесь роль Академии наук может быть большой и позитивной, поскольку научить пониманию может только человек, активно работающий в науке. Колмогоров и Ландау преподавали — и все мы знаем результат.
А вторая мысль: чудовищный рост бюрократии и отчётность, которую плодят чиновники. Владимир Евгеньевич привёл пример отчётности в США: если учёный там написал статью в рецензируемом журнале, если она прошла международную редколлегию, то ссылка на эту статью — и есть отчёт.
В. Фортов: «Я думаю, мы добрались в нашей науке и образовании до такого этапа, что надо не бумаги плодить, а каждый шаг соизмерять с пользой, которая от этого шага возникнет для конкретного преподавателя в аудитории и для конкретного исследователя, который сидит напротив осциллографа».
…Кто знает, может, самое наболевшее из сказанного и войдёт в практику работы министерства Дмитрия Ливанова.
СФ