Травелог — это испытание себя

— Почему важно, чтобы люди умели записывать, формулировать впечатления и мысли о месте, в котором они живут? Сегодня это получает особенную актуальность.

— Это всегда будет иметь актуальность, потому что это задаёт масштаб личности пишущего. Понимаете, я никогда не ставила перед собой никаких промышленных задач. Ковать толстых по точным методам нереально. 99, 9% этих людей никогда не будут писать, но они переживут мощнейший экзистенциальный взрыв, расширение личности, расширение сознания. Более того, они обретут язык для качественного взаимодействия с реальностью.

Мы взаимодействуем с реальностью в среднестатистическом варианте очень некачественно: мы всё время находимся на территории штампа. Так работает культура. И не потому, что мы живём в начале XXI века, во времена ПЛАТОНА количество штампов было тем же самым. Это принцип работы культуры — создавать некие формульные модели, внутри которых мы существуем в языке, в поведении, в опыте анализа феноменов реальности. Очень часто мы обречены оставаться на уровне этих формульных моделей, но очень часто бывает и так, что человек, живущий внутри них, испытывает некоторое беспокойство — «есть что-то ещё».

— Что такое формульные модели?

— Это когда вы смотрите на свой город и говорите: «Какой красивый город, я его очень люблю». Вас спрашивают: «А за что вы любите свой город?». Вы отвечаете: «Ну, за то, что он такой красивый». — «А что в нём красивого?» — «Ну, вот у нас есть католический собор». — «А что красивого в католическом соборе?» — «Архитектура». Довольно бессмысленный бадминтон из совершенно законсервированных фигур, которые ничего не дают ни уму, ни сердцу. То, что человек вкладывает в эти слова, остаётся невысказанным, не сформулированным. Более того, человек может даже не догадываться, что так очаровывает его в этом католическом соборе.

Когда кто-то в отчаянии, в депрессии приходит к психологу, ему советуют: улыбайтесь — и мимическое движение мышц лица потянет за собой ваше психическое состояние. Танцуйте, бегайте, и иное состояние физики приведёт к иному состоянию психики. То же самое происходит с языком. «Как прекрасно солнце, выходящее из-за гор». Простая, довольно бессмысленная, но вроде как красивая фраза. Если отталкиваться от структуры фразы, если уйти от засилья двойных эпитетов, причастных оборотов, красивости, бархатов, хрусталей, бокалов, роялей, то человек окажется перед мучительным вопросом: «О чём я?», «Кто я?». Он окажется перед необходимостью всё-таки залезть внутрь себя и узнать, что же такое есть для меня в этом католическом соборе? Что он напоминает? Где этот образ? Это — усилие. Этот жест так просто не происходит, он требует сознательного усилия, обычно — пинка. Наша писательская лаборатория — это насильственное воздействие со стороны, которое ставит человека перед необходимостью залезть глубоко в себя и в язык, это одно и то же. И то, что он вытаскивает наружу, оказывается удивительным чаще всего для него самого. И для меня, конечно, всегда, потому что ты видишь, как на твоих глазах раскрываются люди.

— С травелогом похожая история? Автор пытается через путешествие узнать себя?

— Травелог — это всегда личная история. Он никогда не был и никогда не будет путеводителем, туристическим описанием. Травелог — это всегда личный сюжет, диалог авторского «я» или героя с местом, с городом, со своим прошлым, со своим настоящим, со своей историей, культурой. Классический травелог БРОДСКОГО «Набережная неисцелимых» о Венеции — это величайшее произведение ХХ века. В Венеции Бродский оказывается перед лицом той самой мировой культуры, которую он искал всю жизнь. Ну, хорошо, вот она перед тобой. И дальше встаёт вопрос: что я ей скажу? Могу ли я? Я тут вообще кто: тварь дрожащая или право имею? Точно так же и с травелогом.

Вот перед тобой Красноярск — великий город, вот перед тобой Енисей, вот — Саяны. Вопрос-то не в Саянах и не в Енисее, а в том, можешь ли ты говорить с ними на равных. Можешь ли ты ответить на этот вызов.

Это всегда очень сильный личностный эксперимент. Это опыт, в котором люди обнаруживают в себе то, что нигде, никогда (увы, так построены наша жизнь, наше образование, где «я», личность не востребованы) не обнаруживали. А в травелоге люди переживают момент, когда от них требуют достать то, что они испытывают, плача в подушку. Требуют не просто достать своё переживание, а положить его на стол и работать с ним, делать лучше, качественней, обращаться с материалом как с глиной уже без соплей и слёз в подушку. Работать.

— Посмотреть со стороны?

— Да. На что? На самого себя, на собственную душу. «Кто я такой?» — главный вопрос любого травелога, любого писателя.

— Был какой-то список «подушек», который вы дали своим студентам? Список лучших травелогов.

— Да, конечно, с этого всегда нужно начинать — поставить перед собой планку. Это правильное человеческое взаимодействие с реальностью. Есть Иосиф БРОДСКИЙ, есть Видиадхар НАЙПОЛ, есть Брюс ЧАТВИН. А дальше смотри, как они делают. Вот метафора. Какая она бывает? Можно сделать простую метафору, можно распространённую, можно метафору наоборот, можно построить на ней всё произведение, можно использовать метафору локально в одной фразе, можно из метафоры вынуть смысл. Вы называете — повторяете божественный акт творения, создаёте, это захватывающий процесс. Нужно, чтобы каждое слово в этом процессе вызывало эмоцию.

— В каком-то смысле любая книга — это путешествие в другую культуру, в другого человека. Но всё-таки в травелоге перемещение как физическое действие имеет свой смысл. Что в нём важнее, в этом перемещении? Путь от пункта «А» в пункт «Б» или…

— Интерпретация. Если говорить о жанровой специфике — это способность автора включить в актуальный, личностно-важный, личностно-структурирующий контекст максимально большее количество внешних сигналов. Это опыт перевода того же самого католического собора в универсальный, пронзительный, личностно-важный смысл, не туристический.

Очень важно понять: в травелоге надо забыть о достопримечательностях, вы говорите только о том, что переворачивает вашу душу, является частью вашего личного путешествия, текстовыми ступенями, по которым вы восходите к смыслу, к самому себе.

Мне кажется, что красноярцы поставлены в очень сложную ситуацию, внутри которой они, как я понимаю, по большей части чувствуют большое беспокойство. Вы находитесь в сильном контексте, в окружении феноменальной, невероятной природы. Не просто красивой, а могучей. Природы, имеющей право смотреть на человека свысока, сквозь. Вы поставлены перед лицом этого вызова, как Бродский был поставлен перед лицом мировой культуры. Я — песчинка. Красноярск — это парша земли, болезнь енисейских берегов или это мы, наша жизнь, и мы имеем право здесь быть.

То, как мучительно студенты лаборатории мяли эту тему, как они её крутили… Я очень боялась, что все выберут какой-то один контекст, но ура — так не получилось. Каждый выбрал себе свой вопрос к Красноярску. Оказалось, что у каждого свой диалог с городом, и в текстах все решали свой конфликт, что предопределило потрясающую стилистическую разницу в текстах. Заговорили личности, это было видно даже по структуре предложений, по тому, как человек обращается со словом. Совершенно необязательно, что эта личность будет писать красиво или вообще писать. Травелог — это испытание себя.

— Форму ведь тоже конструирует личность, получается, что травелог нельзя поместить в узкие жанровые рамки? Автор может писать с позиции репортажа, очерка, вести путевой дневник.

— Да-да, совершенно верно. Какое-то время назад издательство «Логос» и «Паулсен» выпустили совместный проект — «Трэвел-серию», в которую вошло 10 великих травелогов. И если посмотреть на авторов этих книг, вы увидите, что кроме самого сюжета путешествия и интерпретации места в какой-то культурный, внутренний, личностно важный автору сюжет их ничего не объединяет. Найпол — это репортаж. Чатвин — тоже во многом репортаж, но только более дневниковый. Бродский — метафорическая поэзия, совершенно потрясающая.

Травелог — страшное иностранное слово, смысл которого никто не понимает. Но он точно так же свойственен русской литературе, как любой другой. «Письма русского путешественника» КАРАМЗИНА, «Путешествие из Петербурга в Москву» РАДИЩЕВА, «Хождение за три моря» НИКИТИНА, «Фрегат Паллада» ГОНЧАРОВА, «Остров Сахалин» ЧЕХОВА, «Путешествие в Арзрум» ПУШКИНА, «Путешествие в Армению» МАНДЕЛЬШТАМА. Великие книги.

— А есть разница между нашими «записками путешественника» и западными травелогами?

— Это разные литературные традиции. На ярмарке продавали «Внутреннюю колонизацию» Александра ЭТКИНДА, великая книга. Специфика русской традиции, кроме языковой и стилистической,— это специфика традиционного отношения русской культуры к иной цивилизации. И в этом мы, скорее, являемся задающими тон, сами того не зная.

Понимаете, роман КИПЛИНГА «Ким» — это тоже травелог, путешествие по Индии. Но это путешествие члена метрополии по колонизированной стране. И ощущение бремени белого человека там очень чувствуется. Русская культура не имеет такой традиции. Наша колонизация никогда не происходила посредством пленения, это всегда та или иная форма интеграции, так сложилось. Это движение в себе.

Красноярску в этом смысле есть что вспомнить. Русская форма взаимодействия с теми культурами, которые она встречала на своём колонизационном пути, никогда не предполагала уничтожения, более того, стратегия была как раз в том, что местное самоуправление должно остаться в руках местных людей. Оставались традиции, вероисповедания, социальный уклад, экономический уклад. Россия как метрополия взаимодействовала только на уровне внешних дел, она не влезала во внутренние дела народа, племени, региона. Ни в Сибири, ни на окраинах империи никогда не было крепостного права, были специфические правила службы в армии и так далее. Это иной тип колонизации и вообще иное отношение к иной культуре, горячее любопытство и стремление заимствовать и интегрировать.

Русский травелог — это великая вещь. Это всегда вопрос «Кто я?». И в этом смысле возрождение традиции литературы о путешествии очень помогло бы нам осмыслить себя как страну, народ, как форму ментальности, связанную с культурой, предопределённую культурой. Я думаю, что красноярцам в этом смысле есть что сказать.

Ксения ГОЛУБОВИЧ, писатель, переводчик, редактор издательства «Логос»

«Чем отличается путешествие от побега? Побег — это когда ты не возвращаешься. А путешествие, по сути, имеет структуру возвращения. Ты уезжаешь, чтобы вернуться изменённым, понять, чего тебе не хватало. Почти у любого автора есть причина путешествия, объект. Брюс Чатвин, например, начиная книгу «В Патагонии», говорит: у меня в детстве на полке хранился кусочек кожи бронтозавра. И этот кусочек кожи из детства отправляет Чатвина в путешествие в далёкую Патагонию, а оттуда в итоге он отправляется в историю всей европейской цивилизации, потому что — на секундочку — Патагония — это та пустыня, откуда были привезены кости динозавров. Это всё, что перевернуло мир западной цивилизации вместе с ДАРВИНОМ. То есть маленькая история даёт выход к большой истории, поэтому травелог очень мил современному сердцу. Ты можешь рассказать всю историю мира на страницах маленькой книги, и это очень современный подход.

Или Вольфган БЮШЕР. Он совершил пешее путешествие из Берлина в Москву после того, как пала Берлинская стена. Он просто вышел из дома, закрыл дверь и пошёл. Почему он идёт? Бюшер идёт путём группы армий «Центр», по которому шёл его дед, который похоронен под Можайском. По сути автор не просто путешествует, он возвращается к тому деду, которого он не знал. И вот этот внутренний круг — это то, что выделяет травелог. Это эффект кэрролловской Алисы, когда в маленькую замочную скважину ты одновременно видишь всё, что было до тебя, видишь истории других людей, которые были в этих же местах до тебя.

Травелог — это, безусловно, писательское мастерство, очень яркий стиль, потому что писателю нужно через деталь передать многое. НАБОКОВ говорил: не нужно рассказывать мне про Индию и говорить, что там есть слоны, потому что это я могу увидеть на любой чайной коробке. Расскажите мне про то, что в индийских домах туфли выставляют за дверь, и к утру они покрываются пылью. Такие детали может видеть писатель, они важны для травелога».

Михаил ВИЗЕЛЬ, книжный обозреватель, переводчик, писатель

«Когда мы говорим о травелоге, нужно понимать, что речь может идти не только о далёком перемещении, о поездке в Патагонию, но и о ментальном перемещении, перестройке своего мыслительного аппарата. Травелог в том числе и о том, что нужно взглянуть на что-то знакомое глазами путешественника или человека, который видит что-то под особым углом зрения. Приведу в пример книгу Майкла СОРКИНА «Двадцать минут на Манхэттене», которую я перевёл. Её герой живёт в Гринвич-Виллидже и каждое утро ходит к себе на работу в архитектурный офис, который находится в Даун-Тауне. Герой — архитектор, историк архитектуры, урбанист, поэтому ему хватило 20-минутной прогулки на работу, чтобы развернуть большую историю. СОРКИН начинает книгу со слов «лестница и подъезд», а дальше рассказывает о том, откуда появились современные лестницы, как устроен современный подъезд, как появился современный Нью-Йорк. Большая история большого города. «Двадцать минут на Манхэттене» — это не туристический гид, что довольно существенно. В нём присутствует ярко выраженная личность самого автора, нью-йоркского типажа, сильно играющего в невротика из фильмов Вуди АЛЛЕНА. Мир стал мал, стало более привычно глядеть на привычные вещи новыми глазами. Поэтому тема травелога снова, после очень большого перерыва, вошла в центр издательских практик».

Книжная полка

Брюс ЧАТВИН, «В Патагонии»

В 20 лет молодой Брюс Чатвин устроился на скромную должность в аукционный дом «Сотби», а уже скоро стал начальником отдела по импрессионизму. Но дальнейшей карьере помешали серьёзные проблемы со зрением — врач посоветовал Чатвину не рассматривать живопись с близкого расстояния, а «обратиться к горизонту». После Чатвин будет работать в «Санди Таймс», поступит на факультет антропологии, будет много путешествовать по миру.

Его книга «В Патагонии», вышедшая в 1977 году, принесла Чатвину огромную славу и перевернула представление о жанре травелога. Желание автора увидеть место, где обитали таинственные животные, превращается в своеобразное исследование жизни Южной Америки — лёгкое, лаконичное, глубокое, где «каждая глава могла бы стать целым романом».

После Брюс Чатвин выпустил ещё «Тропы песен» о путешествии в Австралию к аборигенам и «Утц» — роман о страсти коллекционирования. И везде он поражал критиков своим умением интерпретировать детали, замечать то, что не видят другие, превращать истории о жизни людей, которых он встретил в пути, в главы о жизни человечества.

Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ, «Невозможность путешествий»

Книга Дмитрия Бавильского, посвящённая путешествиям, составлена из очерков и повестей, написанных в XXI веке. В первый раздел сборника вошли «подорожные тексты», где на первый взгляд ничего не происходит. Но и Санкт-Петербург, и Тель-Авив, и Алма-Ата, и Бургундия оказываются рамой для проживания как самых счастливых, так и самых рядовых дней одной, отдельно взятой жизни. Второй цикл сборника посвящён поездкам в странный и одновременно обычный уральский город Чердачинск, где автор вырос и из которого когда-то уехал. В третьей части книги Бавильский «вскрывает приём», описывая травелоги разных эпох и традиций (от Н. Карамзина и И.-В. ГЁТЕ до Э. ГИБЕРА и А. БИТОВА), которые большинству людей заменяют посещение экзотических стран и городов. Чтение — это ведь тоже путешествие и подчас серьёзное интеллектуальное приключение.

Дэвид БИРН, «Записки велосипедиста»

Дэвид Бирн — культовый музыкант и композитор, основатель знаменитой группы «Talking Heads», обладатель «Оскара», «Грэмми», «Золотого глобуса». Путешествуя с концертами по разным странам, он убедился, что лучше всего наблюдать жизнь разных городов с седла велосипеда: «такая точка обзора быстрее, чем при ходьбе, и чуть выше пешеходов — не даст заскучать, но при этом позволит рассмотреть городской пейзаж в деталях, недоступных пассажирам стремительно несущихся автомобилей или поездов». «Записки велосипедиста» — это рассказы Бирна о Берлине, Стамбуле, Лондоне, Сан-Франциско, Австралии, Нью-Йорке, где он незаметно начинает делиться своими мыслями по поводу местной архитектуры, истории, особенностях национального характера.