Гузель ЯХИНА: «Для меня было важно выстроить роман на человеческой истории»

Галина ЮЗЕФОВИЧ: Расскажите, как родилась эта история, как родился ваш роман?

— Раскулачивание — часть моей семейной истории. Моя бабушка провела 16 лет в Красноярском крае в ссылке с родителями, в посёлке Пит-городок, которого сейчас уже нет на карте. Бабушка много рассказывала об этом периоде, он был ключевым в её жизни, сформировал её: у неё был настоящий сибирский характер, а в речи было слышно характерное оканье. Мне кажется, бабушка понимала, что на берегу Ангары родилась второй раз.

Я давно интересовалась темой раскулачивания и в определённый момент, глубоко погрузившись материал, захотела написать роман. Опыта создания больших историй у меня не было, и дело продвигалось медленно. Я пошла учиться в киношколу, на сценарный факультет, где в качестве учебной работы написала сценарий «Зулейха открывает глаза» — полный метр на 180 минут экранного времени. Так я впервые смогла почувствовать свою историю, понять, где её начало, где середина, а где конец, куда она развивается, какие у неё есть сюжетные линии. Критики потом отмечали, что в романе есть некоторая излишняя сценарность. Да, это так. Елена Данииловна ШУБИНА, которая решилась издать роман, на этапе работы над рукописью просила сделать текст «более литературным». Я что смогла — сделала. В роман не вошли довольно большие куски, которые были в сценарии, и наоборот. К примеру, история полусумасшедшего профессора Лейбе с его яйцом или первые главы, описывающие быт татарской деревни — это всё чисто литературные вещи. Когда я писала роман, у меня была цель минимум — дописать до конца, цель максимум — опубликовать. То, что роман вышел в Редакции Елены Шубиной, уже превзошло все мои самые смелые ожидания.

— Все мы знаем, как Джоан РОУЛИНГ со своим Гарри Поттером обошла семь издательств и только издательство «Блумсбери» в конце концов приняло рукопись. А у вас история публикации была лёгкой и безболезненной, то есть сразу нашёлся издатель, который полюбил роман, или это была какая-то более сложная история? Объясню, почему спрашиваю: есть довольно устойчивое представление о том, что неизвестному автору напечататься в хорошем месте просто невозможно.

— Путь к изданию романа не был очень лёгким, но и назвать его тернистым и долгим тоже, наверное, нельзя. Я не имела никаких связей в литературном мире, до написания романа занималась проектами, не связанными с литературой. Поэтому, закончив текст, я сначала показала его своей хорошей приятельнице из мира литературы, которая могла бы дать адекватную оценку: литература ли это вообще? Получив её экспертное одобрение, я стала действовать, как, наверное, действует практически любой новый автор: составила список издательств, которые, как мне показалось, могли быть заинтересованы в публикации исторического романа, и отправила им рукопись. Некоторые время подождала, ответа не было. Решила попробовать другой путь — публикацию в литературном журнале. Очень быстро откликнулись «Сибирские огни», там вышли 3 избранные главы из «Зулейхи». Я думала, что так смогу привлечь внимание издательств, но и этого не произошло.

И я пошла третьим путём — стала налаживать личные контакты, и в итоге случайно познакомилась заочно с Еленой КОСТЮКОВИЧ, писателем и переводчицей Умберто ЭКО на русский язык. Елена владеет литературным агентством, она решила взять «Зулейху» в работу. После всё пошло очень быстро: текст сразу отправили Людмиле Евгеньевне УЛИЦКОЙ, чем, конечно, ввергли меня в полное смятение. Людмила Евгеньевна очень быстро прочитала роман и дала тёплый отзыв, за что ей огромное спасибо. Уже с этим отзывом роман выслали Елене Данииловне ШУБИНОЙ, она прочитала и взяла роман к печати.

— Это очень утешительная история. Мотивирующий пример для начинающих писателей, который показывает, что есть возможность пробиться, быть опубликованным, и что на самом деле люди, которые жалуются, что их не печатают, видимо, что-то не то делают. Ещё вопрос, который у меня родился из вашего первого ответа про сценарность. Ваш роман очень хочет быть фильмом, он кинематографичен. Будет ли фильм?

— Да, «Зулейха» очень хочет быть фильмом, тем более что и родилась она как сценарий, и я тоже очень этого хочу. Мы заключили договор с каналом «Россия» на экранизацию, будет многосерийный фильм, 6 серий. Сейчас идёт работа над сценарием, больше ничего не могу сказать — никаких деталей не знаю. Пока не выбран ни режиссёр, ни актёрский состав. Я была бы счастлива, если бы Зулейху сыграла Чулпан ХАМАТОВА, потому что она, как мне кажется, идеально подходит на эту роль. Не только потому, что она татарка, очень красивая, того же возраста, что и героиня, но ещё и потому, что Чулпан изумительная актриса, в ней есть изумительная идущая изнутри чистота, которую не замажешь никаким гримом и не нарисуешь, — это и есть суть Зулейхи. Чулпан читала текст и была бы не против сыграть, но решение об актёрском составе будет принято позже, когда будет выбран режиссёр.

— Я бы хотела спросить о спорном идейном месседже, который транслирует ваш роман. Есть устоявшее представление о коллективизации в России и о массовых высылках раскулаченных людей — это национальная трагедия, которая затронула огромное количество людей и фактически изменила нашу страну. В вашем романе возникает странное, двойственное ощущение, что, с одной стороны, коллективизация — это ужасно и плохо. Но ведь, если честно, у Зулейхи жизнь начала налаживаться только после того, как она попала на поселение. Все ужасы коллективизации по сравнению с тем ужасом, в котором она жила первые 30 лет свой жизни, кажутся просто пионерским лагерем. Нет ли у вас ощущения, что своим текстом вы легитимизуете то, что было национальной трагедией?

— Мне кажется, что своё отношение к сталинскому периоду, к теме коллективизации и раскулачивания я однозначно выразила в романе. Порядка 5% кулацких, читай — просто крестьянских, хозяйств было в тридцатые годы переселено с мест проживания и отправлено в ссылку. Это национальная трагедия. Когда я читала документальные материалы о ней, а читала я много, в том числе научные работы и мемуары раскулаченных, то понимала, какая за всем этим кроется боль.

На сайте Сахаровского центра есть огромный массив материалов на тему (воспоминания, выдержки из книг прошедших через спецпоселение и лагеря), но нельзя сесть и провести, скажем, два часа за их чтением — это так тяжело, что ты вынужден через полчаса просто закрыть компьютер и выйти подышать воздухом. В воспоминаниях много повторяющихся мотивов, все они словно складываются в общую песню, я постаралась какие-то её ноты отразить в книге.

Что касается темы самой Зулейхи, темы того счастья, которое её внезапно настигает на поселении, то это сделано сознательно. Во-первых, мне хотелось, чтобы книга не была чересчур тягостной, чтобы читатель дошёл до конца, а не закрыл книгу на первых страницах. Во-вторых, я очень хорошо помню воспоминания бабушки. Я не записывала её на диктофон, к сожалению, но помню ощущения, которыми она делилась. Она говорила об очень тяжёлом времени, но этот ужас не был беспросветным, она говорила и о счастье, маленьких радостях и светлых моментах. Об этом светлом мне и хотелось написать, о горьком счастье посреди мрака.

— Мне кажется, что сейчас современная русская литература ищет язык, ищет способ, чтобы говорить об этом времени, о той травме. И мне кажется, что как раз отчасти успех «Зулейхи» — это успех именно языка. В эпоху гласности 80-х годов на нас обрушились тексты, которые было физически больно читать. А когда очень долго больно, возникает потребность как-то от этого отгородиться, сказать «это не я, это не моё». Мне кажется, что «Зулейха» предлагает некоторый способ говорения про это. Ваш роман не писался с целью попасть в какой-то тренд, но удивительным образом он в него попадает. «Зулейха» живёт в той же плоскости, где живет «Обитель» ПРИЛЕПИНА, где живёт «Авиатор» ВОДОЛАЗКИНА. Вряд ли вы думали про это, но как вы сами располагаете ваш роман среди книг о травме ХХ века?

— Я совсем не думала об этом — просто писала, как чувствовала. Не предполагала, что у романа будет так много читателей. Для меня было важно, с одной стороны, соблюсти историческую правду, даже в самых мелких деталях, а с другой стороны, выстроить роман на человеческой истории, которая приподнималась бы над историей страны.

Вот на обложке «Лавра» Евгения ВОДОЛАЗКИНА написано «(не)исторический роман». Это то самое и есть. Для меня была важна сама Зулейха и окружающие её люди. Человеческая история была значимее, чем политическая. То же касается национальной темы. Хотелось написать роман, который, с одной стороны, национальный, с другой стороны — наднациональный. В начале книги очень много татарской лексики, фольклора, быта, всё это окружает героиню, но потом постепенно исчезает, почти выветривается к концу: национальная история переходит в интернациональную.

Реплика из зала: Спасибо вам за роман. Мне показалось, что это произведение глубоко реалистично, потому что многие в нём могут узнать своих раскулаченных родственников.

— Когда люди вдруг начинают узнавать в тексте романа своих родственников, это невероятно трогает, но одновременно это ещё и очень большая ответственность. Я получила много писем от тех, кто увидел в героях своих бабушек и дедушек. Если бы я только могла предположить это в период написания текста, я бы, наверное, никогда не дописала до конца, потому что груз ответственности меня бы просто раздавил. У меня есть письмо, самое дорогое, от дедушки из Уфы. Ему 93 года, он писал не сам, под диктовку написала его дочь. Он точно так же, как и бабушка, был раскулачен в 1930-м году из Поволжья, был сослан в Красноярский край, а в 1947-м, на год позже бабушки, вернулся к себе. Это очень точная рифма к судьбе моей бабушки. В письме он описал очень подробно свою судьбу, на пяти листах. Такие письма, конечно, для меня очень дороги, я счастлива, если кому-то этот текст помогает вспомнить своих родственников.

— По поводу национального. Ваш роман фактически про преодоление традиции. Зулейха живёт в очень жёстком традиционном мире, и в конечном итоге она выходит за рамки не только традиционного мира, а и своего национального. Понятное дело, когда скрепы и традиции опять выходят на передний план, кажется, что размывание национальных и традиционных границ — это скорее плохо. Ваши друзья и знакомые в Казани не были шокированы, оскорблены вашим текстом, который говорит, что настоящая жизнь начинается в тот момент, когда ты выходишь за рамки традиционной модели?

— Да, отношение к роману в Татарстане неоднозначное, очень эмоциональное, поляризованное: кому-то очень нравится, кому-то очень не нравится. В Татарстане было очень много критических статей, которые освещали больше не литературные аспекты, а моменты, связанные с национальностью или религией, с сохранением традиций. Поначалу меня такая реакция обескуражила, а потом даже порадовала, потому что это вызвало горячую дискуссию. Обсуждение вышло на новый виток, когда был опубликован перевод романа на татарский, это случилось ровно через год после выхода русского текста, в мае этого года.

Я понимаю всех критиков, понимаю, почему роман вызвал возмущение и даже отторжение. Могу только поблагодарить всех, кто высказался, даже если это было резко негативные рецензии. Дело автора — создать роман, какая-то полемика с критиками не предполагается. Для меня тема национальной идентификации очень важна, но мне кажется, что сегодня она становится всё более интимной, это то, чем ты не будешь размахивать, выйдя на площадь. Собственно об этом речь в романе и шла. Я не хотела как-то преуменьшить значение татарской идентичности Зулейхи, но при этом следовала исторической правде: в трудпоселениях нередко собирались люди самых разных национальностей, они вынуждены были выходить за национальные рамки. К примеру, моя бабушка вернулась из Сибири, практически позабыв татарский язык и говорящей по-русски с крепким сибирским «оканьем». То же в какой-то мере происходит в романе с Зулейхой.

— Просто действительно, кажется, что всё татарское — это костное, консервативное, страшное. И квинтэссенция всего этого — первые главы. В одной казанской рецензии мне попалась фраза, что эта книга — «гимн растатариванию», роман, который декларирует необходимость отказа от своей татарской идентичности. Интересно, насколько эта интерпретация соответствует вашему внутреннему ощущению.

— Ни коим образом не призывала к отказу от национальных корней. Наоборот, постаралась с любовью, бережно вспомнить весь тот национальный фольклор, который питал меня в детстве, какие-то мелкие бытовые детали, которые сегодня уже безвозвратно канули в прошлое. Я пыталась вызвать в памяти ушедший мир, сфотографировать то хорошее, что помнила из детства, из своей деревенской жизни. Более того, две сюжетообразующие легенды в романе — легенда о Юсуфе и Зулейхе, легенда о птице Семург — это литературные памятники народов Востока; это основа всего происходящего, это то, из чего родились Зулейха и Юзуф.

Вопрос из зала: Вы уделяете очень много внимания быту, деталям, откуда у вас такое знание предмета?

— Я очень люблю крупный план, да. Что касается татарской части, то знания мои просто из детства. Когда на этапе создания романа я принялась читать научные работы о татарском эпосе или семантике татарского жилища, к примеру, то скоро поняла, что читаю о хорошо знакомых вещах. Что же касается жизни переселенцев, то при её описании я уже больше ориентировалась на научные работы, архивные исследования, брала информацию из мемуарных источников. Старалась получше изучить матчасть, чтобы не было досадных неточностей «Исторический скелет» сюжета проверялся экспертно — Ириной ЩЕРБАКОВОЙ, руководителем программ «Мемориала», за что ей большое спасибо. Каких-то грубых ошибок, недостоверностей, связанных с историей трудпоселенцев, она не обнаружила. Ещё скажу большое спасибо литературному редактору Галине Павловне БЕЛЯЕВОЙ, которая помогла мне поправить стилистические нюансы, а также исторические детали быта. Например, при написании я не задумывалась о том, из какого материала сделаны пуговицы на кителе сотрудника НКВД в тридцатые годы или из какого металла отлита станина пишущей машинки. Такие вещи могут казаться несущественными, но на самом деле они важны и были выправлены Галиной Павловной на этапе работы над рукописью.

— Понятно, что читатель читает не то, что написал автор, и с этим довольно бессмысленно дискутировать. Есть одна важная и печальная для многих авторов вещь, мы разговаривали об этом на ярмарке с Сухбатом АФЛАТУНИ, который говорил про то, что он теперь назначен «писателем за Среднюю Азию», и, соответственно, любое отклонение от среднеазиатской тематики воспринимается не то чтобы как предательство, но в некоторой степени как разочарование. Я думаю, что ни на одного писателя не обрушивалось столько негатива и критики, как на Джоан РОУЛИНГ, когда она написала книжку «Случайная вакансия», которая была не про Гарри Поттера. Вы не чувствуете себя заложником, связанной историей Зулейхи? Это известная тема: вторая книга — это бесконечная боль, некоторые с ней так никогда и не могут справиться, остаются писателями одной книги. Нет у вас этой проблемы? Не чувствуете ли вы себя подавленной этим обстоятельством?

— Это вопрос в яблочко. Да, конечно, такое опасение у меня есть. Было бы печально остаться автором одного романа. Второй роман, действительно, гораздо сложнее писать, но я надеюсь справиться и написать вторую вещь, отличную от «Зулейхи».

— Я знаю, что вы работаете над второй книгой, можно сказать, что примерно получается? Не будет ли это «Зулейха открывает глаза»-2 или «Зулейха закрывает глаза»?

— Не хотелось бы, чтобы Зулейха бесконечно подмигивала читателю. Продолжения романа точно не будет. История Зулейхи закончена, внутренняя точка поставлена. И истории Юзуфа точно не будет, тем более в кратком виде я её уже описала в сценарии: он станет художником и доживёт до глубокой старости. Мне предлагали, кстати, самой написать сценарий для канала «Россия», но я отказалась. Во-первых, я очень долго жила с историей «Зулейхи» и уже хотела бы освободиться от неё, а во-вторых, мне было бы больно резать собственный роман сценарными ножницами. Мне интересен период с 1917 по 1957 годы, действие второго романа происходит в эти годы. Пока это всё, чем могу поделиться.

— Простите за резкость, но вас ещё не тошнит от «Зулейхи»? Когда я как-то заговорила с отцом, писателем Леонидом ЮЗЕФОВИЧЕМ, о его последней книге «Зимняя дорога», я почувствовала, что он теряет связь, выпадает из этого разговора и говорит «я больше не могу». Не возникает ли у вас потребности закрыть глаза, в отличие от Зулейхи, и отстраниться от него? Вы ещё любите роман, или вы от него уже устали?

— Вы знаете, я ведь за него отвечаю, как за ребёнка, поэтому не могу сказать «я устала», закрыть глаза и отвернуться. Дети и в 10 лет, и в 20, и даже в 30 в нас нуждаются. Я понимаю, что роман всё ещё нуждается во мне, потому что сейчас начинают выходить переводные версии, вот буквально на прошлой неделе была презентация первого зарубежного перевода, я его представляла в Хельсинки на книжной ярмарке. Я понимаю, что в ближайшие два года я буду жить вместе с «Зулейхой», и я этому рада. Если усталость и есть, то это, скорее, радостная усталость. Может, подобный период не повторится потом никогда в жизни?

— Не расскажете немного про переводы книги? Потому что это большая проблема — русскую литературу очень неохотно переводят, её плохо читают за рубежом. Это не столько проблема зарубежных издателей, сколько наша проблема. Мы пишем что-то такое, что нужно и важно только нам, что плохо понимается другими читателями. «Зулейха» может прозвучать на любой языке, как мне кажется, потому что в основе книги очень понятна история, о человечестве. Есть отклики на роман из-за рубежа?

— Откликов пока ещё очень мало, только-только вышел финский перевод. Всего мы заключили 22 договора, то есть книга будет переведена на 22 языка, включая татарский. Я очень надеюсь, что тот человеческий фокус, о котором я говорила, те архетипические темы, которые в романе затронуты — отношения свекрови и невестки, матери и сына, выбор между любовью к мужчине и сыну —будут интересны в других странах.

— На какие языки будут переводить, кроме финского и татарского?

— Немецкий, испанский, итальянский, французский, английский…

— Это «вау», на английский язык не переводят почти что ничего! Это невероятный успех. Англоязычный книжный рынок очень самодостаточный, там справедливо исходят из того, что всё, что им надо, уже написано по-английски. Поэтому там переводная литература — это всего 3%. То, что вы попали в эти 3%, это потрясающе, я вас поздравляю. Изменилась ли ваша жизнь на уровне жизни? Ещё два года назад вашего имени не знал никто, кроме близких друзей и коллег.

— Спасибо. Да, жизнь изменилась. Стало больше публичности. Не могу сказать, что я этому очень рада, я, скорее, человек не публичный. В жизни стало происходить больше внешних событий, встреч. Вместе с этим я чувствую и достаточно серьёзный груз ожиданий, но это, наверное, то, что прилагается «в комплекте». Когда я писала «Зулейху», это было абсолютное счастье незнания: легко писала 10 тысяч знаков в день, потому что никто от меня ничего не ждал, я просто играла в увлекательную игру «напишем роман».

— А как родные приняли ваш успех?

— Я очень рада, что они это приняли спокойно, адекватно, без лишних эмоций. Они меня поддерживают своим ровным отношением ко всему, что происходит.

Записала Анна ГРУЗДЕВА