Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
апрель / 2017 г.

Знать травинку в лицо

В детстве деревья действительно были большими: красноярские улицы на открытках выглядели аллеями. Леса вокруг города были гуще, трава — в прямом смысле зеленее… Но многое ещё можно восстановить. И то, что 2017-й назван Годом экологии, уже внушает надежду, считает доктор биологических наук, профессор кафедры водных и наземных экосистем СФУ Николай СТЕПАНОВ, первооткрыватель более тридцати видов растений и научный редактор Красной книги растений Красноярского края. Мы поговорили с профессором о городском ландшафте, Ергаках, огромных кедрах, брошенных в тайге, растениях, которые живут у нас уже больше сотен миллионов лет: и необыкновенных красноярских липах, и разных видах жарков.

— Николай Витальевич, насколько своеобразен растительный мир Красноярского края?

— Природа края чрезвычайно уникальна. К сожалению, пока это не до конца осознаётся. Почему? Во-первых, край очень большой. И даже самые обжитые южные районы исследованы недостаточно. Если сравнить с соседними Алтаем и Байкалом, то там степень изученности выше на порядок. И это при том, что академические исследования проводились у нас ещё со времён Петра Первого…

На то, что в крае огромное количество объектов только предстоит изучить, косвенно указывают постоянные находки новых для нашего региона видов. Особенно много их в Саянах, которые являются одним из центров биоразнообразия в Евразии: здесь сохранилась масса древних растений. Причина в том, что развитие биоты за миллионы лет на территории края не претерпело катастрофических изменений. И если Север был уничтожен ледником около 40 тысяч лет назад, то в горах Южной Сибири ледники не спустились вниз, не нарушили древнюю флору и фауну. Сохранившимся у нас видам десятки и даже сотни миллионов лет — это живые ископаемые!

Кроме того, в растительном мире и сейчас продолжается видообразование. Природные условия гор контрастны, там активно идут эволюционные процессы. Вот, собственно, два источника богатства красноярской флоры.

— А растений, которые находятся на грани вымирания, в крае тоже больше, чем где бы то ни было?

— Действительно, на больших территориях исчезает много растений. Но существенная опасность, на мой взгляд, в том, что они уничтожаются нередко ещё до того, как о них становится известно. Например, создали Саяно-Шушенское море. Под воду ушли скалы, древняя долина Енисея. Сколько видов там исчезло навсегда — мы не можем даже предположить. А, к примеру, в Западной Европе флора столь подробно изучена, что там знают все участки, где растут редкие виды, и их не трогают, растениям ничего не грозит.

У нас есть ещё и такая беда: чтобы создать памятник природы, заказник или микрозаказник, нужно пройти очень сложную процедуру. Требуется не просто подробнейшее обоснование, но и согласование с различными инстанциями, местными и федеральными. С геологами, например, что на территории нет полезных ископаемых. Надо провести и общественные слушания. Зато когда продают лес, мы узнаём об этом внезапно, нас просто ставят перед фактом без всяких обсуждений. Например, сейчас на юге края, в Ермаковском районе, самые ценные участки древней черневой тайги сдали в аренду на 49 лет.

— Получается, чтобы сохранить лес, надо побегать, а чтобы уничтожить, ничего не требуется.

— Да. Мы уже больше 20 лет бьёмся, чтобы сберечь уникальную реликтовую тайгу на юге края. Её резервируют, но создавать там охраняемую территорию не дают. Как только заканчивается срок резервирования, сразу со всех сторон начинают лезть: «Отдайте нам».

— Сколько заказников нужно краю?

— Сложно сказать о количестве. Мы предлагаем охранять лес и другие экосистемы в разных районах, по мере поступления данных. Наиболее ценная территория, отмечу ещё раз, это юг края, начиная с широты Красноярска.

Интересно то, что наибольшая угроза исходит не от какого-то частного лица. Наши редкие боры уничтожаются в промышленных масштабах! И это при том, что край богат лесом, есть где его рубить. Зачем трогать участочек в 1 кв. км, когда ведь есть территории, где деревьев много сотен квадратных километров? Но почему-то пилить хотят именно там, где уникальность больше всего.

— Много ли в крае растений-эндемиков, таких, которые встречаются только у нас?

— На юге таких видов до 20%, пятая часть. На севере поменьше, там много распространённых повсюду растений. В Приенисейских Саянах зарегистрировано около 2300 видов и примерно 500 из них — эндемики.

Некоторые виды красноярских эндемиков уже занесены в Красную книгу, которая объёмом больше, чем Красная книга животных. И даже пока она выпускалась, такие растения продолжали находить.

Есть среди эндемиков и давно известные. Например, реликтовая липа Нащокина, как бы промежуточный вид между дальневосточными и европейскими липами, а может быть, и их предок. Весь её ареал в Красноярском крае. Это дерево описали 200 лет назад, и ещё в 1891 году один из первых исследователей, Яков ПРЕЙН, отмечал его плачевное состояние. Растёт липа Нащокина в окрестностях Дивногорска, на другом берегу Енисея, там даже есть Липовый хребет, названный в её честь.

Липа Нащокина

Липа Нащокина

Это дерево уничтожали со второй половины XIX века: выкапывали саженцы и продавали их на базарах, вырубали, потому что место было удобным для заимок. В общем, осталось несколько куртин, в том числе в охранной зоне Столбов. Но даже под охраной нет гарантии, что липа выживет: в сухую погоду там случаются низовые пожары, которые для неё губительны. Каждый раз, когда слышу о лесных пожарах, сердце ёкает: только бы там не горело! В общем, если не принимать меры, думаю, наша особенная липа исчезнет, и это будет серьёзная потеря.

— А какие местные растения из цветковых самые интересные?

— Жарок Виталия, например. Он встречается в субальпийских высокогорных лугах парка Ергаки и только там. В серединке у него будто языки пламени, не как у обычного жарка. Он более яркий и очень крупный. Тоже внесён в Красную книгу края, но гарантий его сохранности нет. Вот если растение попадает, например, в Красную книгу России, шансов выжить у него больше, поскольку по закону любое строительство, освоение земель, где оно произрастает, подразумевает экологическую экспертизу. Для каждого вида федеральной книги определён ущерб, всё подсчитывается. А по краевым Красным книгам такого нет. К сожалению, на каком-то уровне закон тормозится — в чьих интересах, понятно.

Жарку Виталия не повезло ещё и потому, что в Ергаках он произрастает в хозяйственной зоне, там, где разрешена застройка. Его там целые поляны. И вот приезжают бизнесмены, видят это огненное поле и говорят: какая красота, тут-то мы и будем строить! Но если построят, жарков там уже не будет.

— Почему у жарка такое имя и как вообще новым видам придумываются названия?

— Я назвал жарок в честь своего отца, естествоиспытателя. Кстати, он нарисовал много рисунков к Красной книге растений края, больше 250. Вообще же над книгой работало много художников. А фотографии наших растений, более 2000 снимков, можно посмотреть на сайте www.plantarium.ru.

Иногда придумать имя растению бывает довольно сложно, хочется, чтобы оно было звучным, запоминающимся. Энтомологи в этом плане пошли вразнос — у них есть и муха-цокотуха, и кикимора болотная.

Растения часто называем по топонимам. Есть много саянских видов, енисейских. Одна из незабудок, которую я описал, носит имя незабудка ергакская. Моя коллега из педуниверситета открыла орхидею и назвала её гнездовка красноярская.

Или вот ещё один замечательный цветок, найденный в Ергаках,— кандык саянский.

Он был описан сравнительно недавно, и его долго принимали за другой вид — кандык сибирский, который меньше размером, имеет генетические отличия, выглядит немного иначе. Цветы появляются, как только сходит снег. В Ергаках, на их низкогорных участках, можно увидеть целые фиолетовые поляны.

— Есть ли в Красной книге ягодные растения и грибы?

— Да, мне приходилось описывать, например, черноплодную клюкву. А местное население в Саянах рассказывает о гигантской кислице размером с ранетку. Слышал о ней из нескольких источников. Говорят, что, например, пока мужчины собирали два мешка кедровых шишек, женщина набрала четыре ведра такой ягоды. Мне эта кислица пока не попадалась, но показали места, где нужно её искать. Одно из них, к сожалению, уже отдали в аренду на полвека.

Микологи тоже постоянно открывают у нас новые виды, недавно стало известно о произрастании в крае редкого реликтового вида грибов. Заниматься этим направлением сложнее, потому что грибную коллекцию так просто не сделаешь, нужно ещё и прижизненное описание. Определить цвет, вид, на вкус попробовать — это важный диагностический признак грибов.

В Саянах много необычных растений. Та же черемша — есть высокогорный вид, растения которого имеют черешки с мизинец толщиной и высотой до метра, сладкие на вкус. С ними надо ещё разбираться.

Описание вида — это не точка, нужны ещё генетические исследования, анализ роста растения в культуре, чтобы сложилась ясная картина. Что я могу сказать точно — все растения полезны. А если таких сведений нет, значит, их свойства пока ещё не открыты. Анализируя 2300 видов, я отметил, что для 90% есть публикации о том или ином применении. И только о 10% никто ничего не знает.

— Николай Витальевич, а сколько всего видов вы открыли? Как происходит открытие нового вида и какова официальная процедура его регистрации?

— Недавно считал: 33. В этом году цифра вырастет, лежит ещё много материалов. Опубликовано около 130 статей в наших и зарубежных журналах.

Открытие всегда случайно. Включаются какие-то интуитивные механизмы. Идёшь — и вдруг тебя потянуло в сторону, а там…

— Надо все растения знать в лицо, чтобы понять, какие видишь впервые.

— Да, причём знать и их изменчивость, представлять, в каких пределах они меняются. И вот тебе попадается то, что не вписывается в изменчивость, и тогда начинаешь наблюдать пристально, иногда долгие годы. Многие виды по 20 лет растут у меня на огороде, прежде чем я решаюсь делать выводы. Пересаживаю, смотрю, как они ведут себя в культуре, как размножаются. Чтобы понять, новый вид растений перед тобой или нет, надо сравнивать.

Что касается процедуры регистрации, то тут свои правила. Обязательно должны быть подтверждающие материалы — гербарные коллекционные образцы. Плюс публикация в серьёзном научном журнале, описание; раньше оно требовалось на латыни, теперь разрешается на английском. Также выделяется типовой образец, эталон вида, на который идёт отсылка.

— Кроме вас многие сибирские ботаники являются первооткрывателями растений?

— Да, и в нашем педуниверситете, и коллеги в Томске, Новосибирске. В ботанических журналах постоянно публикуются статьи о новых видах. Наш регион имеет большой потенциал.

— Иностранные ботаники приезжают посмотреть?

— Конечно. Они очень мало знают о Сибири. Мне приходилось работать со швейцарскими специалистами. Наши просторы произвели на них огромное впечатление. Поражаются, когда узнают, что наши Саяны вдвое больше Кавказа и по площади сопоставимы с Францией. Или вот, ехали мы через Ергаки, длина трассы, проложенной через парк, 100 км; для них это было шоком.

— Есть ли у вас ученики с таким же энтузиазмом поиска новых видов?

— У меня было много студентов, сейчас они где только не работают — и в краевых структурах, и в дирекции по охране природных территорий. С их стороны встречаю понимание, это помогает в работе. А что касается энтузиазма… Ситуация сейчас сложная, а изыскания приходится делать за свой счёт. Здесь у человека должен быть такой интерес, что и затраты не останавливают. Есть, конечно, и те, кто остаётся на кафедре, некоторые идут глубже, в генетику. Но вообще желающих заниматься природой мало. А ведь наше направление очень перспективное.

— Вы каждый год выезжаете на полевые?

— Конечно. Тем более в окрестностях Красноярска много всего интересного, можно далеко не уезжать. Точно в этом году поедем со студентами на биостанцию в район Приморска, где отыскивается много древних отпечатков растений и окаменелостей.

Вообще, мне приходилось ездить немало во время работы над Красной книгой — я был её научным редактором. Над изданием работал большой коллектив — человек 30, специалисты из Москвы, Новосибирска в том числе.

— Книга обновляется? Кто принимает решение о включении в неё растений?

— Переиздаётся раз в 10 лет, это официальный документ. Виды вносятся в книгу по решению комиссии при краевом министерстве природных ресурсов. В нашей Красной книге самые разные группы растений, есть и лишайники, и грибы.

— Какие из них самые древние?

— Папоротники, лишайники, плауны. Есть, например, среди плаунов травки, которым по меньшей мере 100 млн лет. Причём это потомки больших древовидных плаунов, из которых образовались залежи каменного угля. Эти 40-метровые растения росли в заболоченной местности. А их потомки размером всего-то со спичечный коробок. Их вытеснили конкуренты, и плауны нашли себе место только на дне водоёмов, но абсолютно чистых. Недавно их отыскали в Ергаках и Можарском озере.

Или вот селагинелла — тоже очень древнее растение, сотни миллионов лет назад покрывавшее землю. Оно продаётся в цветочных магазинах. Требует очень большой влажности и идеально для террариумов.

— Есть ли вымирающие виды среди всем известных растений, которые люди продолжают рвать букетами? Например, жёлтые лилии, которых полно на Татышеве, исчезают?

— Жёлтый красоднев внесён в Красную книгу, но вырвать его совсем, я думаю, не получится. А жарок Виталия в Ергаках под угрозой, его охапками рвут.

— А подснежники?

— Прострел или сон-трава, которые продают, не относятся к исчезающим видам. Но вот кандык… Его начинают продавать в Красноярске весной вместе с черемшой. Мы поднимали этот вопрос ещё 20 лет назад, кандык включён в федеральную Красную книгу, и одно растение оценено в 300 рублей. Так что если вы купили букетик, он потянет на несколько тысяч. Призываю не покупать дикие цветы — пусть они остаются в природе! Хотя самое страшное всё же — когда растения уничтожают в результате промышленной деятельности.

Например, на юге края, в Саянах, растут самые ценные в генетическом плане кедровники мира, это доказано учёными Института леса, подтверждено генетиками. С 1994 года мы пытаемся добиться, чтобы этот участок получил статус заказника. Один из вариантов — присоединить его к парку Ергаки. В своё время, когда парк создавался, хозяйственники легко расстались с высокогорной частью, а вот низкогорные кедровники отдавать не захотели. Кстати, эти леса уже нарушены — самые крупные кедры были вырублены ещё в
1960-е годы леспромхозами. Встречались такие огромные деревья, что после спиливания их не смогли вывезти. Так и побросали, я встречал их немало. В Каратузском районе есть такой кедр, спиленный и брошенный. В его дупле охотники сделали избушку: навесили двери, поставили печку и нары, на которых в полный рост могут сидеть по 3—4 человека! Не жалко же было лесорубам уничтожать такого гиганта! Этим кедрам было по 600-800 лет, они патриархи наших мест.

— Вот и у нас вокруг города вырубают лес, пусть не реликтовый…

— Красноярские леса — это лёгкие города, их нельзя трогать. Конечно, природа худо-бедно это переживёт, но всё потом отразится на человеке.

Очень печально, что в Красноярске всё меньше и меньше зелени, несмотря на благие планы. Часто дороги расширяют даже не для проезда, а для того, чтобы парковать вдоль обочины машины.

— А деревья действительно обрезают неправильно?

— В зелёном строительстве, похоже, нет понимания этого вопроса. Ведь различные породы должны обрезать по-разному, но даже при том, что тополь хорошо переносит такую операцию, его нельзя резать до ствола. Как можно ждать, когда дерево вырастет, а потом обрубать ему все ветки? В таком возрасте любая обрезка смертельно опасна. Формировать крону надо раньше.

Категорически нельзя так же опиливать вязы — у нас, кстати, есть удачный пример, на острове Отдыха, когда вязы начали формировать вовремя: получились аккуратные шаровидные кроны.

Такой уход за деревьями, как у нас, — это способ вывести их вообще.

— Тополя не деревья, считают власти.

— Это мне непонятно. Тополь очень быстрорастущее и легко размножающееся растение. В своё время было ошибкой сажать женские тополя с пухом вместо мужских, которые прекрасно размножаются черенками. Хотя даже женские при правильной обрезке не дают семян. Тополя забирают очень много вредных веществ и, думаю, замены им нет, самые грязные районы надо засаживать именно этими деревьями.

Та же история в городе с газонами. Стоило кому-то сказать, что газон — это модно и хорошо, их начали устраивать всюду. Но ведь ухаживать за газоном не просто. А у нас почему-то считают, что достаточно прийти с газонокосилкой. В итоге Красноярск летом выглядит ужасно. Природные травы срезают под корень, и в жаркую погоду эти островки просто сохнут и желтеют. Я считаю, что если вы не ухаживаете за газоном — не трогайте его, пусть трава растёт. Лебеда смотрится лучше, чем жёлтый клочок сухой травы с мусором.

Особенно удручающе выглядит остров Отдыха с такими газонами и обрезанными тополями. Специально так не испортишь. Я не верю, что в нашей службе зелёного строительства нет специалистов, но почему так организована работа, непонятно.

— Какие деревья, кроме тополей, надо высаживать в городе?

— Прекрасно выносят городское загрязнение берёзы, рябины, липы, многие кустарники. Из хвойных — сосны, ели. Достаточно большой выбор, чтобы сформировать красивый ландшафт.

— Есть ли удачные примеры?

— Мне очень нравится, как озеленяют Абакан. Раньше это был грязный некрасивый город, но сейчас всё очень удачно подобрано, отлично смотрится. В Красноярске же и клумбы, и подбор видового состава растений, и сочетание цветов не выдерживают критики.

— Есть ли вообще у Красноярска своя ботаническая школа?

— Да, и довольно старая, ведущая начало из педуниверситета. Там работал профессор Леонид ЧЕРЕПНИН. Я и себя отношу к этой школе, поскольку в аспирантуре новосибирского Центрального сибирского ботанического сада Академии наук моим руководителем был ученик Черепнина. Но ботаническая школа — одно, а зелёное строительство — другое, это прикладное направление, и оно развивается не совсем полноценно. Упор делается на декоративность, однако нужно учитывать ещё и биологию, понимать особенности вида. Ботаники всегда готовы помочь советом, но прикладники у нас вроде как сами всё знают. Результат мы видим.

— Всегда хочется, чтобы мир вокруг тебя не был безымянным, знать названия растений… Жаль, что таких знаний не хватает.

— Да, вот и Красная книга издана небольшим тиражом, а ведь многие могли бы её купить.

Эта красота ещё недооценена многими людьми, но те, кто бывает в Ергаках, на Столбах, стараются беречь растения. К сожалению, когда появляется цель заработать, некоторым ничего не жалко.

— А есть впечатление, что люди всё же стали немного сознательнее относиться к природе?

— Отчасти да. Об этом стали больше говорить, писать в Интернете. Но при этом есть процент тех, кому говорить бесполезно, тут только кнут поможет.

На самом деле решения по восстановлению природы есть. Если говорить о городе, то можно обновить городские насаждения, посадить ёлку, пихту, у нас много интересных форм и лиственницы, и кедра. Есть ботанические сады, где их разводят, в том числе шаровидные растения, клоны, взятые из природы, подаренные ею. Хочется, чтобы в Красноярске росли наши деревья — ведь когда мы приезжаем на юг, мы хотим увидеть там пальмы, а не ели. А у себя игнорируем свои растения и трясёмся над пальмами. Я не против экзотики в Сибири, но почему мы пренебрегаем своим природным богатством?

Татьяна АЛЁШИНА