Среди множества угроз современного мира есть и такая: утрата своей идентичности. Но если в том, что кто-то меняет пол или теряет человеческий облик, решающее значение имеет собственный выбор, то разрушение национальных черт, традиций во многом диктуется окружающей средой и превалирующим информационным полем. В результате — мы не только не носим, но и не знаем национального костюма, приветствуем изучение английского языка в ущерб русскому, семейные альбомы выбрасываем на свалку, а на месте скромных, но уникальных застроек возводим помпезные, правда, не имеющие никакой эстетической и исторической ценности новоделы.
В этом смысле роль музеев (с оговоркой: когда они не просто хранят уходящую натуру, но активно транслируют культурные ценности в общественное пространство) трудно переоценить. О том, как сохраняют идентичность наши соседи, мы говорим с заместителем директора по науке Новосибирского государственного краеведческого музея Юлией САРЕНКОВОЙ, в апреле приезжавшей в Красноярск.
— Юлия, в вашем музее проходит невероятно много выставок. Только в апреле-мае — антикварная и винтажная бижутерия «Блестящие акценты»; графика Нади Рушевой; «Встреча у моря» — живопись современных крымских художников; выставка мебели и фарфора. У вас выставочная деятельность — основная?
— Нет, всё-таки в первую очередь музей существует для хранения культурных ценностей. Пожалуй, две трети общей музейной работы связаны с хранением, реставрацией, консервацией, научным изучением экспонатов и только оставшаяся треть — выставочная деятельность. Выставки — это итог, главный результат большого музейного процесса. Но именно они работают на нашу репутацию и приносят доход.
— Лет 10 назад была в вашем музее. Осталось впечатление, что там одна сплошная революция. Все залы в красном цвете. Было ясно, что 1917 год для города — отправная точка развития …
— Вы правы, был такой перекос. Но в 2009 году поменялось руководство музея, появились новые концепция и стратегия развития. Мы долго пытались соединить традиции, актуальные музейные технологии и основные музейные задачи — хранение, изучение и популяризацию культурного наследия региона. В 2011 году мы закрылись на три с небольшим года, сделали полную реэкспозицию в главном здании музея на Красном проспекте, а также реэкспозицию, но фактически — новый Музей природы Новосибирской области на Вокзальной магистрали. Сейчас Новосибирский государственный краеведческий музей — это не только рассказ про революцию 1917 года, это ещё и многие другие важнейшие для региона темы: древняя история Сибири, первые остроги, Сузунский медеплавильный завод и монетный двор, Транссиб, тыл в годы Великой Отечественной войны. Получилось, на мой взгляд, очень достойно.
Экспозиция «Сузунский медеплавильный завод»
— Вы как зам по науке какую в этом сыграли роль?
— В музей я пришла 7 лет назад из науки в прямом смысле этого слова — по специальности я археолог, работала в Институте археологии и этнографии СО РАН, преподавала в университетах Новосибирска. Передо мной и всей нашей командой стояла задача строительства нового музея. Мы проектировали качественно другой музейный продукт — современный, доступный, научно точный и обоснованный, способный продемонстрировать не только технологические возможности современного музейного дела, но и актуальные научные тенденции.
Трудно сказать, каков здесь вклад каждого члена нашей проектной команды, но в результате большой проектной работы наш музей — единственный за Уралом, где крепко реализован археолого-этнографический подход. Подача материала, экспозиционное деление представлено не по эпохам, а по культурно-историческим типам. Получается очень понятная для посетителя вещь.
На цокольном этаже главного здания музея расположены четыре зала постоянной экспозиции «Сибирь в древности», представляющей быт и верования коренных народов Сибири. Когда человек приходит в наши музейные залы, он видит, например, культуру охотников и рыболовов от эпохи неолита вплоть до этнографической современности, где всё показано в развитии. Людям даже без экскурсовода становится понятно, как это развитие происходило, почему оно шло именно такими путями, почему материальный мир традиционных культур принял именно такие формы. Совершенно иначе воспринимается история региона. Раньше дети в наших опросах о прошлом области писали: сначала были динозавры, потом мамонты, потом моя бабушка, потом я. Теперь эту историю мы немножко раздвинули, между мамонтами и бабушкой у нас ещё кое-что помещается.
Выставка «Земляки»
На первом этаже музея семь залов посвящены истории Новосибирской области. Концептуально тоже получилось замечательно — нам посчастливилось работать с отличными дизайнерами. Мы знали, какие предметы, комплексы и темы хотим показать в экспозиции, и объявили международный конкурс на художественное решение. Новосибирск ведь имеет очень небольшую историю, городу 120 лет, особых «местных» тем для разговора с посетителем не много, а хотелось сделать всё это ещё и красиво. И всё совпало — и предметные ряды, и темы, и замечательные дизайнеры, которые предложили нам то, что мы так упорно искали — совершенно новый подход к видению музея. Удивительно, что они оказались новосибирцами…
— Вы объявили международный конкурс, чтобы выиграли свои?
— С конкурсом получилась настоящая драма. Было большое количество участников: именитые компании, занимающиеся музейным дизайном, талантливые юные архитекторы, иностранные дизайнерские бюро. Увы, все проекты оказались или очень похожими друг на друга и, что ещё хуже, на уже реализованные в России экспозиции, или были абсолютно футуристическими, невозможными к реализации в наших условиях. Мы сделали для себя массу неутешительных выводов, но по-прежнему хотели создать совершенно новый музей. И перед самым окончанием конкурса появился отличный проект, который предложила никому не известная на музейном рынке компания из Новосибирска. Нас, конечно, обвиняли и подозревали в предвзятости. Но презентация итогов конкурса и круглый стол расставили всё по своим местам.
А секрет оказался прост — наши дизайнеры просто никогда не занимались музеями и потому придумали новую вещь, связанную с разными объёмами подачи информации, а не только с красотой музейного оборудования. На входе в зал даётся концентрированная информация, и человек может выбрать, хочет он в этот зал идти и узнавать подробно или нет. Предусмотрена и возможность навигации по залу, когда посетитель выбирает список ему интересных тем, и ему показываются витрины и уже расширенный формат сведений в этом зале. То есть технологически всё это очень современно, но при этом технология — не аттракцион в музее, а музейный инструмент.
— Вы грант на это получили?
— У нас была федеральная программа по модернизации и различные гранты. В 2013 году всё стремительно начало дорожать, деньги, увы, быстро закончились, в этой концепции мы успели сделать три зала: Новосибирск в 1960-е, 1950-е годы и в годы Великой Отечественной войны. Всё остальное пока в облегчённой версии, без большей части мультимедийных технических чудес, но с возможностью встраивания запроектированной «начинки» в существующие залы. Кстати, последние залы основной исторической экспозиции открываем в мае на Музейную ночь.
Что касается выставок, под них отведены шесть больших залов на втором этаже, включая гордость музея — большой колонный зал. В тематике выставок мы можем позволить себе и выставки предметов искусства, культуры других стран и территорий. Общий баланс между местной и общекультурной тематикой за счёт постоянных экспозиций соблюдён.
— Когда в музей вкладываются большие деньги, потом возникает вопрос — а надо ли после этого в музее что-то менять?
— Конечно, да.
— А для чего? Допустим, музей воспроизводит дореволюционный быт русской семьи на Севере — с восковыми детишками, с мамой у печки. Красиво, посетителей завораживает. А если менять — куда всю эту красоту?
— Вопрос в том, стоит ли вообще строить такие диорамы, масштабные исторические ансамбли. Ансамблевый подход, когда музей создаёт уголки реальности прошлого, или наших вымышленных представлений о прошлом, в современной музейной практике не однозначен. Да, эти ансамбли очень любят посетители. Но ансамбли трудоёмки и очень сложны в реализации, быстро приходят в негодность и достаточно дороги в производстве. Должен ли музей показывать картинки о прошлом или формировать какие-то другие впечатления? Я за умеренность присутствия в музее ансамблевых групп.
— Такие реконструкции очень любят дети, а ведь в первую очередь на детей музей и ориентируется при создании «картинок прошлого».
— У меня на это другой взгляд. Дети приходят в музей в основном централизованно, в составе школьных экскурсий. В среднем это 25-30 человек, с ними решительная учительница, которая хорошо, что всех довела, восемь раз пересчитала, ответила на миллион вопросов и разрешила несколько стихийных конфликтов. Попадает группа в музейные залы, работает экскурсовод, а какому-нибудь конкретному мальчику Саше в роскошной реконструкции избы совсем ничего не видно — может, Саша небольшого роста, или девочка Люда, стоящая перед ним, всё загородила. И возможности у такого Саши переспросить и вернуться нет — все же группой идут. В этой ситуации ансамблевый подход не работает совершенно. Саша из музея уходит и чаще всего — навсегда.
Вот тут-то музею и нужно сделать так, чтоб каждому из пришедших в группе детей стало интересно, каждый захотел прийти сюда ещё раз, но уже не с одноклассниками, а со своими родителями. Увы, уговорить родителя в свой выходной пойти в музей смотреть бытовую реконструкцию, которую этот родитель видел ещё в своём детстве во время такого же школьного посещения музея, почти невозможно.
Музей природы
Мы вот решили, что музею нужно ориентироваться на семейное посещение. А чтобы в музейном пространстве было интересно и комфортно как родителям, так и детям, нужна совсем другая структура организации пространства, другое выстраивание информации, другие методы её подачи.
Даже если построенная экспозиция великолепна — всё равно необходимо менять сюжеты, предметные ряды, темы. Ведь главная наша задача — чтобы посетитель захотел к нам вернуться. По статистике, если совсем не лукавить, человек ходит в музей в лучшем случае раз в год. Потому что по-прежнему считает — музей статичен. Это отношение мы и должны менять в первую очередь. Мы делаем в год 100 с лишним выставок. Получается, что в своё единственное в году посещение музея человек видит лишь малую часть того, что мы предлагаем.
— Какой музей страны вас впечатляет, является образцом?
— Я бы не сказала, что это какой-то один музей. И мы в своей работе не стесняемся использовать подходы коллег, их находки в работе. Равняться на музеи-гиганты — Эрмитаж, ГМИ им. Пушкина, Третьяковскую галерею всё-таки в нашей ситуации смешно, потому что они, имея нескончаемый туристический поток, вообще могут не делать ничего нового и всё равно иметь свои два миллиона посетителей в год. Но они делают потрясающие выставочные проекты, виртуозно работают со средой, с музейными предметами, с местным сообществом — на выставки в Москве стоят очереди. И в этих очередях не только туристы, там жители Москвы. Здесь, конечно, важны не только методы музейной работы, но и сами коллекции. Собрания музеев Центральной России — это предметы мирового культурного достояния.
— Так, главное всё-таки коллекции, а не придумки?
— Это так. В музей люди идут смотреть подлинники. Без коллекции, музейного предмета невозможно придумать что-либо, как ни мудри с дополнительными функциями.
На сайте почти каждого музея сегодня есть виртуальные туры, можно всё посмотреть и «погулять» по экспозиции. Есть цифровой государственный каталог музейных предметов РФ опять же. Но ощущение причастности к истории, культуре даёт только подлинник.
— А в региональных музеях что по-настоящему ценно — только археологические предметы? Кстати, всё ценное из местных музеев, говорят, забирают столицы…
— По поводу того, что в Москву уходит всё лучшее — это, конечно, не так. Сегодня музейная деятельность, музейный учёт, процесс попадания коллекции в фонды, её передвижения внутри и за пределами музея предельно регламентированы. Были в истории ХХ века сюжеты, когда лучшие коллекции и отдельные предметы изымались, и на их основе комплектовались целые музеи в других регионах, но сегодня, повторюсь, такая ситуация абсолютно невозможна.
Экспозиция «Сибирь в древности»
Если говорить об археологических коллекциях, которые могут быть получены экспедиционными отделами самого музея, здесь есть разные варианты. Если экспедиционные исследования комплексные, и организаций-участников в них несколько, то ещё до начала работ определяются последующие права на результаты раскопок — кто хранит, кто публикует, кто и на каких условиях экспонирует. Так часть предметов может оказаться не в месте их обнаружения, а в том числе и в столичных музеях и научно-исследовательских организациях, если они были участниками экспедиции.
— На территории за Уралом у кого наиболее ценные коллекции?
— Провокационный вопрос. Я очень люблю Екатеринбург и его музеи. Прекрасная коллекция в Музее природы и человека в Ханты-Мансийске. Красноярский краевой краеведческий музей славен своими фондами. Но если об археологии — такой блестящей коллекции, как в минусинском Мартьяновском музее, я не видела, пожалуй, нигде. Сомневаюсь, что даже столичные музеи могут с ней потягаться. Залы археологии просто потрясают.
Но, например, привезти подобную выставку для экспонирования в другой регион — большая организационная проблема. Нужно сделать очень много телодвижений — разрешительных документов, экспертиз, вложения средств. Потому большая часть великолепных коллекций сибирских музеев статично экспонируется в «родных» им музейных залах.
— Скажите, а часто ли музею дарят экспонаты?
— Часто. Это одна из двух основных форм поступления предметов в музей– покупка и дар.
— Наверное, это в основном предметы советской эпохи. А её экспонаты уже ценность?
— По поводу ценности предметов советского быта нельзя сказать однозначно: это ценно, это нет. Допустим, у нас скомплектованы фонды продукции предприятий города Новосибирска начиная с 1920-х годов до 1990-х. Всё, что касается этой тематики, нам уже не нужно для хранения в фондах. Но случилась смешная ситуация, когда мы собирали экспозицию, посвящённую первоцелинникам: выяснилось, что в фондах музея нет ни одного гранёного стакана. Мы начали искать на своих кухнях и дачах — ни у кого нет. Так что у первого человека, который пришёл к нам с мешком всякой всячины для передачи в фонды, мы взяли в первую очередь эти стаканы и были страшно рады.
Понятие ценности вообще относительно. Сколько конкретный предмет может стоить на антикварном рынке — это одна сторона. Кроме того, предметы могут быть просто редкими, выпущенными малыми тиражами, хотя их особая ценность при изготовлении не предполагалась. Ценность, знаковость именно этого предмета для нашего региона — совершенно другое. Есть ещё и совсем особая история — ценность для данного музея, его деятельности.
Из последних таких ценных для нашего музея приобретений — коллекция мебели, предметов интерьера начала ХХ века и обширный семейный архив нескольких поколений семьи, жившей с начала до середины века в Харбине. Мебель была приобретена там же и позже перевезена в Новосибирск. Кроме своей непосредственной рыночной ценности (роскошный гостиный гарнитур в стиле модерн) эти предметы ценны для музея потому, что дают нам новые возможности в выставочной деятельности. Мы наконец получили возможность сделать серьёзную выставку про Харбин и про Китай глазами русских. Выставка «Из Харбина» будет открыта для посещения с 12 мая.
— Эта коллекция была получена в дар или приобретена музеем?
— Приобретена, но по символической цене. Фактически это дарение. Этот пример очень хорошо иллюстрирует меняющееся отношение к музею в Новосибирске — предыдущий владелец имел возможность продать мебель, вазы, фарфор через антикварные магазины и, конечно, выручил бы за них гораздо больше. Но он сделал выбор в пользу сохранения истории своей семьи комплексно в музее. Он понимает, что его вещи будут сохранены навсегда, история семьи будет рассказана, опыт его близких может стать для тысяч посетителей ответом на вопросы или позволит взглянуть на давно известные события с новой точки зрения. Я очень рада, что в Новосибирске начинают понимать — вещи в нашем музее не только хранятся, но и имеют длинную жизнь. Значит, у нас начинает получаться.
— А как вы пиарите вашу деятельность, находки? Ваши выставки представляют интерес для местных СМИ?
— У нас давние и тёплые отношения с представителями новосибирских медиа, в качестве нашего музейного продукта давно не сомневаются, и, ко взаимному удовольствию, мы тесно работаем. В штате самого музея есть несколько специалистов, занимающихся продвижением музейного продукта. К сожалению, наш учредитель не считает возможным наличие большого отдела маркетинга в штатном расписании музея, хотя, конечно, такой отдел нам очень нужен.
— Так всё-таки что помогает сохранять идентичность и надо ли это современному человеку?
— Вопрос идентичности всё же должен ставиться не музеем, а посетителем. Музей должен создать среду, условия, в которых человек захочет и сможет определить себя, своё место в культуре и истории. Сейчас в музейной среде очень популярна концепция соучастия, при которой посетитель «находит себя» в музее в прямом смысле этого слова — узнаёт в темах и комплексах очень созвучные себе и своей личной истории сюжеты. Такой музей даёт возможность понять настоящую ценность собственной истории и культуры. На наш взгляд, это и есть по-настоящему современный музей.
СФ