Желающих оказать безвозмездную помощь на Олимпиаде-2014 в Сочи было свыше 180 тыс. россиян. В октябре 2017 года на девятнадцатом Всемирном фестивале молодёжи и студентов работали 7000 волонтёров. В среднем в волонтёрском движении в России, по данным исследования ООН, занято от двух до четырёх миллионов человек. Это только официальные данные без учёта спонтанных добровольческих активов, формирующихся, например, в связи с чрезвычайными ситуациями. Так, когда случились наводнения в Краснодарском крае в 2012 году и на Дальнем Востоке в августе 2013 года, именно стихийная массовая самоорганизация позволила в короткие сроки собрать гуманитарную помощь. О том, что такое современное волонтёрство, мы поговорили с руководителем волонтёрского движения «Даниловцы», соучредителем Школы социального волонтёрства (г. Москва) Юрием БЕЛАНОВСКИМ.
— Юрий, движение «Даниловцы» достаточно известно в Московской области, а за её пределами и тем более в Сибири — нет. Расскажите о нём.
— Движение возникло 10 лет назад. Часто волонтёрские движения формируются стихийно как частная инициатива. Например, друзья собрались и поехали в детский дом. Потом взяли ещё друзей и т.д. В нашем случае движение было сконструировано людьми, которые имели опыт в организации, ведении проектов, хотя именно работой с волонтёрами все мы занимались впервые.
Мы сразу смогли набрать волонтёров — сторонних людей, которые проходили незамысловатый, но отбор, затем учились. Группа единомышленников, которая стояла у истоков, связана с Даниловским монастырём Москвы, для нас не было другого варианта, как назвать возникшее движение. Например, сам я 15 лет до этого работал при Даниловском монастыре, часть времени как волонтёр; правда, тогда и слова-то такого не было. Просто был добровольным помощником.
Мы — общественное движение, которое развивает именно социальную тему в чистом виде, но изначально было понимание: всё, что связано с религией, с церковной жизнью, остаётся именно при монастыре, а не здесь. Для нас эта граница очень чёткая, и, конечно, нет православных требований к людям. Внутренний мир мы не навязываем. Требование у нас одно — чтобы человек сам хотел помогать другим. Бывали случаи, когда мама за руку приводила, таких людей мы не принимаем.
— И всё-таки вы очень долго были связаны с церковной жизнью, а сейчас в основном, занимаетесь социальным служением. Означает ли это, что благотворительность и помощь ближнему на сегодняшний день важнее?
— Если мы говорим о личном, то для меня и то и другое очень важно. Я — христианин, профессионально вместе с нашей командой развивающий социальное волонтёрство. И для нас именно наша вера и христианское отношение к человеку являются основой служения. Если говорим о профессиональном, то да, сегодня я действительно считаю, что развитие благотворительности и социального волонтёрства важнее православного миссионерства и катехизации. Последние, к сожалению, слишком мало дают обществу, где сегодня многие люди очень нуждаются в конкретной помощи.
— Церковь часто обвиняют в том, что она мало благотворит. Возможно, об этой стороне деятельности просто не знают? А с другой стороны — действительно ли в этом предназначение Церкви?
— Благотворительность, служение ближним — да, безусловно, это призвание Церкви. Простые слова благочестия не действенны. Нужны серьёзные ответственные дела. На уровне частном очень и очень многие верующие помогают нуждающимся, служат тем, кто попал в беду. Но никак православное сообщество от уровня частного не перейдёт к уровню профессиональному и системному. Благотворительность в России, к сожалению, сформировалась в стороне от Церкви.
— Почему в современном мире волонтёрство становится всё более актуальным?
— Сейчас принято говорить, что волонтёрство уходит корнями в Первую мировую войну.
Со мной могут не согласиться, но лично моё мнение — корней этих нет. Наша история была прервана, и слово «доброволец» было только в книгах о войне, но не было связано с реальностью. Слово и сейчас не очень популярно.
А слово «волонтёр» имеет смысловое наполнение, которое сейчас и есть — дарить себя, своё время на доброе дело, и с войной это никак не связано.
В советское время нельзя было даже предположить ситуацию, когда кто-то пришёл в больницу и решил помочь на добровольных началах. Больницы, как и детские дома, психоневрологические диспансеры, были закрытыми учреждениями. Друг другу люди, конечно, помогали, но помогающих организаций не было.
В постсоветское время лёд взломал фонд «Подари жизнь», первый фонд, который научился привлекать деньги для нуждающихся и делать это прозрачно. Это была первая история. А всерьёз волонтёрство в России встало после наводнений 2012-2013 годов и сочинской Олимпиады, когда люди вдруг осознали, что их посильный вклад действительно важен. Пожертвовать 100 рублей — мелочь, но если пожертвует ещё 1000 человек, это спасёт жизнь ребёнку. Так и здесь: у человека есть три часа свободного времени, этого мало, но в сумме получается достаточно для доброго дела.
— Как вы считаете, продержится ли волна популярности волонтёрства? Может, это мода…
— Реклама волонтёрства во многом идёт за счёт спортивных событий, и это очень хорошо — люди, по крайней мере, задумываются, что такое в принципе есть. Но, с другой стороны, мне известны лишь единичные случаи, когда люди побывали волонтёрами на Олимпиаде или Универсиаде и потом пошли в другие сферы. Социальными волонтёрами становятся другие. Как это популяризировать? Надо создавать благоприятные условия. Приведу в пример путь, которым идём мы.
Придя к нам, человек проходит два собеседования. На первом происходит общее знакомство, второе — непосредственно в группе, где человек будет работать. Это уже беседа-объяснение, что делать, готов ли человек к тем или иным задачам. Сначала волонтёр находится в позиции смотрящего, но быстро включается.
Один из важных принципов для нас — групповая работа. Она является гарантом не только результата, но и безопасных границ. Мы не выпускаем в поле одного человека: есть риски и для нас (ведь мы человека не знаем), и для него — как сам воспримет первую встречу, например, с больными детьми. В группе все эти вещи минимизируются.
Работа чётко выстроена — конкретная группа в определённые дни недели посещает своё учреждение. Кто-то идёт в больницу, кто-то варит суп для бездомных, кто-то отправляется в психоневрологический интернат. Ещё один момент в работе: мы не помогаем людям деньгами. Это достаточно категоричный наш принцип. Много раз убеждались, что игнорирование его приводит к нарушению общения с подопечным, в глазах которого волонтёр перестаёт быть волонтёром и становится источником денег, как бы печально это ни звучало.
Очень важно минимизировать затраты и проблемы волонтёра на пути в социальную сферу. Большим плюсом станет выстроенная система, где человеку требуется только личное желание, может быть, даже несозревшее, и свободное время. А дальше мы помогаем определиться за счёт большой палитры. Например, вам нравятся животные? Тогда у вас есть на выбор определённое количество фондов, движений, которые занимаются собаками: кто-то кормит, пристраивает в добрые руки, занимается передержкой, присматривает, пока хозяева в отъезде и т.д. Большой выбор позволяет определиться.
Второе — отсутствие огромного количества условий отбора. У нас человек не ждёт долго — после собеседований сразу «заступает на пост». Если будет слишком сложно попасть в число волонтёров — люди не пойдут.
Третий пункт — это командная работа, о которой я уже говорил.
Далее — распределение зон ответственности. Это очень важно. Волонтёры внутренне не подписываются двигать горы. И они, и координатор группы понимают, что в какой-то момент волонтёр может не прийти. Заболел, устал, задержался на работе. Координатор не прийти не может. Плюс он даёт поддержку, где-то эмоциональную, где-то обучающую.
— Хочется заострить внимание на вопросе доступности. Насколько волонтёры легко могут попадать в больницы? Поддерживается ли волонтёрство государством?
— Это действительно важный момент в нашей стране. Раньше были учреждения, которые легко шли на контакт, понимая важность нашей миссии. Были и те, кто просто не пускал, без разговоров.
Сейчас государственная система меняется. На днях Государственной думой принят закон о волонтёрстве. Это не новый единый закон, а сумма поправок во многие профильные законы, в том числе в медицинской и социальной сферах. В итоге со временем все медицинские учреждения станут открытыми для волонтёров, но появятся и определённые требования к волонтёрам. Из спонтанного процесс развития волонтёрства превратится в упорядоченный.
Но всё зависит от меры формализации. Поправки могут сделать волонтёрство открытым, доступным и понятным, а могут и наоборот — совершенно закрытым. Если, например, введут для волонтёров обязательные медкнижки, кто будет их оформлять? На оформление нужно несколько дней, деньги, у волонтёра должна быть очень сильная мотивация, чтобы согласиться на это.
Озвучу ещё одну печальную вещь: сейчас в среде чиновников и сотрудников казённых учреждений культуры отношение к волонтёрству совершенно чудовищное, на уровне потребительского рабства. Для них волонтёры — бесплатная рабочая сила из разряда «это вам надо, вы и делайте».
— Наверное, к такому отношению невозможно привыкнуть.
— Да, действительно, чаще всего волонтёры бывают не готовы столкнуться с больничной системой. По отношению к детям медицина сильно изменилась, но всё равно порой шокирует людей, и не каждый может вынести. В больницах редко кого-то называют по имени, всё время по фамилии. Короткие грубые фразы: «А, этот, да его отправили...», как будто речь идёт о мебели, а не о ребёнке.
Для нас спасение именно в группах, где люди не остаются один на один с такой системой, хотя она и обескураживает. Как говорит мой коллега, мы создаём купол человечности, где всё по-другому. Мы больничную жизнь ставим на паузу, а личную жизнь нашего подопечного с паузы снимаем. Внутри купола, который создаёт волонтёрская группа, человек опять становится собой, может поделиться страхами, болью, радостью. Для людей это очень важно. И именно это мы стараемся в больницах реализовывать.
— Вы в основном говорите о работе в больницах. Это самое востребованное? С бездомными и пожилыми людьми меньше желающих работать?
— Наша массовая деятельность — это волонтёрская помощь детям в казённых учреждениях. Она делится на два равных направления — помощь детям в больницах и помощь детям-сиротам. В каждом направлении по шесть волонтёрских групп. И по одной группе помогают бездомным, людям в психоневрологических интернатах, заключённым и т.д.
Примерно такое же распределение и среди фондов. Подавляющее большинство помогают детям. Общество наше находится на зачаточной стадии развития благотворительности. Да, благотворительность состоялась, но она ещё в зародыше и живёт эмоциями. А относительно детей эмоции сильнее всего. Поэтому и деньгами помогают, и в волонтёры идут большей частью ради детей.
— Кто обычно становится волонтёром: те, кто прошёл через схожую жизненную ситуацию, тоже пережил беду? Или это стереотип?
— К нам приходят невероятно разные люди, мы попытались создать систему, где каждый может принять участие. Среди волонтёров много тех, кто просто хочет потратить время на что-то доброе. Или помнит себя в детстве, когда попал в больницу, ничего серьёзного, но ощущение серости и одиночества осталось. К работе с детьми на 70% подключаются девушки 22-27 лет. Картина похожа и в других организациях. Очень мало старшего поколения, хотя сейчас идёт подъём среди волонтёров «серебряного возраста». Со школьниками почти никто не работает, потому что мы не имеем права нести ответственность за несовершеннолетних. Меньше всего тех, кому 30-50 лет, это период активной работы, семейной жизни, и у людей почти не остаётся времени.
— Вы сказали, что не работаете с детьми, а ваши собственные сыновья помогают в волонтёрских проектах?
— Мы с моими детьми порой участвуем в наших благотворительных акциях. Но к регулярной волонтёрской работе они не могут быть допущены. Мы работаем только с совершеннолетними. Я лично не сторонник обязательного волонтёрства в школьные годы. Волонтёрство всё же — это решение зрелого ответственного человека.
— Не приходят ли к вам с корыстными намерениями или злым умыслом?
— К счастью, именно у Даниловцев не было ужасающих примеров. Но бывали случаи, когда девушки с оккультными увлечениями пытались проникнуть в больницу. Или парень начал проповедовать поклонение Перуну. Таких «волонтёров» мы не принимаем. Мы вообще не поддерживаем навязывание подопечным своих убеждений. И, конечно, строго смотрим, чтобы не было вторжения в диагноз, это не обсуждаем с подопечными, в противном случае волонтёр сразу отчисляется.
Есть пример от коллег из Калининграда, когда мошенники под видом волонтёров пытались втереться в доверие к семье, узнать диагноз, настоящие данные, чтобы затем воспользоваться этим в своих целях. Как-то коллеги рассказывали, что у них были случаи, когда волонтёров отчисляли из-за подозрения в увлечении маленькими детьми. Есть строгие правила, что волонтёры не могут оставаться с детьми наедине, и даже усаживание на колени или объятия вне присутствия родителей — запрещены.
— Кстати, о сборе денег на лечение больных. Ежедневно мы видим просьбы о помощи на лечение. И, конечно, многих останавливает опасение нарваться на мошенников. Но для кого-то, как раз ввиду отсутствия времени, нет другого варианта сделать доброе дело, как помочь деньгами. Как тут быть?
— Моё мнение, что деньги лучше переводить в организации, которые доказали свою прозрачность, идут на контакт и могут подробно объяснить и предоставить доказательную базу, на что тратятся деньги.
Здесь есть и минус — начинающие организации, чьё имя не так известно в обществе, остаются за бортом.
Но и они могут сразу действовать прозрачно: на сайте должны висеть выписки, справки, квитанции и т.д., а также чёткая сумма сбора, которая меняется. То есть вы вносите деньги и примерно через сутки система их видит и сумму изменяет.
На личные карточки нельзя жертвовать никогда, если только это не первая степень знакомства. И то, бывает, что человек внушаем и пересказывает вам историю, действующих лиц которой на самом деле не знает. Нам могут показывать сканы из несуществующих больниц и печати несуществующих врачей, никто из обычных людей не разберёт, что это неправда. А фонды проверяют все данные.
Бывает, люди хватаются за последнюю соломинку, собирают деньги, чтобы поехать в Израиль, не верят диагнозам, и это понятно. И часто эти деньги собираются на самом деле в никуда, потому что операция заканчивается летальным исходом. Это невероятно трагичные случаи. Но фонды проверяют и их — и иногда отказывают, понимая, что могут помочь другим людям, у которых есть шанс.
За помощь в подготовке материала благодарим психолога Молодёжного центра «Новые имена» Анастасию КАМАЕВУ
Анастасия АНДРОНОВА