Елена КОНОВАЛОВА: «Важно быть честным в своих оценках»

— Когда следишь за подготовкой спектакля, видишь, как непросто он рождается, тогда трудно, наверное, смотреть глазами критика, писать о недостатках?

— На самом деле критики очень редко следят за процессом выпуска спектакля, за исключением тех случаев, когда имеют к нему прямое отношение. Я работала в разных театрах края и, разумеется, постоянно бывала на репетициях — это часть работы. Но она не имеет отношения к театральной критике. Рецензии о постановках своих театров писать не принято.

— Но вам приходилось и наблюдать выпуск спектаклей как критику, человеку со стороны…

— И даже фотографировать. В последние лет десять увлеклась фотографией и очень люблю снимать именно репетиции, «театральную кухню», а не готовые постановки. Завела театральный фотоблог в Фэйсбуке для публикации таких снимков. А что касается рецензирования этих спектаклей… Понимаете, какие-то ошибки во время процесса и в итоговой работе — не одно и то же. Актёры порой искренне не понимают невысокую критическую оценку — мол, мы же так старались, так увлечённо работали! Но энтузиазм на репетициях отнюдь не гарантирует качественный результат. Когда смотрю спектакль, выпуск которого наблюдала изнутри, могу отметить, что какие-то эпизоды стали лучше, какие-то пока не получились. А иногда вижу набор неплохо сделанных сцен, которые, увы, так и не стали целостным высказыванием. Так что, отвечая на ваш вопрос, — нет, моё восприятие спектакля от более близкого знакомства с ним не замыливается.

— Какой вы критик — раскрывающий плюсы или подчёркивающий минусы?

— Мне кажется, главная задача критика — просто быть честным в своих оценках. Уметь сделать разбор спектакля, проанализировать, о чём он, как соотносится с драматургической основой (если она есть), с сегодняшним днём, его эстетикой и проблематикой, как решено сценическое пространство, как в нём существуют актёры и т.п. В любой, даже самой неудачной постановке всё равно можно найти что-то положительное. Помню, в юности услышала на семинаре от критика Татьяны Николаевны ТИХОНОВЕЦ: «Если не увидели в спектакле ничего хорошего — похвалите актёров». Прошли годы, и я убедилась, как она права — есть артисты, которые порой могут вытащить на себе даже весьма посредственную постановку. Я лично не знаю театра, где нет хороших актёров — чаще проблемы с режиссурой.

— И всё-таки: легко ли быть честной в оценках, когда знаешь всех и тебя — все?

— Нелегко. Поэтому мне гораздо проще работать в других территориях, где меня знают разве что отдельные режиссёры, пресс-службы и коллеги по цеху. Сохраняется профессиональная дистанция. В Красноярске занимаюсь освещением театральной жизни с 2000 года, меня здесь действительно знают все, и за откровенность суждений порой расплачиваюсь тем, что некоторые театры даже опускаются до отказа в аккредитации. Это вызвано ещё и сильным ослаблением влияния СМИ. Лет восемь назад, когда работала в газете «Вечерний Красноярск», подобную выходку себе просто никто не позволил бы. Сейчас я представляю в крае несколько профильных столичных изданий. Что не мешает отдельным театральным руководителям иногда препятствовать моей профессиональной деятельности. Но пусть это остаётся на их совести. На мою работу подобная профанация не влияет — я писала и буду писать всё, что думаю. Иначе в этой профессии, считаю, вообще нет смысла. Если начинаешь излишне беспокоиться, как на твои слова реагирует кто-то в театре или в минкульте — тревожный признак, что тебя понесло в пропасть.

Один многомудрый коллега как-то пытался меня увещевать — мол, театры с тобой будут сотрудничать только тогда, когда ты им полезен. Но, видимо, понятие полезности у нас с ним сильно отличается. Я вижу пользу и вообще призвание профессии критика в откровенном и уважительном диалоге с театрами.

Мы можем в чём-то заблуждаться относительно друг друга, но главное — стремиться к пониманию. И оставаться при этом честными. Театр не может существовать без сторонней профессиональной оценки, любому художнику нужна обратная связь.

— А разве реакция зрителей — не есть та самая обратная связь? Чем объяснить, что оценки критиков и зрителей зачастую очень сильно отличаются?

— Критики — это часть аудитории, просто более подготовленная. Особенно в отношении каких-то театральных инноваций, без которых театр существовать не может — это живой организм, он развивается, в нём постоянно появляется что-то новое. Да, подчас спорное и неоднозначное. Но ошибки и эксперименты — тоже необходимый этап роста. Зрители же в массе своей консервативны, не все готовы принять что-то непривычное. Очень многие видят в театре лишь развлечение. Этим, собственно, живёт антреприза — незамысловатые коммерческие комедии проще продать. Но я лично категорически против того, чтобы подобные спектакли засоряли репертуар государственных театров.

— Комедии в театре не приветствуете?

— Знаете, какая самая лучшая комедия, которую мне довелось посмотреть? «Волки и овцы» А.Н. ОСТРОВСКОГО в постановке Петра Наумовича ФОМЕНКО. Но ей уже 25 лет. Комедия — это наиболее сложный театральный жанр, поэтому по-настоящему качественных комедийных спектаклей очень и очень мало. В Красноярском крае я таких не видела. Зато полно примитивного суррогата, ориентированного на самые непритязательные запросы публики. В зрительской службе театра им. Пушкина не стесняются заявлять, что готовы хоть ежедневно продавать комедию «Он, она, окно и тело», не сомневаясь, что соберут аншлаг. А билеты на свежие премьерные спектакли, более сложные для восприятия, могут при этом спускать за бесценок, прикрываясь какими-то сомнительными акциями. В прошлом сезоне там был просто вопиющий случай, когда билеты на премьеры «Дни нашей жизни» и «Дядя Ваня» предлагали по 50 рублей. Я считаю, что таким «специалистам» в театре не место — они приносят ему сильнейший вред.

— В чём именно вы видите вред?

— В том, что сбиваются ценностные ориентиры. Безусловно, интерес публики театру очень важен, но коммерческий успех не может быть самоцелью. Свою лепту в этот процесс разложения вносят чиновники, которые требуют от театра самоокупаемости. Но это бредовая идея. Иначе репертуар заполонят спектакли, которые легче всего продаются. То есть — массовые комедии. Театр же — более сложный организм. Это единственный вид искусства, в котором артисты находятся в живом диалоге со своей аудиторией. И я разделяю позицию тех режиссёров и актёров, которые утверждают, что быть зрителем — тоже труд, он требует от человека определённого настроя и даже усилий. Как говорит один из моих любимых актёров Максим ФОМИН, он не для того учился своей профессии, чтобы люди уходили из театра с пустой головой и с пустыми сердцами. Как найти к ним ключ — вот вопрос.

— Вы как-то сказали, что вас не смущает в театре «ни обнажённое тело, ни нецензурная лексика, ни острые темы — лишь бы использование всего этого было оправдано». Честно говоря, мне сложно представить себя на спектакле, где два часа задником на сцене — мужской член. Выход: не нравится — не смотрите? Или это всё же предмет для дискуссии? Когда-то гранью, через которую никто не мог публично переступать, были приличия. Сейчас ограничений нет?

— Знаете, лично меня не устраивает, когда я еду в общественном транспорте, мужчины там свободно матерятся — и никто вокруг не возражает. Или когда ЖИРИНОВСКИЙ в прямом эфире федерального телеканала кроет матом своих оппонентов — и вся страна это смотрит, и ни один человек не подаёт в суд ни на телеканал, ни на политика. Так каких «приличий» вы ждёте от театра? Он лишь отражает состояние нашей действительности. Может, попытаться для начала её изменить?

— Мне кажется, суть периодически возникающих конфликтов между публикой и театрами в том, что публика расценивает отечественные произведения, да и тот или иной театр в каком-то смысле как общее культурное достояние нации. И зрители, как минимум приходя на классические произведения, хотят видеть традиционное прочтение, а им предлагается то политическая сатира, то антиэстетика, то переклички с современностью, от которой все устали. Действительно ли зритель не имеет право сказать «фи» художественным поискам творцов? И в какой форме он может протестовать?

— А что такое — традиционное прочтение? Историческая реконструкция? Вы уверены, что это действительно будет безоговорочно интересно? То есть надел старинные костюмы и благодаря этому сразу же вызвал интерес публики? И что значит — «культурное достояние нации»? То есть некие зрители берут на себя смелость заявлять, что именно они знают, как нужно ставить классику, а режиссёр «всё портит»? Откуда в людях такая самонадеянность? Простите, но мне кажется, это какое-то шаблонное представление об искусстве. Не имеющее ничего общего с жизнью. Пьеса Чехова и спектакль по Чехову — это не одно и то же. Это два самостоятельных жанра! Тот же «Севильский цирюльник» БОМАРШЕ в своё время стал скандальной политической сатирой, был запрещён во многих странах и предшествовал Великой французской революции. А сейчас это классика.

Театр, как и любой другой вид искусства, не обязан соответствовать ничьим запросам и не должен их обслуживать. Дело не в стилистических особенностях. И в так называемой традиционной, и в радикальной формах искусства есть немало как талантливых произведений, так и откровенной халтуры. Нагота на сцене или обсценная лексика — не признак актуальности, а всего лишь инструменты. Только от художника, от меры его таланта зависит, как он сумеет ими воспользоваться — в качестве дешёвого эпатажа или
обоснованного художественного приёма. Зритель же может протестовать, равно как и голосовать — рублём. Но не выступать с требованиями показать ему «того самого Чехова» или, что совсем недопустимо, снять спектакль и посадить режиссёра. Потому что все зрители разные. Уверяю вас, у одной и той же постановки найдутся свои сторонники и свои противники. Так на кого же из них театру ориентироваться? Ни на кого. Только на самого себя. Шелуха имеет свойство отсеиваться.

Но при этом театр должен работать со зрителем, вступать с ним в диалог, просвещать его. И тогда он найдёт в нём союзника и верного заинтересованного спутника. К сожалению, по этому пути идут немногие. Большинство театров предпочитает просто тупо выполнять план по количеству зрителей. В Красноярске я могу назвать только три театра, которые задумываются о привлечении своей публики — это ТЮЗ, мим-театр «За двумя Зайцами» и независимый проект «Театр на крыше». Остальные пока заточены, прежде всего, на коммерцию.

— Даже театр оперы и балета?

— Я не могу давать публичные оценки театру, в котором работаю. Так что оставим его за скобками нашей беседы.

— Хорошо, давайте поговорим о других театрах. Вы были экспертом Национальной театральной премии «Золотая Маска», отсматривали спектакли по всей стране. Какие были открытия?

— Я смотрела сезон 2015-2016 гг. Спектакли, которые мы с коллегами отобрали, были представлены в Москве весной 2017 года.

Самое главное приятное открытие — всюду жизнь. В России театр остаётся востребованным, и даже при скромных финансовых условиях люди создают весьма достойные спектакли. Моим личным радостным открытием стало знакомство с питерским театром «Мастерская» под руководством Григория КОЗЛОВА.

Григорий Михайлович когда-то поставил у нас в театре им. Пушкина два замечательных спектакля — «Вишнёвый сад» и «Фрекен Жюли», это было начало его карьеры. Сейчас у него свой театр, и для меня он теперь один из самых интересных в стране. Зимой его работы были представлены в Норильске и Новосибирске, надеюсь, красноярцы с ними тоже познакомятся.

— Какие региональные театры чаще других берут награды? Что из увиденного вами хотелось бы привнести в красноярскую театральную жизнь?

— Очень сильные театры в Сибири и на Урале, особенно в Новосибирске, Екатеринбурге, Перми и Омске. Мне радостно, что в тот сезон поддержку моих коллег получили спектакли сразу четырёх театров Красноярского края — ТЮЗа, Красноярского театра кукол, Норильского и Шарыповского драмтеатров, ещё два попали во внеконкурсные программы «Маски».

Мне кажется, в нашем регионе театральная жизнь развивается весьма неплохо. Но она по большому счёту зациклена на себе. Городу нужен большой фестиваль, который позволял бы привозить сюда разные сильные театры, в том числе и зарубежные.

Пока что эту нишу отчасти заполняет Фонд Михаила Прохорова с его «Театральным синдромом», за что ему большое спасибо. Но я считаю, что край-донор тоже должен этому содействовать. Пока же только уничтожается то, что было сделано прежде. Совсем недавно чиновники отказали в финансировании международному фестивалю в Норильске «Параллели». Мы лишились фестивалей АТФ, «Айдашинская лира», «Бах-академия», «Дети одной реки». Сколько это будет продолжаться? Не представляю.

— Как провинциальному театру стать российским событием, если не через скандал?

— Я перечислила красноярские театры, чьи спектакли год назад попали на «Маску» — в них нет ничего скандального. Рецепт один — степень таланта.

— Приведите пример яркой удачи и неожиданной неудачи красноярских театров?

— Если вспомнить ту же «Маску», год назад неожиданно для всех получил премию актёр из Шарыповского театра Хольгер МЮНЦЕНМАЙЕР, очень за него рада. И меня огорчило, что два достойнейших наших спектакля — балет «Ромео и Джульетта» в постановке Сергея БОБРОВА и «Наваждение Катерины» Алексея ПЕСЕГОВА из Минусинска несколько лет назад там провалились. Но конкурсы всегда непредсказуемы, я вообще противник фестивальных наград. Попасть в саму афишу, как на фестивале в Авиньоне, — уже победа.

— Наверное, у всех театров свои проблемы? Если коротко — чем силён каждый из театров Красноярска и где его слабое место?

— ТЮЗ силён способностью держать нос по ветру и быть в тренде всего нового и актуального. Не хватает последовательности художественной политики, очень многое делается хаотично и не доводится до совершенства. Театр кукол — стремлением привлекать на постановки крупных режиссёров, таких как Александр ЯНУШКЕВИЧ, Руслан КУДАШОВ, Сергей ИВАННИКОВ и Дмитрий ВИХРЕЦКИЙ. Проблема — отсутствие сильного художественного лидера, театр сейчас ищет главного режиссёра. Оперный — международными фестивалями, у него их сразу три. Театр им. Пушкина — на редкость сильной труппой и фигурой талантливого главного режиссёра Олега РЫБКИНА, который не даёт ему опровинциалиться и удариться в гольную коммерцию. В музыкальном театре, помимо спектакля «Мёртвые души», не вижу ничего утешительного. При директоре Наталье РУСАНОВОЙ этот театр давно утратил свои художественные позиции, артисты в нём почти перестали петь живьём, только в микрофон. В 90-е труппа там была гораздо сильнее.

— Вы уже не раз серьёзно критиковали фестиваль «Театральная весна». В чём суть претензий?

— Организационная структура. Смешно сказать, но состав жюри на фестивале утверждают директора театров. Это как — пчёлы против меда? Просто нонсенс, такого нет нигде! Ещё одна дикая странность — эксперты, составляющие программу, одновременно являются членами жюри. То есть заранее определяют состав лауреатов. Во всём мире полномочия экспертов и жюри разделены. В нашем случае это какая-то необъяснимая экономия, глупое крохоборство. В итоге нередко бывает так, что театры в фестивальную неделю показываются хуже, чем раньше, их коллеги это видят, и потом масса претензий, что «не тех наградили». Хорошо хоть, что удалось сломать разделение театров на краевые и муниципальные — это была настоящая сегрегация, как на «белых» и «чёрных». Сейчас театры малых городов уверенно номинируются на «Золотую Маску». Совсем недавно представить такое было невозможно.

Ещё нам два года назад удалось добиться появления специальной программы для детей. Но ничего не делается для поощрения театров, чтобы они более ответственно относились к своей юной аудитории. Также на фестивале очень слабая образовательная программа для самих театров. И было бы здорово, чтобы она работала не раз в год, а последовательно, на протяжении всего сезона.

А самая главная претензия — к краевому Союзу театральных деятелей (СТД), который давно уступил все свои позиции чиновникам. На «Золотой маске» такого нет, федеральный Минкульт — лишь соучредитель, главное там определяет СТД. Я убеждена, что «Театральная весна» всё больше деградирует именно из-за инертности и безволия профессионального союза. Чиновники должны лишь обеспечивать финансирование фестиваля, но не диктовать ему свои условия.

Валентина ЕФАНОВА