Русский театр дал миру систему Станиславского и в том, что касалось классики, был одним из лучших. Сегодня он уходит в цифровые технологии, размывает саму драматургию, начинает говорить языком случайных прохожих. Плохо ли это? Андрей Иванович ПАШНИН уверен, что нет. Условность сцены переварит всё. И кому, как не Пашнину, это известно — он работает в театре и актёром, и режиссёром, и театральным чиновником.
Заслуженный артист России, руководитель «Отдельного театра», председатель Красноярского краевого отделения Союза театральных деятелей России Андрей Пашнин делится мыслями по поводу того, что ждёт российский театр в будущем.
«Человек дождя»
— Что в последнее время вас радует как режиссёра и артиста?
— Что и всегда — удачная премьера, хорошо сыгранная роль. Это, конечно, радость, но такие радости бывают редко.
— Что представляет из себя современный театр?
— Я не знаю. Сложно определить. Важны человеческие ценности. Любой спектакль — все равно про любовь, нелюбовь, предательство, патриотизм и т.д. , и т.п. Огорчает то, что театр иногда отдаляется от зрителя. Поиск новых форм, желание выделиться порой превращают конечный продукт в историю, понятную узкому кругу людей. Они там варятся, друг друга уважают, любят, поддерживают, награждают. Для них это какой-то собственный бульон. И простой — я подчёркиваю — простой среднеарифметический зритель существует и живёт отдельно от того, что происходит в авангарде театральной жизни.
— Но авангард же не думает о себе как о бульоне?
— Нет, конечно. Каждый себя считает глубоко разбирающимся в театральном процессе. Все мы хорошо к себе относимся. А про зрителя почти забываем. Превращаемся в некую касту, которая живёт, к сожалению, автономно от того, что происходит вокруг.
— Как вы относитесь к театру.doc, технике verbatim, то есть к так называемому документальному театру?
— Это всё имеет место быть. Это ячейка, которая должна быть занята. Потому что в любом документализме есть особая правда. И художественность при этом никуда не уходит. Я как-то был на спектакле театра из Кемерова, они работали как раз в этом направлении. И это было очень интересно.
Пугает другое. Не форма, а содержание. Чему меня призывают сопереживать как зрителя? Либо это критика существующего строя, либо отрицание всего, что вокруг тебя происходит, лишь бы отрицать. Либо якобы полная свобода личности, что называется, гуляй не хочу, совершенно никаких границ. И всё это подаётся как новый театр, авангард. Не всегда с этим согласен. Границ, конечно, быть не должно, но рамки быть обязаны (смеётся). Никто никому не судья, но здравый смысл никто не отменял.
— А вы не хотели бы заняться документальным театром?
— Я настаиваю на своём — либо это интересно, либо нет. Документальный театр — это не значит, что надо сесть совершенно в другой поезд. В каждом моём спектакле есть элементы документализма. Где-то надо преувеличить, где-то сделать достоверно. Вообще, трудно достичь на сцене документализма. Сцена — это уже условность.
— По поводу документального театра слышала мнение, что он интересен только, если работает с пограничными темами – монологами мигрантов, убийц, проституток, представителей субкультур. Как быть с хроникой жизни простого человека?
— Если у тебя есть какая-то внутренняя боль, и ты про неё рассказываешь, это можно сделать любым способом. Вышеупомянутый спектакль кемеровского театра тому подтверждение. Диалог шахтёра с не шахтёром-вегетарианцем. И вот один спрашивает другого: как ты без мяса жить-то можешь? Я вот не могу.
— Взяли полярных друг другу людей…
— Это был житейский разговор, говорили непоставленными голосами, совершенно не «хлопоча лицом», очень серьёзно. Но это было интересно. И ведь так можно рассуждать на любую тему и не обязательно при этом затрагивать щекотливые места и брать маргинальных персонажей. Просто делай это честно.
В чём вы правы — об этом модно сейчас говорить. Вот зачем снимать хорошее кино и владеть ремеслом, если можно подснять что-то чуть ли не на телефоне и: ой, документально, интересно. Идёт подмена профессии.
— Профессионалы всё равно останутся.
— Но на них идёт атака. Знать предмет сегодня не в цене.
— Может быть, этот откат в профессии связан с появлением новых технологий? А потом всё вернётся на круги своя?
— Может быть. Но за это время мы многое потеряем. А пока, если у тебя есть, извините, бабло, ты можешь снять кино. А если нет, будь ты трижды мастером, ты никогда его не снимешь. Дилетантизм заполонил всё.
— Вы о России сейчас говорите?
— Да, безусловно. Я просто не очень в курсе, как там в Европе, бываю там мало, а то, что рассказывают СМИ… Ну, это можно принимать на веру, а можно не принимать. Пока сам не потрогаешь — не узнаешь. Поэтому как там у них… Судя по нашим источникам, тоже не всё хорошо.
Всё имеет свою цену, и человек с возрастом приходит к тому, что есть вечные ценности, а есть привнесённые. Есть бурная жизнь в Интернете, на Ютубе, а есть обычная, когда ты встаёшь и идёшь на работу. И настоящее — его так просто не убьёшь. Оно сопротивляется, и люди вместе с ним.
Я не пессимист, но даже в театре я столкнулся с тем, что не обязательно порой делать хорошо. Иногда от тебя прямо требуют сделать похуже, но побыстрее и посмешнее.
— Кто требует?
— Общество, люди, заказчики. Они говорят: не надо, зачем это, и так сойдёт.
Смотрите, например, сколько плохого кино. Это как нет смысла делать колбасу из мяса, если её покупают и из туалетной бумаги. Натуральность продукта порой не имеет смысла. Нам предлагают продукт с вкусовыми добавками, и он нам нравится больше натурального.
— Изменился ли зритель за последние лет двадцать?
— Конечно, изменился. Время меняется, и зритель вместе с ним. Плюс новое поколение, воспитанное на иных ценностях. Но вопросы всё равно одни и те же. А театр занимается поиском ответов.
И ещё про молодёжь. Её привлечь и удивить, усадить в зрительном зале без каких-то технологических эффектов — непросто. Я в этом смысле традиционен, почти консервативен. Я считаю, что театр традиционный — вечен. И даже более того. Я надеюсь, что чем больше будет того, о чём мы говорили — всех этих суррогатов и пластиковых подделок, тем охотнее человек потянется к живому. Если, конечно, совсем не превратится в какое-то полуцифровое чудовище. Ну, тогда мы и помрём все. Цифровая тюрьма. У меня есть спектакль «Четверо в комнате», и там такие слова: «Мы живём в эпоху шлагбаумов и охранников. Загляните в газету и увидите, что самая востребованная в наше время профессия — это охранник. Охранять — вот глагол времени. Кого-то от кого-то, чего-то от чего-то».
— Каждый актёр считает, что сыграл не всё, что хотел, а режиссёр — что не всё поставил. У вас та же ситуация?
— О, я уже столько не сыграл, чего хотел, и уже никогда не сыграю в силу возраста. Очень много молодых персонажей в классике и не в классике, которых бы я с удовольствием сыграл. Не успел. Когда работал в государственном театре, там мало ли, что я хотел — не давали. Потом, когда уже сам стал себе хозяином, стало что-то поздно, а для другого — нет возможности. Всё очень ограничено, начиная от света, заканчивая звуком и так далее. Поэтому иногда приходится ставить то, что позволяют возможности и что не превратится в спектакль для узкого круга, иначе я с голоду умру. То есть надо находить эту золотую середину — делать и для души, и для зрителя, чтобы он пришёл.
— У государственного театра больше возможностей?
— Конечно. Государственный театр — это бюджет. Дали денег, поставил, не получилось, ну и что? Ещё дали. Но я не говорю, что это плохо. Художники имеют право на ошибки. Искусство должно быть в поиске, и не всё заканчивается успехом. Нельзя уж совсем на потребу публике работать. Давать деньги надо и надо прощать. Но в пределах разумного.
— В декабре 2017 года президент предложил разработать новый закон о культуре, проект которого должен пройти через широкое общественное обсуждение. Что вы как председатель краевого отделения СТД об этом думаете?
— Я думаю, что президент — молодец! Главное, чтобы его поручения потом выполнялись. Теряются они порой в коридорах власти.
Здравый смысл должен быть во всём. Театр — не завод. К творческому процессу нельзя подходить как к производству — аукционы, тендеры, цена за квадратный метр и т.д.
— А разве в театральной среде происходит то же самое, что и в остальных отраслях, когда тендеры выигрывают самые, так сказать, экономные поставщики и производители?
— У председателя СТД России Александра Александровича КАЛЯГИНА есть очень хорошая статья на эту тему — «Особо сложное грозовое небо». Прочитайте, пожалуйста. Мудрая, любопытная, грамотная статья. Мне лучше не сказать, поверьте.
А что бы я хотел изменить в законе о культуре, этого в двух словах не скажешь. Это кропотливая работа. Тесный диалог власти и представителей культуры.
— Полтора года назад руководитель театра «Сатирикон» Константин РАЙКИН наделал много шума своим публичным выступлением против цензуры и против общественников, которые пытаются цензурировать спектакли, в то время как власть, по его мнению, отходит в сторону…
— Я был на том съезде как секретарь СТД. Как бы так мягко сказать, чтобы не обидеть?.. Константин Райкин — это инопланетянин в нашей профессии. Он совершенно гениальный актёр, всю жизнь положивший на алтарь своей профессии.
— Да, я читала, что он практически живёт в театре.
— И это подкупает. Он очень уважаем и коллегами, и властью. Но театральное сообщество за пределами МКАДа думает так: «Константин Аркадьевич, у Вас же всё есть?! Уж Вам-то точно всё позволено. И если уж вы недовольны, нам-то тогда что делать? Жемчуг у вас там мелкий, что ли? А у нас щи...».
— Так он ругался вроде не из-за себя, а из-за запрета «Тангейзера» в Новосибирске.
— Все всегда ругаются из-за себя.
— Но всё же в последнее время даже в скандалах, связанных с хищением средств, выделенных на постановку, видят связь с личностью режиссёра и содержанием спектаклей… А инцидент с голым студентом-мхатовцем?
— Самостоятельная работа у ребят была. Одни педагоги кричат: «Это же самостоятельная работа студентов, мы тут ни при чём!». А другие: «Знаете, если он учится в нашем заведении, у него должен быть определённый уровень вкуса». Много мнений. Я смотрел видео, мне не понравилось. Это было не смело, а пошло. На мой взгляд, совершенно необоснованный эпатаж. Хотя студенты имеют право на ошибки в процессе обучения.
Помните, у Людмилы ГУРЧЕНКО была концертная программа «Если я вам нравлюсь, значит, у вас хороший вкус». Вкус — немаловажное понятие в нашем ремесле.
— Вызвать шок у зрителя — приравнивается к мастерству?
— Приравнивается. Но вкус никто не отменял.
— Со спектаклей БОГОМОЛОВА и СЕРЕБРЕННИКОВА зрители убегали.
— Ну, да. Кто-то убегал, а кто-то оставался. Кому-то нравится смотреть на голые тела на сцене, а кому-то нет.
— Я бы ушла.
— Я тоже с одних постановок уходил, на других оставался. Разные спектакли — разные впечатления.
— Это и есть свобода искусства?
— Да!
— И публика своя найдётся?
— Да там армия поклонников! Полные залы Я видел у Серебренникова очень хороший спектакль на сцене красноярского ТЮЗа. А что-то из его творчества не принимаю категорически. Это нормально.
— О чём вы мечтаете?
— Я мечтаю, чтобы театр всегда был нужен людям.
— Глобально. Это как «За мир во всём мире».
— И ещё о паре коньков в придачу...
БЛИЦ
Вы бываете на родине в Абхазии? Рядом бываю — в Сочи. На финале ночной хоккейной лиги. Бог даст, в мае опять поеду.
Продолжите список ваших социальных ролей: режиссёр, актёр, муж, отец, футболист?.. Чего мы о вас не знаем? Всё вы знаете. Перечисленному соответствовать бы достойно — уже не мало.
Что вы делали в армии и как она на вас повлияла? Время терял драгоценное в армии. И опыт приобретал драгоценный.
Что было значимее: учёба в Красноярском институте искусств на актёра или в Московской театральной академии на режиссёра? Одно дополнило другое.
Вы играли в сказках и любили эти роли. А сейчас сказка в жизни есть? Есть. Сказочников много вокруг. На ТВ, например. В политике, во власти.
Ваше любимое место в Красноярске? Стрелка. Институт искусств после хорошо прошедшего спектакля.
Чего не хватает Красноярску: пьес, актёров, режиссёров? Всего не хватает. Хороших мало.
В принципе в Красноярске достаточно театров? В принципе — да. Но драма ещё одна нужна. Чтобы жизнь мёдом не казалась. Один ребёнок в семье балованный получается.
От чего отделён «Отдельный театр Пашнина»? От «кормушки».
Какая мировая премьера заставила вас ахнуть в последнее время? Много хороших работ. В кино «Нелюбовь» — хороший фильм.
А впечатлившая премьера в Красноярске? «Пер Гюнт» сокращённый.
В Москве в какой театр пойдёте покупать билет? В любом театре может случиться событие. Туда и пойду.
Где и когда вы выключаете в себе актёра, или это неистребимо? Со сцены сошёл, и я уже не актёр. В жизни стараюсь не играть совсем. Фальшиво выглядит — прикидываться не тем, кто ты есть на самом деле. Даже если на самом деле ты далеко не образец.
Ваша история с кино закончилась или ещё может быть? Кино?! Это в Москву надо ехать. А я — здесь!
Елена НИКИТИНСКАЯ