Театральные тренды Красноярского края

Красноярцы — люди относительно насмотренные: здесь постарался Фонд Михаила Прохорова, регулярно одаривающий нас постановками в исполнении лучших российских театров, а в рамках почивших «Норильских сезонов» привозивший ещё и интересные зарубежные коллективы. Его

вклад в культурное образование колоссален: речь не только о фестивалях, книжных ярмарках и гастролях, но также о поддержке лабораторий и даже отдельных театральных проектов, в том числе экспериментальных. В последние годы, однако, меценатский напор ощутимо ослаб. Не все из-за этого расстроились: привозные диковины для большинства спорадических театралов — удовольствие почти недоступное, поэтому деятельность фонда некоторые воспринимают чуть ли не с раздражением.

Впрочем, чтобы прикоснуться к прекрасному, необязательно охотиться за билетами на апрельские гастроли Театра Льва ДОДИНА: достаточно сходить в один из красноярских театров. Содержательный и качественный рост очевиден даже скептикам.

Первое, на что обращаешь внимание применительно к театральной действительности Красноярска (за вычетом мрамора и золота реконструированного театра Пушкина), — это такая насыщенность современной драматургией, какая не снилась большинству региональных и даже столичных театров. Режиссёры охотно берутся за свежие тексты — впрочем, без ущерба для классики, и в этом смысле репертуарный баланс выдержан почти идеально. Во многом на ситуацию повлиял фестиваль «Драма. Новый код», появившийся в 2008 году. ДНК стал одним из ведущих в России смотров нового драматургического творчества, который ежегодно привлекал топовых критиков, молодых режиссёров и популярных авторов. Пожалуй, не считая Красноярской ярмарки книжной культуры и биеннале на Стрелке, этот фестиваль наиболее эффективно справлялся и с культуртрегерской функцией, и с позиционированием города. Что ещё важнее, именно ДНК популяризировал в Красноярске формат публичного прочтения пьес — так называемых читок. Как результат, в городе начали появляться собственные авторы, а также любительские коллективы, специализировавшиеся на читках и через них пришедшие к полноценным спектаклям.

Другая важная особенность — это сильные труппы, которые собрали театр Пушкина и театр юного зрителя. «Пушка» под руководством Олега РЫБКИНА обладает первоклассным подбором опытных драматических актёров, но предмет её особой гордости — молодёжь, которой восторгаются приглашённые режиссёры, а столичные критики в унисон прочат большие перспективы. Что касается ТЮЗа, то главный режиссёр Роман ФЕОДОРИ превратил своих исполнителей в многостаночников, способных не только произносить монологи, но и танцевать на пилонах и даже мастерски петь. В 2017 году их «Биндюжник и Король» получил «Золотую Маску», главную театральную премию страны, сразу в двух номинациях — как лучший мюзикл и за лучшую работу режиссёра в музыкальном спектакле.

Даром что расположены на разных берегах, площадки идут фактически противоположными курсами, и это третья положительная черта. Есть общее: оба театра склонны к поиску новых сценических решений и созданию обновлённой театральной реальности, но при этом, в рамках основной программы, фактически непровокационны (и даже подчёркнуто аполитичны). Но «Пушка», хоть и тяготеет к эстетическому психологизму, активно приглашает самых разных режиссёров: молодых, признанных мастеров и даже мэтров цеха вроде Геннадия ТРОСТЯНЕЦКОГО. Напротив, Феодори постепенно превратил свою вотчину (которую наверняка желал бы избавить от слов «юный зритель» в названии) в театр сугубо режиссёрский — и визионерский.

Есть такая житейская мудрость: хочешь сходить на свидание с москвичкой — пригласи её в театр. Эффективность этой методики по отношению к жительницам Красноярска слабо изучена и в придачу сопряжена с немалым риском. Местная аудитория крепко привязана к отдельным площадкам и поэтому фрагментирована по предпочтениям. Речь даже не о том, что поклонники больших «классических» спектаклей и мороженого в буфете игнорируют проекты полупрофессиональных коллективов. Нет, всё масштабнее: у человека с билетом в театр Пушкина, с большой долей вероятности, вы не найдёте в ежедневнике планов посетить ТЮЗ, и наоборот. Если не учитывать чрезвычайно узкую прослойку всеядных театралов, то очевидно: большинство зрителей буквально прикованы к намоленным ими местам. Сорвать с этих мест в какие-то антрепризные постановки публику не способны даже независимые проекты отдельных артистов — к сожалению, их узнаваемость вне театральных стен оставляет желать лучшего.

Поскольку аудитория площадок фактически не пересекается, постольку представления о широкой театральной жизни города у среднестатистических его жителей отсутствуют. Культурная журналистика пребывает в упадке, будучи неавторитетной и фактически не востребованной потребителями. Отчасти ситуацию спасает мода на оставление за собой следов в медиапространстве, однако усилий блогеров явно недостаточно для возникновения живой, динамично развивающейся среды, которая была бы требовательна и рефлексивна. По этой причине на фестивалях на протяжении многих лет — более-менее одни и те же лица, а обсуждения достоинств и недостатков резонансных постановок куцы и зачастую примитивны.

Зато общеизвестно, что публика в Красноярске благодарная: аплодисментами и на ногах провожают даже самый неудачный спектакль. Однако легко ли с ней работать? Основная часть крайне консервативна и охотно впадает в ханжество. Впрочем, острая реакция на нецензурную лексику, обнажённые тела и неаккуратное обращение с религиозными и историческими образами давно стала всероссийским трендом, и не только в сфере театра. Режиссёры это, несомненно, чувствуют, поэтому, несмотря на художественные эксперименты, скандал сродни приснопамятному «Тангейзеру» (опера, поставленная Тимофеем КУЛЯБИНЫМ в Новосибирске в декабре 2014 года, которая привела к судебному процессу по обвинению режиссёра в оскорблении чувств верующих) почти исключён. Ну, или быстро будет локализован при участии краевых властей — как, например, в случае с «Гаргантюа и Пантагрюэлем» от столичного Театра наций в постановке Константина БОГОМОЛОВА. Спектакль показывали позапрошлой осенью в рамках книжной ярмарки. Тогда один из актёров снял трусы прямо на сцене. Часть зрителей разбежались, другие (а солидную часть аудитории составляли чиновники) дотерпели до конца и потом неуверенно хвалили режиссёра «за смелость» в соцсетях.

Любые упражнения с формой, как правило, в Красноярске воспринимаются нервически, особенно применительно к классическим текстам, а это, в свою очередь, иногда мешает адекватно оценивать режиссёрское высказывание. Эксгибиционизм — одно дело. Но, скажем, «Дядю Ваню» Анатолия ЛЕДУХОВСКОГО в «Пушке» разругали … за активное употребление персонажами спиртных напитков. Алкогольные возлияния обсуждают и применительно к идущему там же «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» — но уже в положительных тонах. И причина не в том, что там напитки выносит симпатичная девушка на каблуках — просто фамилия ЧЕХОВ знакома большему количеству людей, чем СТОППАРД (хотя британец уже давно — живой классик), а знакомое мигом присваивается с единственно верной для собственника интерпретацией. При этом к «родным» театрам отношение более строгое, чем к приезжим, в том числе к близким соседям из Канска, Норильска и других городов края.

Однако традиционный бич Красноярска — это хроническое неумение читать афиши: информацию о том, что и по какому материалу ставится, кто является режиссёром и есть ли у постановки возрастной ценз. Наиболее показателен в этом плане скандал четырёхлетней давности с «Вием» в театре Пушкина. Спектакль, яркий и весёлый, категорически диссонировал с мистической повестью Николая ГОГОЛЯ, поскольку за основу был взят не канонический текст, а пьеса современного драматурга: там мёртвую панночку отпевают по скайпу, говорят на суржике и пошловато шутят, а ещё в одной из сцен фигурирует голый мужской зад. Эхо тогдашних гневных воплей до сих пор сохранилось в Интернете. Ситуацию усугубляет то, что некоторые ходят в театр для галочки — отчитаться о посещении храма искусства перед самим собой, любимой женщиной или друзьями. Если театр выбран неверно, то отрицательной реакции — совершенно необязательной при соблюдении техники безопасности — не избежать.

Можно только догадываться, какое количество возмущённых писем вызывают, порой, безобиднейшие спектакли. В театрах утверждают, что пишут много, часто и не всегда грамотно.

Загодя понять, какая постановка спровоцирует негодование, почти невозможно. Скажем, большой авантюрой «Пушки» виделся спектакль «Я. Другой. Такой. Страны» Дмитрия ЕГОРОВА по произведениям Дмитрия ПРИГОВА — писателя, который вдохновенно и методично деконструировал советские художественно-идеологические штампы. Здесь фрагменты серпасто-молоткастой истории ограняются до абсурдистских мифов (и вот Лазо переплывает седой Амур под китайскими пулями, а каменный колосс Сталина оживает и идёт на немецкие войска), торжественные гимны лопаются от вторгшегося в них верлибра. Тексты, насыщенные ироничными интеллектуальными выходками на тему недавнего наследия, да ещё на большой сцене, — кошмар! И что же: премьера состоялась прошлой осенью, отзывы публики — до сих пор положительные.

Забавно, что интеллигентную и совершенно не хулиганскую по нынешним меркам «Чайку» Олега Рыбкина в той же «Пушке» (между прочим, один из лучших спектаклей в современной истории красноярского театра) поругивают с премьеры — а прошло почти одиннадцать лет. Безобидная возня в кустах в одном из эпизодов, употребление кокаина и присутствие на подмостках дачного туалета до сих пор воспринимаются некоторыми гражданами как надругательство над классикой.

Однако, к счастью, умеренное ханжество — это явление, которое можно одолеть просветительскими методами. Заведующая литературным отделом театра Лариса Николаевна ЛЕЙЧЕНКО говорила, что однажды прямо перед показом ей пришлось пересказать спектакль целиком, буквально по сценам, группе учителей литературы из районных школ — вероятно, самой токсичной аудитории из существующих. Попавшись на уловку, что зрелище им, дескать, в любом случае не понравится, учителя расслабились и восприняли постановку максимально толерантно.

Между тем многие радикальные тенденции уходят сами собой — как, например, произошло с бранью. Десять лет назад в Красноярске был запущен фестиваль «Драма. Новый код». Тогда драматурги разной степени таланта по всей стране радостно отбрасывали одно табу за другим, освобождая от заплесневелых ограничений актуальных персонажей злободневные сюжеты и, что главное, незамутнённо чистую уличную речь. На сцене появлялись наркоманы и алкоголики, мятущиеся гопники, воспитанники детских домов, даже сатанисты — и те были. Персонажи матерились отчаянно, залихватски, высокохудожественно, а публика бежала прочь в гневе или смущённо гоготала, когда эти мутные, но почему-то освежающие потоки попадали ей на ботинки. В 2009 году на ДНК прочитали, кажется, самую возмутительную пьесу в истории фестиваля — «Немецкие писатели-трансвеститы». Это провокационный, крайне нецензурный, шокирующий своими порнографическими описаниями разговор о продажности искусства. Эффект был ошеломительный. Но когда три года спустя пьесу повторили — с теми же артистами и примерно при той же публике — выяснилось, что раблезианский хохот сменился сконфуженными смешками: шок и трепет ушли, не оставив взамен ничего, кроме лёгкой брезгливости. Теперь мат встречается редко, локализован на малых сценах и применяется уже не ради эпатажа — впрочем, как и любой инструмент в руках настоящего творца.

Существует мнение, что на большой сцене назревает кризис: уходит поколение режиссёров, умеющих первоклассно работать с классическими текстами, а их сменщики ощущают себя беспомощно применительно к такому материалу и поэтому тяготеют к меньшим пространствам, где сложнее разглядеть халтуру. В Красноярске с большими формами всегда справлялись достойно, однако со времён вышеупомянутой «Чайки» (между прочим, номинированной на «Золотую Маску») по-настоящему выдающиеся драматические постановки делались именно на малой сцене, тогда как большая стала пространством для визуальных чудес.

Ключевые вехи назвать несложно. Так, в 2011 году Рыбкин блестяще перенёс современный западный текст в чуждую ему идеологическую среду (мало того, что российскую, но ещё и провинциальную) — получилось лаконичное и холодное «Путешествие Алисы в Швейцарию», где смертельно больная героиня решается на эвтаназию. Постановка примечательна также тем, что персонажей на протяжении всего спектакля с нескольких точек снимают видеокамеры, а изображение транслируется на экраны. В 2014 году главреж «Пушки» сделает «Доказательство обратного», в котором, усилив приметы постдраматического театра с его мультимедийностью, почти полностью спрячет актёров за мониторами, но этот эксперимент публика не оценит.

В 2012 году тюзовцы Феодори, проделав невероятную работу, поставили «Подростка с правого берега» — спектакль о современных красноярских подростках, пьесу для которого написали сами актёры, используя технику документального театра: в основе — зафиксированные на диктофон диалоги реальных людей. К слову, позже этот опыт был продолжен в другом спектакле (уже большом), созданном по итогам общения драматургов с воспитанниками обычных школ и коррекционной школы-интерната. Однако к тому моменту ТЮЗ уверенно двигался по визионерской стезе, где текст — только питательная среда для эффектных образов, а многословность даже вредит восприятию элегантного визуального ряда. Триумфом этого движения стала «Алиsа», выпущенная в 2015 году, которая завораживает масштабом своих спецэффектов.

При этом надо понимать, что для большинства обывателей театр — только ещё один вид вечернего досуга наравне с ресторанами, концертами и кинотеатрами. Потенциально это огромное пространство для возникновения разнообразных театральных антреприз, группировок и студий, которые могут экспериментировать, будучи ограниченными только требованиями Уголовного кодекса. На деле же Красноярск катастрофически отстаёт даже от своего заклятого соседа Новосибирска. Талантливые объединения можно пересчитать по пальцам — это, например, театр «Вспышка», выросший из вышеупомянутых публичных читок в кафе до репертуарного уровня и даже сформировавший некую экосистему вокруг себя — с курсами актёрского мастерства, квартирниками, концертами. Однако важнейший проводник новых форматов в Красноярске — несомненно, «Театр на крыше» — антрепризная площадка с признаками театральной институции, не скрывающая, что прежде всего старается развлекать свою публику.

Зрители — как дети, их нужно постоянно удивлять, говорит одна из основательниц «Театра» Лера БЕРЁЗКИНА: «Если сегодня их рассадить так же, как вчера, то завтра уже никто не придёт». Поэтому площадка активно экспериментирует: берёт актуальные тексты, приглашает молодых и модных режиссёров, осваивает необычные пространства — и речь не только про крышу, которых в истории «Театра» было уже несколько. Как вам, например, спектакль в неотапливаемом складском помещении? в ночном клубе? в баре? а в обычной квартире? а просто на городской улице? Последнее — яркий пример иммерсивного театра, особо популярного в Европе и Москве и, наконец, добравшегося до Красноярска. Здесь зритель — не просто наблюдатель, он погружён в игровое художественное пространство и даже может с ним взаимодействовать. Первый спектакль-променад под названием «Гдетство» появился в Красноярске прошлым летом. Зрители (а точнее, слушатели) гуляют по городу по хитро сконструированному маршруту, на головах у них — наушники, в которых звучит сентиментальная история о детстве, связанных с ним символах, образах и впечатлениях. Другой променад в музее-усадьбе купца Юдина запустили этой зимой.

Немногочисленные антрепризные платформы активировали ещё один процесс — хождение наиболее разносторонних артистов «налево», чтобы попробовать себя в проектах, которые не возможны в рамках их театра. Эти проекты в разной степени ориентированы на коммерческий успех, но ничуть не менее интересны, нежели громкие премьеры. «Тюзяне» Савва РЕВИЧ и Анатолий КОБЕЛЬКОВ во «Вспышке» показывают «Что случилось в зоопарке?» — классическую абсурдистскую комедию на двоих, которая регулярно собирает хоть и небольшой, но полный зал (и преимущественно — молодёжи). Ася МАЛЕВАНОВА из «Пушки» играет в «Театре на крыше» моноспектакль «Моя psyche», и посмотреть его заглядывают столичные критики. Хотя в «настоящих» театрах на такие хождения смотрят косо, представляется, что они также крайне важны для развития полноценной театральной среды.

По слухам, руководство регионального минкультуры в преддверии Универсиады поставило перед директорами театров и музеев амбициозную задачу — сделать Красноярск «культурной столицей мира». Думается, зачин для такого свершения сформирован.

Евгений МЕЛЬНИКОВ