Андрей Дрянных: «Донорство органов — это правильно и безопасно»

Андрей Дрянных был в числе тех, кто начинал развитие этого направления в нашем регионе. Сейчас он курирует работу службы органного донорства Федерального Сибирского научно-клинического центра ФМБА России, являясь заместителем главного врача по хирургии этого учреждения.

Андрей Анатольевич рассказал о том, как работает программа трансплантации, сколько жителей нашего региона нуждается в пересадке органов, почему важно избавляться от стереотипов и не бояться донорства.

— Наш край не первым среди соседних регионов вступил в программу донорства и трансплантации. Но участие сразу нескольких крупных учреждений — краевой клинической больницы, нашего центра и федерального центра сердечно-сосудистой хирургии — благотворно повлияло на ситуацию: за эти годы мы совершили мощный рывок. Сейчас Красноярский край входит в десятку лучших регионов по показателям трансплантации, а по эффективности работы донорских баз мы находимся в пятёрке лидеров. Конечно, нам сложно конкурировать с Москвой и Санкт-Петербургом, но там другие возможности.

Мы сотрудничаем с разными городами и странами: обмениваемся опытом, участвуем в конференциях, стажировках. Взаимодействуем с Новосибирском, Москвой, Республикой Беларусь, Индией, Таджикистаном. И знаем, что работаем так же хорошо.

— Первыми операциями были пересадки почки. С них начинали, потому что пациенты больше всего нуждаются именно в этом органе?

— Мы начинали с трансплантации почек не только по причине того, что нуждаемость в таких операциях больше. Дело и в том, что технически пересадку почки сделать проще на всех этапах: от момента изъятия органа до выхаживания реципиента.

Пациенты, нуждающиеся в пересадке почки, — это довольно организованная группа. Они регулярно приходят в отделения гемодиализа, находятся под постоянным наблюдением, сдают кровь. И когда нужно срочно провести типирование, чтобы определить, подходит ли орган кому-то из находящихся в листе ожидания, можно сделать это быстро, поскольку результаты анализов под рукой.

Люди, страдающие патологией почек, в течение многих лет получают гемодиализ. Со временем его качество улучшается, а значит, увеличивается продолжительность их жизни. Пациенты, которым требуется пересадка печени или сердца, — иная в этом отношении категория. Если в регионе не занимаются такими видами трансплантации, у них надежды практически нет. Альтернативы пересадке не существует, и когда перестают работать сердце или печень, они уходят из жизни. Получить помощь в другом регионе таким пациентам практически невозможно — там свои большие очереди. Чтобы участвовать в программе трансплантации в Москве или Санкт-Петербурге, нужно уезжать туда на ПМЖ и встать в лист ожидания там.

— А как формируются листы ожидания в нашем регионе?

— Мы работаем с врачами медучреждений, например, если речь идёт о пересадке печени — с гастроэнтерологами. Они передают нам информацию о пациентах, которым необходима пересадка. Свои листы ожидания формируют и в краевой больнице. Отмечу: в последние три–четыре года возможность получить такой вид помощи стала реальной. Практически все, кто нуждается в пересадке печени, находятся в листах ожидания. При желании они могут состоять в списках обоих медучреждений: получат эту помощь там, где донор найдётся быстрее.

Трансплантацией сердца мы не занимаемся, но взаимодействуем с краевой больницей и кардиоцентром как донорская база: если есть орган, передаём его специалистам одного из этих учреждений. Также в плане донорства сотрудничаем с Железногорском, Зеленогорском, в этих городах есть филиалы ФМБА России, уже три года работаем с Хакасией. В этом году начали обучать специалистов этой республики пересадке органов. Надеемся, что с нашей помощью там появятся свои трансплантологи.

Если мы не можем подобрать реципиента в нашем крае, передаём органы в города других регионов — в Новосибирск, Кемерово, Москву. Однажды отправили орган в Москву, а столичные доктора перенаправили его в Саратовскую область. Так что, находясь здесь — в центре России, мы начинаем влиять на политику донорских перемещений органов по всей стране.

В организации транспортной логистики помогает то, что клиники ФМБА работают практически во всех уголках России. К сожалению, у нас нет своих самолётов или вертолётов, чтобы отправлять органы спецрейсами. Мы вынуждены подстраиваться под расписание пассажирских рейсов. В таких ситуациях — когда нужно отправить орган в другой регион — ведётся строгий отсчёт времени. Мы узнаём время вылета, рисуем схему, в которой прописываются все этапы: время сбора бригады, время констатации смерти мозга и оформления необходимых бумаг, время изъятия органа, время прибытия в аэропорт и так далее. Эту схему нужно чётко соблюдать. Выполнение всех этапов может занять более суток.

Приведу сегодняшний пример: чтобы вечером здесь состоялись операции по пересадке почек, которые доставят из Саяногорска, работа началась вчера утром. Сначала нужно было подобрать реципиентов, для этого проверить совместимость анализа крови донора с данными анализов пациентов, находящихся в листе ожидания. Для исследования кровь донора ещё вчера доставили в нашу лабораторию. В общей сложности в проведении одной трансплантации задействованы до двадцати человек: анестезиологи, неврологи, хирурги, лаборанты, водители, а иногда даже пилоты.

— Сколько пациентов в листах ожидания сегодня?

— В нашем листе ожидания на пересадку почки около 50 человек, печени — около 15. Эти списки постоянно дополняются. Примерно такие же по числу пациентов листы в краевой больнице. Плюс списки на пересадку сердца, в них сейчас около десяти человек.

— Операции по трансплантации проводятся за счёт квот. Достаточно ли их на то количество пересадок, которое можно выполнять сегодня?

— К счастью, нам удаётся ежегодно увеличивать количество квот. Так что и нам, и коллегам пока их хватает под то количество доноров, которое есть сегодня.

Наше учреждение получает финансирование из системы ФМБА России, краевая больница — из бюджета края. Власти учитывают важность нашего направления, идут навстречу. Но чем лучше мы работаем, тем больше квот будет требоваться. Потому что сегодня потребность в пересадках мы не перекрываем даже наполовину.

— Какой процент пациентов, находящихся в листе ожидания, получает необходимый орган?

— Ответить на этот вопрос сложно, поскольку листы ожидания довольно динамичны. К сожалению, каждый год из нашего списка на пересадку печени выбывают пациенты, которые не дождались органа. Кардиохирурги отмечают: у них примерно такая же ситуация с листом ожидания на пересадку сердца. Это происходит потому, что, повторю, у этих пациентов нет альтернативы. Конечно, они получают какую-то консервативную терапию, но её недостаточно.

По статистике, не дожидается органа от десяти до двадцати процентов пациентов из листа. Иногда мы планируем, что человек может прожить ещё три-четыре года, а у него так резко ухудшается самочувствие, что он умирает через год. Но бывают и другие случаи: пациент дожидается органа, хотя вероятность этого была совсем небольшой.

Тем не менее программа работает по нарастающей: каждый год в нашем городе выполняется всё больше трансплантаций. Можно сказать, что в обозримом будущем все, кто нуждается в пересадке органов, будут получать такую помощь. Конечно, при условии отсутствия противопоказаний к проведению операции. Это ещё один нюанс. Бывает, мы осматриваем десять-пятнадцать человек, а в лист ожидания можем выбрать только троих — пятерых. У остальных есть сопутствующие заболевания, которые являются противопоказанием к пересадке.

— После операции по трансплантации пациенты должны как-то особо следить за своим здоровьем?

— У пациента, которому пересадили орган, начинается совсем другая жизнь. Он дождался, его спасли, но теперь ему необходимо постоянно соблюдать особый режим. Нельзя простывать, нужно регулярно сдавать анализ крови, принимать препараты, подавляющие иммунную систему, чтобы организм не начал бороться с новым органом.

Пока в мире не достигли такого совершенства: выпил таблетку — и орган стал твоим. Как только пациент по каким-то причинам не получает препарат вовремя, начинается процесс отторжения. А причины могут быть разные: не завезли препарат, который положен бесплатно, нет врача, чтобы выписать рецепт, и так далее.

Мы отслеживаем каждого, кому провели пересадку. Медучреждения по месту жительства дублируют нам результаты их анализов. Если видим, что какие-то показатели ухудшаются, немедленно связываемся с пациентом. Если человек не отвечает на звонки, ищем его через поликлинику, больницу. Был такой случай: пациент не отвечал, к нему домой отправилась бригада скорой помощи. Дома его не оказалось, соседи рассказали, что он уже давно живёт на даче. Бригада отправилась за город. Оказалось, этот пациент решил, что уже всё хорошо и в течение месяца не принимал препараты и не сдавал анализы. Прямо с дачи его доставили в больницу. Нужно понимать, что жизнь с донорским органом предполагает совсем другую степень ответственности за себя и своё здоровье.

— Существует два вида донорства — от родственников и от погибшего человека. Какой из них чаще используется у нас?

— В основном мы пересаживаем органы от умерших, но в прошлом году у нас было несколько пересадок и от родственников. Например, одна сестра-близнец отдала почку второй.

Донорство от родственников — отдельное направление, которое, конечно, тоже будет развиваться. Но не следует считать, что здесь всё так просто: пришли семьёй и сделали операцию. И донор, и реципиент сначала проходят большое обследование, оба должны соответствовать определённым требованиям. У нас был случай, когда каждый из родителей был готов отдать орган своему взрослому ребёнку, но как донор подошёл только отец.

На возможность родственного донорства влияет много факторов. Иногда мы отказываем, объясняя, что лучше дождаться органа умершего донора, чем рисковать жизнью близкого человека. Ведь любая, даже самая отработанная операция — это риск. Кроме того, к сожалению, каждый год у одного–двух пациентов пересаженные органы не приживаются. И в случае трансплантации от родственников при таком развитии ситуации без органа остаются сразу два человека. Поэтому в нашей стране больше развито посмертное донорство.

Донорами становятся погибшие от изолированной катастрофы головного мозга — в результате тяжёлой черепно-мозговой травмы или нарушения мозгового кровообращения. Донор, у которого изымается орган, должен быть условно здоров. Но практика показывает, что многие возможные доноры имеют хронические заболевания. Казалось бы, молодой человек, ещё нет сорока, а у него уже такая печень — самому трансплантация полагалась бы. В результате после обследований только один из трёх-четырёх возможных доноров становится таковым. Нередко бывает, что мы можем использовать лишь один из его органов, например, только почки, остальные не подходят по каким-либо причинам.

— Российский закон позволяет при посмертном донорстве не спрашивать согласия родственников погибшего на проведение изъятия органов?

— Да, в нашей стране действует презумпция согласия. Значит, если человек не оставил письменный отказ или открыто не изъявил свою волю, он заведомо согласен стать донором органов после смерти.

Это гуманно, поскольку каждый когда-нибудь вдруг может стать нуждающимся в пересадке. И у него будет право на получение такой помощи — проведение трансплантации. Значит, все мы должны добровольно принимать участие в донорской программе. Нас никто не заставляет идти в операционную и отдавать свой орган. Но выразить волю, сказать своим родственникам «если вдруг, то я согласен» может каждый. Это будет правильным, в этом мы видим возможность увеличения количества доноров.

— Но в нашем обществе не принято говорить на такие темы…

— Мы стараемся изменить ситуацию. Проводим разъясняющие беседы на разных площадках, в том числе на фестивале «Зелёный», во время празднования Дня города. Выступаем в СМИ, рассказываем о том, что участие в донорской программе после смерти — правильно и безопасно. Неверно считать: теперь меня при любом удобном случае разберут по частям. Это глупость, мы не в Колумбии или в Африке живём, никто из кустов на нас не нападёт, не украдёт и на органы не разберёт.

Изъятия органа не будет, пока не состоится констатация смерти мозга, а она проходит при соблюдении жёсткого протокола, доказавшего свою эффективность на протяжении многих десятков лет. Не было ни одного случая, чтобы после констатации пациент вдруг ожил.

Мы строго соблюдаем протокол, учим это делать специалистов наших донорских баз — неврологов, анестезиологов. Повышаем их грамотность, чтобы они не боялись проводить констатацию смерти мозга, не думали, что делают что-то неправильно, и за это их могут привлечь к ответственности. Стоит признать, что не всем докторам хочется изучать этот протокол, не все готовы брать на себя дополнительную работу, поэтому некоторые игнорируют программу донорства. Но в результате кто-то из пациентов, находящихся в листе ожидания, теряет шанс на спасение.

Например, в Хакасии, где только приступили к участию в программе донорства, мы проводили большую подготовительную работу: в течение года общались с представителями прокуратуры, медицинского сообщества. Рассказывали, разъясняли. Никаких изъятий органов в это время в регионе не было.

В нашем крае, несмотря на уже накопленный опыт, система работы ещё продолжает выстраиваться. В этом активно принимает участие министерство здравоохранения, краевая больница. Но сложности остаются, не всегда даже в крупных больницах врачи хотят этим заниматься.

— Получается, это ещё одна из причин, препятствующих развитию трансплантации?

— Да. Иногда доктора опасаются, что могут сделать что-то не так, и потом возникнут административные, юридические последствия, родственники начнут жаловаться…

Несмотря на то что по закону мы не должны предупреждать родственников, стараемся заранее переговорить с ними, чтобы избежать возможности возникновения конфликта. Объясняем суть донорской программы. Как правило, в половине случаев они готовы дать согласие. Но если семья категорически против, в донорскую программу пациента не берём.

Однажды сразу два родственника одного пациента составили по отказу от его участия в донорской программе. После разговора с нашим специалистом оба изменили своё решение. Проблема была в том, что они просто не понимали сути донорства.

Во время беседы наши доктора спрашивают у родственников: на их взгляд, согласился бы этот человек стать донором? Был ли он добрым, как относился к людям? «Он был хорошим, с радостью помог бы кому-то», — сказала нам вдова пациента, ставшего первым донором сердца. Изъятие органа делали наши врачи, а пересадку провели в кардиоцентре. Через некоторое время женщина вернулась, чтобы узнать, помогла ли операция. По закону мы не имеем права говорить родственникам донора, кому пересажен орган. Также и реципиент не должен знать, чей орган он получил. Не разглашая персональных данных, мы рассказали ей, что трансплантация прошла успешно. Она ушла довольной тем, что помогла спасти чью-то жизнь.

— В ближайшем будущем планируете ли вы проводить операции по пересадке других органов?

— Рассматриваем возможность заниматься трансплантацией поджелудочной железы, она помогает пациентам, страдающим сахарным диабетом. Нередко именно диабет становится причиной болезней почек. Если одновременно пересадить и почку, и поджелудочную железу, человек избавится от диабета, а пересаженная почка не будет страдать. В нашем регионе такие операции никто не выполняет, рассчитываем стать первыми.

Также обсуждаем варианты проведения трансплантаций костного мозга. Это долгосрочная работа: необходимо создать базу, оборудовать лабораторию. Когда мы только начинали заниматься пересадкой органов, отправляли образцы для некоторых исследований в Москву. Уже два года у нас работает своя лаборатория, но для того, чтобы выполнять трансплантацию костного мозга, она должна быть ещё более оснащённой. Надеемся, что всё получится.