Монмартр по-красноярски

— Ты закончил Новоалтайское художественное училище и переехал в Красноярск, чтобы и дальше учиться на художника в Институте искусств. Что даёт художественное образование? Нужно ли оно современному молодому художнику?

— Это на любителя. На самом деле много чего хорошего профессиональное образование дало мне. Умение рисовать в том числе. Хотя я институт не закончил, но всё равно в общей сложности учился 8 лет. И нарисовать Павленского обнажённого (речь о картине А. Закирова для Красноярской биеннале «Переговорщики» 2019 года, — прим. ред.) или какую-нибудь бахчу, как сейчас для своей персоналки, я могу более-менее реалистично. Умение рисовать — это инструмент. Если он нужен художнику, значит, нужно получить образование. А если художнику не надо рисовать реалистично, то можно и не получать. Например, сейчас мне нужны навыки программирования для одного проекта. Но этому я не учился и, естественно, не буду учиться ради одного проекта, поэтому попросил своего друга Сашу МИХАЙЛОВА помочь мне. Так что можно было задать и вопрос, нужны ли современному художнику навыки программирования.

— Если необязательно получать профессиональное художественное образование, чтобы стать художником, то как ещё, живя в Красноярске, можно им стать? Что помогает молодому человеку определиться?

— Я думаю, помогут определиться связи. Тусовка творческая. Если ты хочешь быть художником, надо ходить на «Пушку» (молодёжная арт-тусовка, собирающаяся в скверах и барах в центре Красноярска для показа и продажи своих работ, — прим. ред.). Но на самом деле среди тех, кто ходит на «Пушку», есть сомневающиеся молодые художники. Например, Алина ДОЛБИЛИНА засомневалась: «Ой, я, кажется, не художник, потому что учусь на архитектора и маленькие картинки с домиками рисую. Ну я же не художник из-за этого». А я подарил Алине большой холст, и она свою картинку на нём нарисовала и говорит: «О! Это вообще кайф! Вот теперь я точно художник».

К каждому нужен индивидуальный подход, но, в принципе, если ты получаешь суперское удовольствие от того, что ты делаешь художественные вещи, то можешь считать себя художником. Насколько профессионально ты это делаешь, вообще никак не определить в современном мире, поэтому для начала — по внутреннему ощущению. Говорить, что если тебя покупают галеристы, то ты художник, бесполезно, потому что на первых порах тебя никто покупать не будет, конечно.

— А как ты сам понял, что ты художник? В художественном училище?

— Нет, скорее в музее. То, что я в художественном училище делал, мне нравилось 50 на 50. Потом в Красноярск переехал. Причём в училище я понятия не имел о современном искусстве как таковом. Когда приехал в Красноярск и увидел матрёшку СЛОНОВА на улице (скульптура «Родина-Мать» перед зданием музея «Площадь Мира», — прим. ред.) — это было шоком. Какая-то огромная бандура ржавая стоит посреди города в качестве скульптуры, но при этом она некрасивая и неполезная. Я, кстати, даже не знал, что здание, рядом с которым она стоит, это музей современного искусства. Просто увидел матрёшку и подумал: «Что за город такой безумный?». В смысле я был приятно шокирован необычностью.

— И ты понял, что тебе хочется развиваться в эту сторону?

— Я узнал, что музей — это музей. Походил сюда. Участвовал в каких-то выставках — «Без цензуры», например. И мне так понравилось, что я потом и институт бросил. То есть те работы, которые уже нравятся мне самому, я начал делать после знакомства с музеем и через него — с современным искусством.

— Часто образ жизни художника связан с какими-то причудами. Есть ли причуды у тебя?

— У молодого художника должны быть причуды, только если ему комфортно с этими причудами жить. Это может работать и как способ выделиться. Например, я слышал про Ростана ТАВАСИЕВА, что он пришёл на открытие какой-то выставки с плюшевым зверем в руках и ходил с ним. Ремесло и быт современного художника предполагают постоянные выходы за рамки привычного, постоянный поиск новых форм, методов, художественного языка. И этот выход за рамки привычного и на другие сферы жизни может проецироваться.

Так, про причуды говорили. Мне кажется, в прошлом были более изощрённые причуды. Сейчас все причуды какие-то лайтовые, если они вообще есть. Хотя появляются и безумные причуды, как у моего любимого московского художника Яна ТАМКОВИЧА-ФРИСКЕ. Он постоянно пишет на кого-то гневные посты в ВК: на других художников, на институции. В общем, со всеми собачится. И у одного мужика, на которого сильно обиделся, он личность украл: везде его именем и фамилией представлялся. Это тоже причуда, но его слегка сторонятся.

У меня не было телефона долгое время. Не знаю, причуда или нет, но я чувствовал, что могу позволить себе такое. Но сейчас надо много с кем общаться и созваниваться, чтобы встретиться. Допустим, чтобы на электричке поехали рэп читать, надо, естественно, всех рэперов обзвонить. И я приобрёл себе телефон.

— То есть телефон у тебя тоже стал средством создания искусства?

— Да. Персоналку проведу — можно выкинуть.

— Назови самую смешную и самую серьёзную работы в своём творчестве.

— Самую серьёзную могу точно назвать. Она была сделана мною во дворе Литературного музея. Это кормушка для птиц, на которой написано «Столовая «Съем пшена». Она самая серьёзная потому, что функциональная. Единственная из того, что я сделал в жизни, приносит пользу. Это меня попросила сделать охранница музея. Увидела, что я несу дощечки (я там делал проект для параллельной программы биеннале «Мир и Мiръ»), и сказала: «О, может, ты сколотишь скворечник?». И я сколотил. Что помогло выжить некоторым птицам. Так что это серьёзно.

Самая смешная работа. Могу назвать из недавнего. Мы читали рэп в электричке бабушкам, и бабушки смеялись. Некоторые. Нас было четверо. Трое ребят читали рэп, я стоял рядом с бумбоксом и иногда говорил: «пр… скря.. йоу…». И потом мы раздали всем бабушкам и мужичкам денег. Мы сказали: «Спасибо за внимание! Поддержите нас! Возьмите, кто сколько может денег». И ходили раздавали деньги. Все радовались, смеялись. Даже те, кто деньги не брал, приятно шокировались. Мне не важно было, что будут читать рэперы, они сами выбирали. Но читали что-то про капитализм. В любом случае читают они невнятно. Думаю, бабушки тоже не всё там услышали. Про генеральную идею этой работы говорить пока не буду, а вот второстепенная задача была в создании чуда. Осеннего чуда для дачников. Мне кажется, для кого-то оно точно состоялось.

— Расскажи про художественное объединение «Кипиш-град», которое ты создал и, по-моему, один в него входил.

— Да, изначально я придумал «Кипиш-град», назвал его объединением, сразу думал, что буду в нём единственным участником. Но ради справедливости надо сказать, что потом ко мне присоединялись Злата СВЕТЛИЧНАЯ, Ваня САННИКОВ, Витя ФРУКТЫ и другие. Санников вообще передвижной мост сколотил собственноручно (передвижной мост на колесиках для того, чтобы переходить через слякоть и лужи на улице, — прим. ред.).

Уличное искусство для меня — это то, что я могу сделать в любой момент. Не ждать какую-то групповую выставку, не копить работы полтора года на персональную выставку. Есть вариант, конечно, написать работу и выложить её в интернете. Я так иногда делаю, но мне это не сильно нравится, хотя интернет — та же самая галерея. А если мне надо что-то сделать в физическом пространстве, а не виртуальном, то улица подходит. Я начал с каких-то зверушек, которые там что-то портят, ломают, и мне понравилось заниматься уличным искусством: ни с кем не надо договариваться, просто берёшь и делаешь, фотаешь, выставляешь в интернете. И вживую люди видят — я иногда стою рядом и наблюдаю, как люди реагируют. Так что это альтернатива галерее, доступная в любое время.

— То есть твои работы анонимно существуют на улицах Красноярска?

— Да. Недавно даже вышел репортаж на телеканале «Енисей» про одну интервенцию. И там говорили: «Вот. Кто это сделал? Никому не известно». Это в районе Пашенного. Из серии работ, раскиданных по множеству мест, на тему нейминга организаций.

— Как ты думаешь, почему уличное искусство популярно?

— Потому что в него идут не самые серьёзные ребята. В галереях и музеях многие работы кажутся заумными. За ними стоит какая-то философия, сквозь которую не продерёшься к смыслам. Создавать противоположное считается не очень крутым. Хотя Вася Слонов довольно простые работы делает, но кто-нибудь его шеймит за это, позорит? Нет. Но он смелый человек. Не каждый может себе позволить совсем простые для понимания работы делать.

А вот как раз уличные художники наоборот. Конечно, есть совсем трушные граффитосы, у них совсем ничего непонятно, но они же не для людей делают, они для своей тусовки. А вот которые для массового зрителя — у них нет никакого резона быть заумными. Они понимают, что их работы не в музее будут висеть, а на улице, где их увидит любой мужик, вышедший из бани, и надо делать работу понятной и простой

— В каких фестивалях уличного искусства ты участвовал?

— Первый — это фестиваль «30 граней тебя» в Красноярске, его проводила «Артмоссфера» в 2017 году. Классический фестиваль граффити. Там были треугольные призмы, на которых рисовали ребята. А я всех ребят с их призмами и с их картинками рисовал с натуры. Типа граффити-пленэр. Мне это показалось интересным. В общем, всё получилось. Я доволен.

Второй — фестиваль стрит-арта в Екатеринбурге «Карт-бланш», который проводил Слава Ptrk. Ежегодный фестиваль, более интересный. Слава созвал ребят со всей России с самыми необычными подходами и темами. Стенки были несогласованными, и надо было прятаться от полицейских, от горожан. Это весело. Но в Екатеринбурге довольно спокойное отношение к стрит-арту. Даже с полицейскими удавалось договариваться: например, рисовали полицейскую овчарку ради того, чтобы не забрали в участок.

Третий фестиваль мне тоже понравился — «Один за всех». Он проходил этим летом в Братске. Его проводил Гриша ШАРОВ. Фестиваль во время пандемии, и многие ребята со всей России присылали свои эскизы и техзадание, а Гриша делал десятки работ один за всех.

— Помимо уличного искусства, ты делаешь линогравюры и картины. Часто пишешь зверей или заменяешь персонажей знаменитых произведений Боттичелли, Гогена на медведей. Почему звери и медведи?

— У нас Сибирь, и медведи — это наш символ. А звери… В нашей семье принято любить зверей. У мамы 9 кошек. У меня собака Мышь. Я начинал с того, что мне просто нравилось рисовать, не особо осмысленно. И вот зверей было рисовать как-то интереснее и удобнее, чем людей. Потому что образ человека у тебя зафиксирован в голове, и ты не можешь себе дать волю его поизменять. А образ зверя всегда смутный, если ты не работник зоопарка и не биолог. Я, допустим, не помню, как барсук выглядит, я могу его рисовать, доверившись фантазии.

— Ты работал с коллекцией МЦ «Площадь Мира» как куратор и делал выставку «Инструкция по применению искусства и себя. Органы восприятия художеств». Про восприятие искусства глазами, мозгом и сердцем. А чем ты сам воспринимаешь искусство?

— Сам-то я люблю мозгом. На выставке подразумевалось, что работы, которые ты воспринимаешь умом, — это работы с концептуальной составляющей. И мне самому нравится концептуализм. В зале про восприятие искусства сердцем я выставлял работы непонятные и жутковатые, которые отпугивают посетителей. Об этом я разговаривал с посетителями на выставке «Горизонты возможного», где работал экскурсоводом. Там были и просто красивые работы, и в которые вложен смысл, и совсем жутковатые. И я объяснял, что к каждой работе нужен свой подход. Не надо пытаться найти красоту в работах, где её и не предполагается в классическом смысле. И не надо находить концептуальный смысл там, где надо просто помедитировать постоять. После этого я решил: почему бы не сделать выставку с вот этими наработками устными? На выставке «Инструкция…» было много текстов — часть моего скромного литературного творчества. Я литератор начинающий, но мне жутко нравится писать. Я это редко делаю.

— А что ещё в твоём литературном творчестве есть?

— На выставке «НЕМОСКВА» я выставлял работу с трёхстраничным рассказом. Там были мишки с картины «Утро в сосновом лесу», но без леса. Я написал фантастический рассказ о том, как возвращаюсь в прошлое, встречаюсь с Шишкиным, совершаю определённые манипуляции, после которых он перестаёт хотеть быть художником и начинает хотеть быть хлебопекарем, как его отец. И в тот момент, когда он передумывает, мой напарник сообщает мне по трансвременной рации, что с картины Шишкина и Савицкого пропал лес, а остались только мишки, которых написал Савицкий.

— Давай перейдём к другой теме. Ты часто используешь социальные сети для того, чтобы продавать свои работы, а с недавнего времени ещё продаёшь работы других художников. Удаётся ли зарабатывать таким способом?

— По крайней мере, у меня точно нет никаких затрат на аукционы. Обогащает ли меня это? Когда я продаю свои работы. Продал гравюры — могу заплатить за холст и поесть. Свои работы у меня кончились совершенно. Работы делать именно для продажи — ни времени, ни желания нет, я сейчас хочу делать работы для персоналки. Можно было бы, конечно, продать работу с персоналки по принципу: деньги сейчас получить, а работы потом отдать. Возможно, кто-то согласился бы, но не хочется их показывать до выставки. Можно ещё продать работу не показывая. Я так делал с гравюрами. Написал: «продаю гравюры со скидкой 50 процентов, но их пока нет». И это на удивление мне принесло денег, смог за многое рассчитаться.

— Когда ждать твою персоналку?

— Планировал провести в марте на свой день рождения. Но, наверное, уже не успею, и она будет в мае. В любом случае весной. В моей тетрадке 70 с лишним работ, и я собираюсь сделать их все к открытию. Я люблю все планы реализовывать максимально.

— Сейчас часто употребляют словосочетание «новое» или «новейшее» искусство. Как ты понимаешь, что это такое?

— Опять же скажу про Яна Тамковича-Фриске. То, что он делает, сильно отличается от обычного современного искусства. Это не искусство будущего, конечно, но одно из наиболее современных проявлений искусства, с которым я встречался. То, что он украл чужую личность, — это такой жест, который нельзя ни одной рамкой объять, это часть жизни. Нельзя сказать, что это перформанс, потому что это сразу снизит планку того, что он сделал. Искусство много с чем пытаются срастить: с VR, с интернет-технологиями. Это всё прикольно, но не шаг вперёд. А вот попробовать срастить искусство с реальной жизнью… Я не уверен, что это новейшее искусство, но для меня это наиболее цепляющая форма. Хотя я мало примеров знаю, чтобы человек свою жизнь превратил в искусство.

— Как бы ты оценил художественную жизнь в Красноярске и её будущее?

— В Красноярске искусство не сильно актуальное. Местами концептуальное, если про какого-нибудь Сёму БОРИСЕНКО говорить, который вдохновлён МУРАТОВЫМ или другими представителями сибирского иронического концептуализма. Но в данный момент суперпрорывных штук не много. Хотя есть Иван ТИТЕНОК интереснейший, и есть Саша Михайлов, который сращивает программирование с искусством.

Для меня главное из происходящего в Красноярске — то, что художники, стараниями Оксаны БУДУЛАК и других молодых кураторов, более-менее сплотились. Сейчас «Пушка» чуть-чуть стухла, потому что девочка, которая вела соцсети и договаривалась с локациями, уехала в Москву. Но, может, «Пушка» ещё воскреснет. Я сам познакомился за этот год со столькими художниками, как за все предыдущие годы жизни в Красноярске. Не знаю, как остальные, но я точно делаю совместные работы, или использую чью-то помощь, или помогаю сам, пиарю художников у себя на страничке. И если всё так и пойдёт, то у нас будет город с дружным художественным комьюнити.

Александра СИТНИКОВА