«Чистый след» лесов Сибири

— Антон Игоревич, хорошо ли изучены российские леса в эколого-экономическом смысле?

— Исследования были, но их недостаточно для решения комплексных задач. По сути, каждый учёный или коллектив работали по своему направлению. Между тем у лесного бизнеса тоже есть большой запрос на исследования: например, для принятия решений о взятии в аренду тех или иных участков на основе анализа спутниковых снимков.

Сегодня большое значение и в научном, и в сугубо практическом смысле приобретает тема углеродопоглощающей способности лесов. Впервые серьёзно она привлекла внимание учёных примерно с конца 80-х — начала 90-х годов ХХ века, когда только-только появились инициативы в области изменения климата.

Из последнего доклада Международной группы экспертов по изменениям климата следует, что с 1950-х годов совокупное увеличение средней температуры в масштабах всей планеты составило примерно 0,8 градусов Цельсия. Цифра вроде бы смешная, но если учесть, что многие сотни лет до этого рост температуры не был таким интенсивным, то получается довольно тревожная картина.

— В последнее время всё чаще в прессе фигурирует такое понятие, как углеродный бюджет. Как оно связано с лесом?

— Все мы из школьного курса химии знаем, что углерод содержится в атмосфере в том числе в виде углекислого газа, который формирует своего рода «подушку» между Землёй и космосом. Именно эта подушка обеспечивает нам пригодные условия для жизни. У специалистов, которые занимаются проблемами физики атмосферы, есть теоретические объяснения того, что увеличение и концентрация парниковых газов в атмосфере непосредственно связаны с индустриальными выбросами. Вот представьте: в парнике, который был раньше в стабильном состоянии, сверху происходит утолщение «укрывного материала». Соответственно, земля нагревается, начинает испарять больше воздуха, и это приводит к нарушению прежнего баланса.

Нас радует, что леса дают кислород, которым мы дышим. Однако в процессе своей жизнедеятельности они ещё и поглощают углекислый газ, и это не менее важно! Поэтому и возникла простая идея: если управлять углеродным бюджетом (то есть соотношением эмиссии выбросов парниковых газов и поглощением), то мы сможем хотя бы частично решить проблему изменения климата.

В зависимости от того, какой поглощающей способностью обладают леса, будет наблюдаться разный эффект для полного бюджета углерода. Управлять выбросом парниковых газов в результате, допустим, сжигания ископаемого топлива, будь то уголь, нефть или газ, можно очень ограниченно. Вряд ли кто-то из нас откажется по своей воле от благ цивилизации. Мы же не перестанем передвигаться на автомобилях или отапливать свои дома. Да и современные технологии, как бы они ни развивались, не позволяют резко сократить выбросы. Отсюда возникла идея попробовать управлять балансом с другой стороны, то есть увеличивать поглощающую способность лесов.

— В 2018 году стартовал национальный проект «Экология», а там как раз дана установка на масштабное лесовосстановление и лесоразведение.

— Да, в сегодняшней экологической повестке это актуально. Сейчас многие занимаются проектами по увеличению площадей лесов, подбору оптимальных для лесовыращивания пород деревьев и размещению плантаций, чтобы обеспечить максимальную поглощающую способность. У нас в Красноярске тоже есть такие инициативы. В частности, полтора–два года назад компания «РУСАЛ» объявляла о своих планах по высадке 500 тысяч деревьев, и первые посадки были проведены. Разработан пакет аналогичных проектов, в которых в том числе участвуют Институт экологии и географии и Институт экономики, государственного управления и финансов СФУ.

— Ещё одной модной темой стали так называемые карбоновые полигоны. Почему?

— Понятие карбонового полигона в известном смысле новое (карбоновый — от английского carbon— углерод). Буквально несколько недель назад вышло Постановление Правительства РФ об открытии этой программы. Есть несколько пилотных проектов по созданию таких полигонов. Пока речь идёт только о семи пилотных проектах. Помимо Сахалина полигоны будут созданы в Новосибирской, Тюменской, Свердловской областях, в Краснодарском крае, Чечне и в Калининградской области. Это регионы с разным климатом и разной концентрацией промышленности. Если исходить из опубликованной в СМИ информации, то к 2030 году развернётся целая карбоновая индустрия и появится достаточно много рабочих мест. Надо посмотреть и понять, как это работает и каким образом влияет на участие нашей страны в глобальных инициативах по смягчению последствий изменения климата. Полигоны станут ещё и площадкой для реализации научных проектов молодых учёных.

Мы предполагаем и надеемся, что наш регион войдёт в число территорий, где карбоновый полигон тоже будет сформирован, потому что на самом деле для этого у нас есть все условия. СФУ в составе консорциума организаций, куда в том числе входят Сибирский университет науки и технологий имени академика М.Ф. Решетнёва, Красноярский научный центр СО РАН, Институт леса им. В.Н. Сукачёва СО РАН и целый ряд индустриальных партнёров, работает над формированием заявки на конкурс научно-образовательных центров мирового уровня.

И здесь необходимо подстраховаться и самим провести точный мониторинг: посмотреть, как и где выделяются и поглощаются парниковые газы.

До недавнего времени был ряд государственных стратегических документов, регулирующих эту сферу, но в них не делалось акцента на углероде. Дело сдвинулось с мёртвой точки после появления Указа Президента от 4 ноября 2020 г. с номером №666 «О сокращении выбросов парниковых газов». Согласно этому документу, Россия должна обеспечить соблюдение всех обязательств в рамках Парижского соглашения по климату и сформулировать собственные проекты в этой сфере таким образом, чтобы получить максимальный результат для своей экономики. Этим аспектом мы в университете тоже занимаемся, в том числе в тесном сотрудничестве с нашими партнёрами: Институтом народнохозяйственного прогнозирования РАН и Институтом экономики и организации промышленного производства СО РАН.

— Что подразумевается под «максимальным результатом для экономики России»?

— Дело в том, что глобальные инициативы всегда носят трансграничный характер, и непонятно, как это влияет на интересы конкретной отдельно взятой страны. В этой связи, выдерживая линию, связанную с реализацией проекта в области увеличения углеродопоглощающей способности российских лесов, мы не должны забывать об интересах экономики, о том, что в России по-прежнему существуют большие проблемы, например, с точностью оценок углеродного бюджета и другие. В этом направлении уже пора делать определённые шаги. В последние годы к горячей теме приковано пристальное внимание общественности, и я рад, что мы в СФУ занимаемся этими вопросами довольно давно.

— Антон Игоревич, в последнее время тему необходимости сокращения объёма парниковых газов, попадающих в окружающую среду от деятельности людей, компаний, городов и государств (так называемого углеродного следа), активно обсуждают СМИ. Иногда доходит до абсурда — пишут о том, что в семьях должно быть как можно меньше детей, чтобы сократить углеродный след семьи. Но если серьёзно: чем нашему региону может угрожать этот след? Предприятия, которые не будут компенсировать выбросы парниковых газов, могут исключить из мировой экономики?

— Есть политико-экономическая гипотеза о том, что все инициативы в борьбе с изменением климата продиктованы необходимостью очередного перекраивания глобальных рынков продукции. Действительно, пользуясь барьерами в виде маркировки товаров на низкоуглеродные и высокоуглеродные, можно некоторую продукцию с определённых рынков исключить. Есть такой риск. В попытке создать «внутреннее правило» для участия России в инициативах по снижению последствий климатических изменений мы не должны забывать о соблюдении своих интересов. То есть нужно сделать так, чтобы, с одной стороны, в известном смысле возглавить экологическую повестку, стать теми, кто не игнорирует тренды, но с другой стороны — не ограничивать собственные возможности экономики. Мы ведь понимаем — нам по-прежнему необходимо больше половины производимого сейчас в стране угля, который мы не только сбываем на мировые рынки, но и потребляем внутри своей страны, потому что в России под это настроены действующие хозяйственные связи.

Любые изменения существующего баланса нужно проводить грамотно, с точки зрения перспектив собственной экономики. Это очень важно!

То же самое касается нефтяной промышленности. В меньшей степени — металлургии, потому что данная продукция, взять хотя бы алюминий или сталь, всем в мире нужна — она требуется и в строительстве, и в производстве электроники, и ещё много где. Насчёт газа и угля существует определённый пессимизм. Есть прогнозы, что к 2050 году случится драма: в два–три раза сократится их глобальное потребление. Я думаю, что это слишком пессимистические цифры, спрос-то всё равно не исчезнет, но в любом случае начнёт снижаться — будет происходить замещение и расширение той же «зелёной» энергетики. И, как результат, мы получим сокращение спроса на энергоносители, экспортёром которых страна является.

Я не считаю, что если Россия не уложится в целевые установки по поводу удержания температур, то это будет слишком страшно и повлечёт глобальную катастрофу. Но сегодня, если откровенно, это вопрос глобальной конкурентоспособности нашей экономики. И поэтому мы просто обязаны всем этим заниматься. Иначе на горизонте десяти-двадцати лет утратим конкурентное преимущество в сбыте товаров нашей традиционной специализации, не создав при этом альтернативный источник доходов.

Реализация проектов по созданию углеродных полигонов — это правильная компенсация работы энергетического сектора и гарантия того, чтобы его продукции обеспечить дорогу на мировые рынки или, по крайней мере, сохранить лидерство по уже имеющимся у нашей страны позициям.

— Как показали исследования, проведённые на знаменитой научной станции ZOTTO (высота мачты 302 метра, установлена в туруханской тайге 15 лет назад), примерно шестая часть выбросов европейских предприятий, а это десятки миллионов тонн загрязняющих веществ в год, в итоге оседает в лесах Сибири. Может ли региональная экономика получить от этого какие-то дивиденды?

— Не думаю, что эта тема будет развиваться. Здесь и с трансграничным углеродным регулированием много вопросов, связанных именно с возможностью более или менее объективного доказательства того, что условная конкретная порция воздуха в результате тепломассопереноса прилетела, например, из Норвегии к нам (или наоборот). Можно построить много разных моделей того, как это может происходить, но применение подобного рода аналитических результатов в экономической практике столкнётся с целым рядом вопросов, прежде всего правового характера. Собственно, именно это является причиной довольно скромного прогресса в реализации глобальных климатических инициатив: многие экологические проблемы носят трансграничный характер, что существенно затрудняет определение виновных в тех или иных нарушениях и привлечение их к ответственности.

— В чём ещё вы видите «неучтённый потенциал» сибирских лесов?

— Территория у нас огромная и лесопокрытая, есть масса участков, которые не учтены в кадастре парниковых газов. Но этот лес не мифический, он настоящий, и его необходимо засчитывать России с точки зрения поглощающей способности. Кроме того, в крае много территорий (сотни тысяч гектаров!), подверженных пожарам и нашествиям насекомых-вредителей — полиграфа уссурийского и сибирского шелкопряда, поразивших большие объёмы лесных ресурсов. Лес умирает, становится малопригодным в хозяйственном смысле, да ещё и превращается из поглотителя углерода в его источник. Грамотный выход на то, чтобы эти участки вовлекать в оборот, в том числе с точки зрения поглощающей способности лесов, должен стать важным конкурентным преимуществом. Можно заниматься как вовлечением этой древесины обратно в хозяйственный оборот (существуют по этому поводу мысли и идеи), так и на местах гарей и сухостоев создавать новые карбоновые полигоны. У нас в СФУ есть авторитетные эксперты, хорошо понимающие экологию таких нарушений: кто-то занимается лесными пожарами, кто-то энтомофагами (древесными насекомыми). У этой тематики серьёзный потенциал — ею нужно больше заниматься!

Нет ничего плохого в том, что у нас в стране сосредоточено огромное количество ресурсов, и мы стимулированы, исходя из простой логики, это сырьё поставлять на мировые рынки. Другое дело, что нам нужно хорошо подумать, как своими ресурсами грамотно распорядиться. Например, рубить леса поменьше, а зарабатывать на этом больше за счёт более глубокой переработки и получения продукции, которая будет востребована в том числе при реализации всех мыслимых «зелёных» инициатив. И в этом направлении мы движемся, просто пока ещё медленно.

Максим РУМЯНЦЕВ, ректор Сибирского федерального университета:

— В Красноярском крае «зелёной повесткой» занимается сразу несколько научно-образовательных центров и исследовательских коллективов. Есть ряд значительных достижений и даже открытий, которые влияют на изучение экологических вопросов на глобальном уровне. Однако работы исследовательских групп часто разобщены, оторваны друг от друга и, что самое критичное, не подкреплены устойчивым финансированием. При таких обстоятельствах существует риск утраты комплексности решений и потери чётко сформулированной конечной задачи. Для того чтобы объединить потенциал всех заинтересованных представителей академического сообщества, необходима платформа, которая позволяет проводить фундаментальные исследования различных экосистем и одновременно разрабатывать механизмы, позволяющие полученные данные о запасах и потоках углерода переводить в плоскость экономики в виде финансовых эквивалентов или преференций для наших предприятий.

Сейчас совместно с СибГУ им. академика М.Ф. Решетнёва мы ведём работу по организации в Красноярском крае сети карбоновых полигонов, что позволит региону включиться в федеральную повестку. Но это только один элемент той значительной работы, связанной с формированием первого в России Научно-образовательного центра, который будет сосредоточен на климатической повестке.

Деятельность НОЦ будет направлена на включение региона в организацию устойчивой национальной системы торговли углеродными единицами. Только в формате НОЦ мы сможем оперативно «договориться» о единых стандартах, единой методике и единицах измерения углеродного следа. Это необходимо, чтобы как можно скорее предложить бизнесу технологии, позволяющие переводить производственные процессы на новый экологический уровень. В этом смысле Красноярск — наиболее удачное место для появления такого НОЦ. Здесь сосредоточены производства крупнейших национальных компаний, а меридиональная протяжённость территории даёт возможность разработать «линейку» оптимальных решений для различных климатических зон.

По большому счёту красноярский НОЦ — это экономическая защита национальных интересов на глобальном рынке, ответ на уже объявленные угрозы и возможность перевода их в системные решения, которые будут способствовать повышению качества жизни в Сибири.