Интернет древних эпох

Николай Николаевич — автор изданных на многих языках книг по истории кочевых империй, основоположник нескольких научных направлений и школ, археолог и этнограф, руководитель крупнейших археологических экспедиций, автор теории многолинейной социальной эволюции и один из лидеров современной «политической антропологии» (в том числе как учебной дисциплины).

— К форуму я подготовил доклад, посвящённый изучению городов кочевников Центральной Азии, или, как сейчас говорят, внутренней Азии, — рассказывает Н.Н. Крадин. — Традиционно принято считать, что кочевники городов не создавали, а лишь перемещались с места на место. Наша российская наука этот миф давно пытается развенчать. Первым на этом пути был Сергей Владимирович КИСЕЛЁВ, великий археолог, член-корреспондент Академии наук СССР. Он провёл раскопки города Каракорума — столицы Монгольской империи XIII века, а потом сложилось целое научное направление. В своём докладе я буду рассказывать об итогах нашей работы последних двадцати с лишним лет на территории Монголии и Забайкалья.

— Вы один из ведущих специалистов в мире по истории кочевых цивилизаций Азии. Чем вас привлекает эта область знаний и что интересного в ней сейчас происходит?

— Темой я увлёкся ещё в студенчестве. Может быть, сказались гены, я ведь родился в Бурятии. Плюс влияние университетских преподавателей. Как и все мы тогда, я читал ГУМИЛЁВА, а Лев Николаевич так хорошо написал в своё время про кочевников, что многие из нас под впечатлением от его книг выбрали изучение именно этого направления.

Если говорить о современных тенденциях, то сейчас археологические методы позволяют делать такие открытия, о которых ещё лет двадцать назад даже не подозревали. Сегодня учёные понимают, что мир кочевников был не менее сложный, нежели мир их соседей-земледельцев. У кочевников сложная организация экономики и, кстати, как выяснилось, земледелие тоже было.

Исследуя эту тему, мы уходим от дихотомии: «хорошие земледельцы — плохие кочевники», земледельцы с высокой городской культурой, с одной стороны, и варвары-завоеватели — с другой. Всё гораздо сложнее. В степи было и земледелие, и рыболовство. Кочевники могли создавать свою письменность, свои города — особый мир, отличавшийся от оседлого, но не менее сложный и не менее интересный.

Вклад кочевников в мировую культуру тоже налицо. Они, по сути, являлись трансляторами важных знаний и быстро их распространяли от одного края евразийского континента до другого благодаря своей мобильности. Образно говоря, выполняли функции сегодняшней всемирной паутины. Великая степь — это своего рода интернет древних эпох.

— Мы говорим о прошлом. А есть ли будущее у кочевых цивилизаций?

— Сейчас антропогенный фактор сильно влияет на нашу жизнь, климат стремительно меняется. И кто знает — вдруг произойдёт глобальная катастрофа, и всё городское население вымрет? Останутся только кочевники, которые могут жить в суровых природно-экологических зонах. Я, конечно, фантазирую, не дай бог, чтобы такое произошло, но как раз умение адаптироваться в сложных условиях — важный фактор выживания. Из образа жизни кочевников мы сегодня многое заимствуем. Появилось даже понятие «современные кочевники». Люди стали более мобильными, они могут работать, скажем, на восточном побережье США, а на выходные улетать на запад в Калифорнию, куда-нибудь к родственникам.

И другой важный момент. В наши дни активно идёт развитие международного туризма во всех странах, и Монголия, как и все регионы, связанные с Великой степью, становится своеобразной точкой притяжения туристов. Приезжаешь в Улан-Удэ — там море гостей со всех континентов, и они едут не только на Байкал. В Монголии то же самое: Улан-Батор летом — как Каракорум в XIII веке, кого там только нет: американцы, японцы, французы, датчане. Так что, считаю, будущее у народов, связанных с кочевым образом жизни, прослеживается обстоятельно и надёжно.

— Над чем работаете сейчас?

— Ведём сразу несколько проектов. Продолжаем изучать мир кочевников внутренней Азии — у нас был мегагрант Правительства РФ в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук. В результате написано много работ, и сейчас готовим обобщающую монографию. Будем продолжать раскопки в Бурятии. Кроме того, готовим к печати большую книгу, посвящённую археологии Дальнего Востока. Надеюсь, через пару лет её издадим.

— Что вы думаете в целом о состоянии исторического знания в стране? Какие видите проблемы?

— Я бы сразу разграничил историческую науку и историческое образование. С точки зрения исторического образования мы наблюдаем определённый кризис. Он связан, как мне кажется, с тем, что за последние годы, к сожалению, было закрыто большое количество исторических факультетов в связи с общей реформой образования — сокращением количества бюджетных мест для студентов университетов.

Но сейчас тенденция разворачивается в обратную сторону благодаря политике, которую ведёт Российское историческое общество. Всё-таки историк — важная профессия, он должен объяснять не только исторические процессы, но и воспитывать подрастающее поколение. Надеюсь, что нам удастся нормализовать эту ситуацию.

Если говорить о науке, то за последние несколько десятилетий историками выполнено большое количество интересных и важных работ. Это связано с тем, что открылось много архивов и фондов, ранее недоступных. Это даёт возможность более углублённо и совершенно по-новому посмотреть на те исторические процессы, которые проходили в нашей стране. Археология вообще сильно изменилась, она стала естественной наукой, и благодаря новым методам ежегодно делаются потрясающие открытия.

Другая проблема заключается в том, что, к сожалению, был закрыт Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ), а он играл важную роль в проведении гуманитарных исследований, и исторических в особенности. Российский фонд фундаментальных исследований тоже был реструктурирован, сейчас он вольётся в большой Российский научный фонд, который, безусловно, важен, выполняет серьёзные фундаментальные исследования, но проблема в том, что историки часто работают как индивидуальные исследователи. Им порой не нужен большой проект, а нужны средства, чтобы одному человеку поехать в архив Москвы или Санкт-Петербурга и там собирать информацию. Такой поддержкой занимался РГНФ, и почти тридцать лет при его поддержке выходило просто потрясающее количество серьёзных, фундаментальных трудов, посвящённых самым разным этапам отечественной и всеобщей истории. Хорошо было бы вернуть его обратно либо создать равноценную замену, что способствовало бы развитию исторической науки.

— Красноярский край попадал когда-нибудь в орбиту вашего научного интереса, наведывались сюда с экспедициями?

— К сожалению, в Южной Сибири поработать не доводилось, но несколько раз был в Хакасии, Туве в этнографических экспедициях. В Минусинский район тоже приезжал. Местный музей с его археологическими памятниками — одна из жемчужин Великой степи, и есть чем гордиться Южной Сибири с точки зрения археологии кочевников.

— Где планируете побывать, что посмотреть во время предстоящего визита в Красноярск?

— Хотелось бы увидеть Енисей, музеи, связанные с историей, и обязательно Сибирский федеральный университет, потому что с ним у нас давние хорошие отношения. У меня вообще много друзей в Сибири. Например, с выдающимся археологом, долгое время работавшим ректором Красноярского педагогического университета Николаем Ивановичем ДРОЗДОВЫМ, дружим ещё с тех пор, когда я был студентом, а он молодым преподавателем (мы с ним заканчивали один университет). К счастью, сегодня расстояние не помеха, чтобы поддерживать постоянный контакт с коллегами.

Вера Кириченко