Когда отмечается национальный праздник где-нибудь в Шотландии, Латвии или Чехии, чуть не половина населения выходит на улицы в национальных костюмах. У нас всё иначе: надеть сарафан или понёву (хотя где их, собственно, взять?) — это маскарад, «ряженость». То есть мёртвое. Однако если вдруг случайно услышишь народную песню в исполнении деревенских бабушек, или увидишь танец, или возьмёшь в руки настоящую вепсскую куклу-оберег — это цепляет на каком-то подсознательном, а может, генетическом уровне… О том, живёт ли в нас народное начало и нужна ли людям электронного века традиционная культура предков, мы беседовали со Светланой КАЛИНИНОЙ — фольклористом, кандидатом филологических наук, заведующей отделом Государственного центра народного творчества Красноярского края.
Танец живота и лесные черти
— Светлана Валентиновна, расскажите, чем занимается ваш центр?
— Курирует все виды и жанры народного творчества; то есть это хореография, пение, игра на музыкальных инструментах, живопись, декоративно-прикладное искусство и так далее. Мы проводим конкурсы, фестивали и выставки, работаем с учреждениями культуры клубного типа в крае, фольклорными ансамблями и другими художественными коллективами. Издаём еженедельник «Клубный репертуар». Кроме того, центр занимается повышением квалификации клубных работников: проще говоря, даёт методические рекомендации, как строить свою работу с населением и художественными любительскими коллективами. Надо сказать, с последним всё непросто.
Народ, как известно, одновременно и творец, и потребитель культуры. Так вот, в последнее время люди не очень-то рвутся что-то создавать. Предпочитают разучивать, к примеру, восточный танец живота, вместо того чтобы исполнять подлинный народный танец. Хотя танцы Востока требуют не только совершенно другого менталитета, но и иного физического облика, пластики. Чаще всего со стороны получается очень смешно. А ведь в отличие от этого народный танец удобен для тела, органичен…
— А почему создавать не хочется? Лень?
— Телевидение всё настойчивее навязывает нам представление о счастье, которое отличается от того, что заложено в канонах традиционной культуры. О ней «из ящика» не говорят практически ничего, а если и говорят — можно умереть от скуки. А ведь народное творчество — очень радостное занятие! Мы пытаемся рассказать об этом. Так, в центре есть Школа традиционных технологий. Мы открывали её для руководителей фольклорных ансамблей, но теперь проводим для всех желающих. Люди приезжают на занятия изучать разные виды прикладного творчества даже из соседних городов.
Как раз традиционная культура — это то, чем я предпочитаю заниматься. Провожу семинары на разные темы — «Народный костюм как система», «Планирование деятельности клубных учреждений на основе народного календаря». Рассказываю о моих любимых мифологических персонажах.
— Кто они?
— Домовые и банники, например, ведьмы и колдуны, лешие и прочие черти. Занимаюсь этим ещё со времён диплома, который назывался «Мифологическая проза Красноярского Приангарья».
— Что вообще повлияло на ваше решение заниматься фольклором? Может, какие-то повороты судьбы, знаковые встречи? С тем же домовым.
— Увы. Я прагматик, в повороты и знаки судьбы не верю. А увлечение народным творчеством началось с детства. Каждый год летом я жила у своей тёти в деревне Большая Салба Идринского района. Тётя замечательная рассказчица, знает много историй из жизни деревни. Она говорила так: «Про каждого человека можно написать целую книгу». И она права. Так что любовь к интересным историям у меня в крови, куда деваться. А затем уже в пединстиуте, на филологическом факультете, мы поехали на фольклорную практику в Мотыгинский район. Каждый тогда должен был «выполнить план»: сдать, кажется, 100 частушек, 20 песен, сколько-то там поговорок… А потом была студенческая конференция, и мне поручили обобщить все собранные былички — мифологические рассказы о сверхъестественном. Вот откуда банники и домовые, ведьмы и знахари. Позже они стали и героями моей диссертации: «Персонажи освоенного пространства в мифологической прозе Красноярского края».
— Освоенное пространство — это как?
— Это где человек постоянно находится и не боится. Дом или деревня. А вот лес или озеро — это уже неосвоенное, туда приходят на время, испрашивая разрешения у местных духов, и с очень большими предосторожностями остаются на ночлег.
«Бабские запуки» и эпическое сознание
— Город — тоже освоенное пространство? Сказочной нечисти в нём точно не место…
— А с этим можно поспорить. Мифологические представле-ния вечны, и неважно, где ты живёшь — в деревне или в городе. Вот, например, когда начинаешь рассказывать былички, студенты или другие слушатели спрашивают: «А это правда?», «А кто в это верит?». Сами же во время сессии «ловят халяву» и совершают массу других мифологических действий. Мифы были, есть и будут. Меняются только персонажи. Ведь у человека недостаёт индивидуального опыта для философского осмысления мира, и требуется обращаться к опыту коллективному. Свадьба, беременность, рождение детей, похороны — всё в нашей жизни пронизано тем, что не так давно называли суевериями. Это часть нашей традиционной культуры. Просто отношение к этому у всех разное.
К примеру, женщины сообщают о своих мифологических представлениях более охотно, а мужчины относятся к ним скептически, для них это «бабские запуки». Но это только видимость. Не зря же существуют целые разделы мужской магии — неписаные правила, как вести себя на охоте, на рыбалке. Да достаточно вспомнить автомобильные суеверия. Есть свои верования и у компьютерщиков, об этом есть научные статьи. В общем, у каждого человека — свои мелкие мифологические уловки, обеспечивающие индивидуальное благополучие.
— А у вас они тоже есть?
— Да, несмотря на прагматичность. Например, когда уезжаю в отпуск — благословляю дверь, а в лесу произношу заговор от клеща и змеи.
Пока помогает!
— И всё-таки каково отношение русских к своему фольклору: для нас это предмет гордости или безнадежно устаревшие знания и практики? «Распалась связь времён» — можно ли утверждать это применительно к нашему обществу?
— И да, и нет. С прошлым расстаться не так-то просто. Конечно, есть жанры, которые устарели, исчезают или уже исчезли. Например, лирическая песня. В каждой деревне было не меньше 20 своих сюжетов лирических песен. Их исполняли протяжно, неспешно, действие в такой песне развивалось медленно — так ведь и жили наши предки размеренно, без суеты. Но традиционное эпическое сознание — оно изменилось сегодня.
— И какое оно у нас теперь?
— Быть может, драматическое… Наше сознание — это анекдот. Мы привыкли к сюжетности, к эмоциональной перегруженности. Хотя и раньше существовали такие, например, жанры, как баллада или жестокий романс, которые заменяли нашим предкам телесериалы.
Исчезновение лирической песни — самый яркий пример. Или взять частушку. Не верьте, что этот жанр процветает. Треть сборников — не народное творчество. Куплеты о политике все придуманы. Женщинам интересно о милёночке, о злой свекрухе и совсем не о Берии.
Повторюсь, меняется сознание. Раньше нельзя было потреблять, не производя. Потребительское отношение не свойственно эпическому сознанию. Фольклор не рассчитан на зрителей и артистов — он подразумевает соучастников. Как исполнялись песни? Были запевалы, за ними подхватывали все присутствующие. Впрочем, это долгий разговор, народное песенное исполнительство – это целая система. Теперь люди просто сидят перед телевизором и слушают…
— А в телевизоре — Надежда Бабкина…
— Да, и она, и другие артисты, которые занимаются стилизацией народного искусства. Увы, это уже не подлинник. Плохо не то, что они так делают. Плохо то, что нам не оставляют возможности выбора между подлинным и стилизованным: с экрана мы видим только последнее.
Вселенная в одежде и семейное счастье
— Почему нам даже в голову не придёт нарядиться на праздник в национальную одежду?
— Думаю, именно потому, что мы устали от фальши. Нам всегда втюхивали под видом подлинника подделки. Вместо Масленицы — проводы русской зимы, вместо Троицы — день русской берёзки, вместо Ивана Купалы — Нептун. И в результате подлинного практически не осталось.
Примеры настоящего надо беречь и лелеять. В нашем городе, например, есть замечательный ансамбль Игоря ГОРЕВА «Живая стАрина». Они поют то, что записывают в фольклорных экспедициях. Я всегда говорю руководителям коллективов: собирайте фольклор, и у вас будут по-настоящему оригинальные сценарии и оригинальный репертуар.
А чтобы люди взяли вдруг и вышли на улицу в народной одежде — для этого должны создаваться поводы. Вот в Дивногорске есть фольклорные ансамбли, руководитель Елена Вопилова, они на Святки и Масленицу выходят ряжеными, и это красиво, весело, нравится всем.
Вообще, русская национальная одежда, опять же, отражение ушедшего сознания, примета иного образа жизни. В сарафане не побегаешь по лестницам. Попробуйте походить весь день в длинной рубахе, сразу всё поймёте про бытовую жизнь предков. «Словно павушка плывёт» — это уже не про нас. Кончилась степенность — не нужна и одежда, которая к ней располагала. Никто уже не выстраивает «Вселенную в образе человека», как раньше.
— В этом контексте Вселенная — это про одежду?
— Да, ведь народный костюм — это целая система. Обязательным в женском костюме были рубаха, сарафан или специальная юбка, головной убор, пояс, навесные украшения — обереги. Если чего-то не хватает — значит, нечистой силе открыт доступ к вашему телу, вы уже «не от мира сего». Ходишь без пояса — обвинят в колдовстве, без головного убора — в ведьмовстве или нарушении нравственных законов: «Охрани от девки-двоекоски, от бабы-простоволоски». Важны были и цвет, и нанесённые на одежду узоры-символы. А у нас, создавая, например, костюмы для фольклорных коллективов, об этом часто не задумываются.
Взять кокошник, который символизирует небесный свод и путь солнца по небу. Это праздничный убор невесты и молодой замужней женщины, который они надевали по праздникам. А у нас в кокошники обряжают пожилых участниц фольклорных ансамблей.
Надо знать свою историю. Положительные герои, вспомнить хотя бы хоббитов Толкиена, всегда имеют историческую память, отрицательные — заняты созерцанием своих достоинств. Человека надо с детства учить жить внутри традиционной культуры.
— Каким образом?
— У нас в городе есть фольклорные ансамбли при музыкальных школах. Есть «Родничок» в ГорДК, куда берут всех желающих. Там же работает школа этнической социализации. Есть мастерские народных ремёсел, в Дивногорске, например, работает мастерская «Параскева Пятница». Есть школа в ДК им. 1 мая. Дети, которые занимаются в таких студиях, развиваются всесторонне — они поют, танцуют, учатся работать руками, ткать, вышивать. Традиционная культура даёт всестороннее развитие. Но даже не это главное. Современные дети часто предоставлены сами себе: родители на работе, братьев и сестёр нет, остаётся один телевизор. Занятие в фольклорных коллективах социализует, учит традиционным мужским и женским ролям.
— Что-то уже подзабылись эти роли...
— Конечно. Как было раньше: баба и кошка в доме, мужик и собака на улице. Мужчины обеспечивали выживаемость рода, женщины «отвечали» за воспроизводство культуры, быта, образа жизни.
Сейчас основными добытчицами стали женщины. Хотя по-прежнему справедлива пословица, что «это у плохой жены муж на печи лежит, хорошая сгонит». Знание о традиционных гендерных ролях — залог семейного счастья. Традиционная культура вообще нацелена на то, чтобы сделать человека счастливым.
Сват кролик и советская Снегурочка
— А нетрадиционная? Как вы, например, относитесь к тому, что в сознании современных людей уживаются китайская мифология, языческие суеверия и православие? Что из этой смеси может родиться дальше?
— Ко мне недавно обратились из одной телекомпании. Вот, говорят, наступает год кролика. А кролик в русской традиции — символ сватовства, расскажите об этом подробнее. Всё в кучу. Ну, во-первых, не знаю, где они нашли такой компромат на кролика: в нашем фольклоре есть разве что заюшка — символ девки, достигшей брачного возраста. А во-вторых… За тысячелетие крещения Руси мы так и не стали стопроцентными христианами. Представим человека как «куклу в разрезе». На 90% он состоит из «глины» — дохристианских представлений. Ещё процентов на 9% — христианские установки, «земля». А то, что сверху, — «пыль», которой мы умудрились нахвататься. Тут и китайские гороскопы, и лозоходство, и друиды, и всё прочее. Китай успешно продаёт нам свою мифологию. И другие продают. Почему, например, так хорошо приживаются у нас католические праздники, такие как День святого Валентина? Потому что это отлично сделанный готовый коммерческий продукт.
Что будет дальше? Поверх уже имеющихся пылевых слоёв появятся и другие. Вот и «Великий Устюг — родина Деда Мороза» — тоже коммерческое решение, а не культурный подлинник.
— Кстати, про Деда Мороза и Новый год. Что интересного есть в наших новогодних персонажах и традициях с точки зрения специалиста по народному творчеству?
— Много интересного. Но к народному творчеству это имеет мало отношения. Вот у ёлки новогодней — да, древние корни, её образ восходит ещё к мировому древу. Вообще же Новый год в традиционной культуре означает прежде всего обход дворов с колядками, гадания, обязательное веселье по вечерам в Святки, или святые вечера. Тандем Дед Мороз и Снегурочка — это подарок советской власти. На Руси был Морозко как воплощение зимней стужи. Он же потом у Одоевского стал Морозом Ивановичем. Дед Мороз уже был известен как новогодний герой в начале XX века, но знакомый нам образ утвердился только после того, как в 30-е годы в СССР разрешили праздновать Новый год. Чуть позже его спутницей стала и Снегурочка — единственный в мире женский новогодний персонаж. Кем она Морозу приходится, сложно сказать. Не то внучка, не то дочка. Сам образ девочки из снега встречается в народных сказках, но по-настоящему оформился у Островского в его пьесе. Конечно, за Снегурочку ему спасибо. Но он, злодей, Ярилу сделал богом Солнца…
— А какой это бог?
— Плодородия, весны. Однако в представлении большинства с подачи Островского он — бог Солнца. Ведь авторское творчество — самое презентационное, то, что лучше всего западает в сознание. Что бы мы знали о мифах древних греков, если бы не Гомер?
— Не было у нас своего Гомера, вот и путаемся в славянских богах?.. Интересно, как наши предки верили на самом деле…
— Очень интересно. А знаете, кто первым ринется путешествовать в прошлое, когда изобретут машину времени? Военные — чтобы решить исходы сражений в свою пользу. Историки. И ещё фольклористы — слушать, узнавать, записывать. Вот это будет экспедиция!