Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
январь / 2011

Денис Солдатов: «Я никогда не занимался тем,
что мне не нравится»

С Денисом Солдатовым я сначала познакомилась, как с «Алексеем Хабаровым». Это у него такой творческий псевдоним в Сети. Потом встреча произошла в «реале», когда представители одной из Интернет-тусовок Красноярска вместе отмечали юбилей своего форума. Тут выяснилось, что Денис — хороший человек и собеседник. (И адвокат! — как корыстно я себе отметила).

Потом мне нужно было прояснить юридический вопрос с квартирой. «Да ты позвони ему, не бойся, — убедила меня общая знакомая. — Он обязательно поможет». И действительно, Денис Валерьевич растолковал дело так, что даже я — юридически безграмотная женщина, которая боится всяких слов типа «презумпция», — всё поняла. Далее я со стороны наблюдала процесс по делу «митинга» владельцев праворульных машин. Из него владельцы и их адвокат Солдатов вышли победителями.

Он интересен не только своим профессионализмом, но и многогранностью интересов, и удивительно позитивным взглядом на собственную жизнь, что, согласитесь, не очень свойственно современному русскому человеку. Денис Валерьевич в свои сравнительно молодые лета — ему 33 года — своей жизнью доволен и не жалуется. Возможно, потому что в своё время сделал героическое усилие и полностью изменил свою жизнь. В тот момент, когда она перестала его устраивать.

— Вы как-то сказали: «Нельзя, чтобы другие диктовали сценарий твоей жизни, нельзя подстраиваться под чужие ожидания». Когда вы это поняли?

— Я это понял ещё в подростковом периоде, в то время, когда надо освобождаться от родительской опеки. Психологически, разумеется. И до сих пор я освобождаюсь от этого каждый год — от того, чтобы жить чужими желаниями. Ведь очень сложно сказать человеку «нет», когда это хороший друг, но просит о том, чего ты не можешь или не хочешь делать по каким-то причинам. Ты говоришь «да», ломаешь себя, а в итоге обещание дал напрасное, не выполнил, не помог до конца. Есть хороший фильм «Трасса 60», он про это — что нельзя жить чужими ожиданиями.

— Вы становитесь жёстче со временем?

— Да. Пожалуй, это началось со времени развода с первой женой. У нас с ней перестали совпадать жизненные цели. Был вариант жить по сценарию, который мне не нравится, либо... писать собственный сценарий. Я выбрал второе.

— Ваша работа вас устраивает? Вообще, это важно — чтобы работа нравилась, чтобы она была смыслом жизни?

— Мне всегда везло с работой, я никогда не занимался тем, что мне не нравится. И когда на заре туманной юности я работал дворником, я от этого получал удовольствие. И сейчас, когда работаю в адвокатуре, я говорю, что это не работа — это счастье. Мне с начальством всегда везло, с руководителями. Это были толковые вменяемые люди, их можно было понять, даже если у нас не совпадали мнения. Они никогда не действовали по принципу «я хочу, чтобы вы делали именно это». Всегда был диалог. Моя жизнь неразрывно связана с работой. Мне не надо спешить именно к девяти утра в офис, я не жду пятницы, не жду выходных дней, не еду мучительно в пробке, думая: «Была бы она подольше». Учитывая то, что у нас свободный график, это как-то стимулирует трудиться с полной отдачей.

Когда я работал в милиции, с руководством до определённого времени было полное взаимопонимание, чувство, что мы делаем общее, большое, нужное дело. И сейчас то же самое в адвокатуре. Политика, проводимая адвокатской палатой в лице Мальтова Сергея Николаевича, президента палаты, мне понятна, она основана на тех принципах, которые мне близки — на честности, корпоративности, профессионализме, на высоких требованиях к адвокату. Это мои жизненные ценности. Я ощущаю себя человеком команды, которая делает правильное дело. В этом смысле я счастливый человек.

— В своё время вы работали оперуполномоченным, а потом ушли из милиции. Почему?

— В какой-то момент времени милиция просто стала другой. Не скажу, что она плохая, просто стала другой и всё. Скажем так, она коммерциализировалась. Если раньше говорилось об исполнении служебного долга, — я застал ещё эти времена, — то потом стали говорить об исполнении служебных обязанностей. И между этими понятиями — пропасть.

Справедливости ради скажу, что до сих пор в органах внутренних дел остались люди, близкие и понятные мне, которые свой долг исполняют, и это видно буквально по глазам человека. По тому, что он «женат» на своей работе.

Понятно, конечно, что каждое следующее поколение критикует предыдущее, что и деревья раньше были больше, и вода мокрее, но я не то чтобы критикую, я хочу сказать, что структура у милиции поменялась. А я перестал соответствовать и вписываться в эту структуру.

— Что стало последней каплей, если можно так выразиться? Может быть, особенности расследования каких-то дел повлияли на уход из милиции?

— Первый звонок прозвучал, когда мы на Павлова ездили поднимать двух бомжей из подвала. Смерть наступила от того, что людей залило кипятком. Можете себе представить, в каком состоянии они были? Я был уже опытный сотрудник, видел всякое, а тут вдруг стало не по себе. Писал протокол на расстоянии ста метров от трупов. Тут дело в том, что существует специфика «откатывания» пальцев у таких покойников, когда эксперт в перчатках надевает на свою руку то, что осталось... В общем, меня затошнило. Потом был второй такой случай. Убили молодую симпатичную девушку, её нашли в квартире с рваными ножевыми ранами на теле. А кошка, хозяйкой которой была эта девушка, оставшись без кормёжки, начала глодать хозяйку...

— Ужас какой!

— Да, а я так живо себе представил, что вот жила девушка, кормила свою кошку «Вискасом», ласкала её... Это были случаи, которые просто стали индикатором моего состояния. Мы с моим компаньоном, с которым я сейчас работаю, приняли решение и ушли из милиции в никуда.

Одно время пытались устроиться на работу... Я, помню, встречал Новый год, охраняя три колеса от трактора «Беларусь», работал сторожем в заброшенной деревне. Всё как-то так совпало — и семейные проблемы, и финансовые трудности, но, тем не менее, мы с ним шаг в никуда сделали вдвоём. Потом стали подбираться к юриспруденции, к адвокатуре. Стали помощниками адвокатов, проработали два года. Потом с первого раза сдали экзамены в адвокатуру, стали адвокатами, открыли свой кабинет. Помню, когда мы открывали кабинет на Предмостной площади, откуда, собственно, и пошло название сегодняшней адвокатской конторы — «Адвокаты на Предмостной», — мы арендовали очень маленький кабинетик. На последние личные сбережения купили мебель, заплатили за аренду, сбросились на ремонт и после открытия офиса у нас остались буквально копейки. Хватило на бутылку пива и каждому по 8 рублей на проезд в маршрутке до своего дома, тогда билет столько стоил.

Пиво мы выпили, празднуя открытие собственного дела... Теперь мы с какой-то ностальгией вспоминаем те годы. Сегодня у нас совершенно другой офис, хорошее помещение, предназначенное для работы. Мы вполне обеспеченные люди, по крайней мере, можем дать детям то образование, которое хочется, а не которое «можешь себе позволить».

— Можно сказать, что уход в адвокатуру был переломным моментом в вашей жизни?

— Да, безусловно. Я оказался по другую сторону того же самого процесса. Недавно мне поступило дело, я защищаю человека, которого обвиняют в преступлении, связанном с наркотиками. И следователь говорит мне: «Вы же недавно были за нас...» Я спрашиваю: «Объясните, за кого это «за вас»?» — «За милиционеров». Тогда я задаю ему вполне резонный вопрос: «А что, разве я сейчас против милиционеров?».

— Ложно понятое чувство долга, корпоративности?

— Может быть. Мы защищали довольно много бывших сотрудников правоохранительных органов, милиционеров, которые обвинялись в совершении тех или иных преступлений. Потому что по-разному жизнь складывается, и, конечно, никому в защите не было отказано. По логике этого следователя — они тоже милиционеры, недавно были по одну сторону баррикад, а мы — по другую. И когда кто-то из следователей начинает рефлексировать по поводу моей деятельности, по поводу того, что я в силу своей профессии проявляю настойчивость, требовательность, принципиальность, я в таком случае говорю: «Вы свою работу хорошо делаете? Доказательства собираете надлежащим образом? Тогда почему вы считаете, что я должен халтурить на своей работе?». Я же не буду вызывать уважение у судьи и у того же следователя, если буду делать свою работу спустя рукава!

И, действительно, факты-то показывают, что чем более профессионально и принципиально ты себя ведёшь в процессе, тем больше уважения это вызывает, даже если не получается доказать тех вещей, которые мне нужны. Даже если, грубо говоря, «проигрываешь» дело. Бывают случаи, когда следователи, с которыми на стадии предварительного расследования у меня была жёсткая борьба, впоследствии звонят и говорят: «Вы знаете, у меня у знакомых проблема, они ищут адвоката. Я им вас порекомендовал». Хотя до этого отношения были весьма напряжёнными, в духе того, что «вы жуликов защищаете, вы же видите, что он виноват».

— Я знаю, что вы пишете. Стихи, прозу.

— Да, иногда накатит, хотя не считаю себя настоящим поэтом. Пишу в стол. Это, скорее, для друзей стихи.

***
Снег пошёл. Пролился дождь.
Расцвело всё и завяло
От Сибири до Урала.
Ты мне тихо повторяла:
«Так уже четвёртый год», —

Гладя голову в коленях.
На стене ковёр в оленях.
Ты мне тихо повторяла:
«Хорошо, что не зовёшь.

Хорошо, что ты способен
на полгода, до весны
приходить ко мне во сны...»

Про семью у Дениса я расспрашивать не стала, просто попросила у него разрешения опубликовать небольшой рассказ. Как раз на эту тему. Семьи. В которой он тоже счастлив.

«Знаешь, для чего нужна женщина мужчине? — спросил её как-то.
— Для чего?
— Для того, чтобы о ней не думать. Чтобы заниматься чем-то другим». (Дмитрий Липскеров, «Мясо снегиря»)

На свадьбе моего одноклассника должна была быть другая свидетельница и другой свидетель. Свидетельница (вот глупо как звучит на моё профессиональное ухо) не смогла откуда-то там из Германии приехать. Со свидетелем тоже что-то стряслось. Короче, шафером стал я, а Светлана — подругой невесты.

И мы как-то сразу поняли, посмотрев друг на друга, что это оно. Ну, вот то самое. Не то чтобы любовь выскочила из-за угла и далее по Михаилу Афанасьевичу, а как-то всё спокойно и тихо.

Потом мы год встречались, и я кормил её по утрам котлетами собственного изготовления, и готовил на её день рожденья курицу, от вкуса которой млели её подруги (думаю, что они бессовестно врут мне до сих пор; была курица, но ничего особенного).

Потом как-то зимой я раздобыл у брата своего компаньона (заядлого ролевика) одеяние тевтонского рыцаря 18-го или какого там века, с мечом, кольчугой и прочими прибамбасами (в которое, сказать по правде, еле влез). С конём вышла накладка: в то место, куда я хотел, коня пускать отказались напрочь.

Поэтому предложение я делал пешим.

Светлану, не говоря ей об истинной цели поездки, привёз мой друг, а мы с компаньоном в это время мёрзли возле Такмака в ожидании моей прекрасной принцессы, и я проклинал всех тевтонских ролевиков за их худобу — ни поверх кольчуги, ни под неё свитер надеть не получилось.

В общем, на хорошем февральском морозе, практически по пояс в снегу, с букетом роз наперевес я сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

За пять лет мы ни разу не повздорили, не «выясняли отношения», не дулись, не били посуду и не кричали.

«—Знаешь, для чего нужна женщина мужчине? — спросил её как-то.
— Для чего?
– Для того, чтобы о ней не думать. Чтобы заниматься чем-то другим».

Напоследок я решила выпендриться и задать Денису Валерьевичу вопрос, который журналист Владимир Познер задаёт в своей передаче. «Что бы вы сказали, представ перед Богом?». Верующий адвокат Солдатов моей выпендрёжности не разделил и ответил просто:

— Есть Иисусова молитва. Я бы, наверное, с неё начал. В ней, собственно, всё...

Елена НИКИТИНСКАЯ