Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
февраль / 2011

«Надеюсь, что чувство юмора у меня сохранилось»
Академик Ваганов — о жизни, о России, об образовании

Как представить читателям личность, с одной стороны, ставшую широко известной, с другой — остающуюся загадочной? И чтобы это было компактно и в то же время насыщенно. Видимо, закинуть широкую сеть из вопросов и встреч, а потом выжать «сухой остаток», в котором — самые ёмкие мысли и высказывания; и их автор — ректор Сибирского федерального университета Евгений Александрович ВАГАНОВ.

Отец мой был начальником строительного управления — тогда это сумасшедшая должность была. Он приезжал в 12 ночи и в 6 утра уезжал. Потом, когда уже вышел на пенсию (на пенсии недолго прожил) — жалел, что мы недостаточно общались. И расстроился, когда я не избрал будущей профессией строительство, — ему казалось, что это более серьёзная основа для жизни.

Рос я, как всякий нормальный «качинский» мальчишка: дрался с «покровскими», бегал на речку ловить рыбу, рубил дрова (жили в деревянном доме, где нужно было печку топить —сказочное время!). Мечтал стать милиционером — после фильма об Иване Бровкине, где тот появляется в белом кителе…

Мы учились одиннадцать лет. В последнем классе у нас было четыре дня занятий в школе и два дня выделялось для работы на ТЭЦ, где мы получали специальность электрика 3–го разряда. Остальное время занимался спортом. Почти все виды перепробовал: футбол, баскетбол, бокс, самбо, бег, прыжки в длину. Отсюда, возможно, — чувство команды, умение быстро концентрироваться, мобилизоваться.

В юности читал много классики — Паустовского, Алексея Толстого, Бунина. Зарубежных тоже, О’Генри до сих пор люблю перечитать, хотя всё уже настолько запомнившееся... А сейчас, похоже, даже то, что обязательно в школьной программе, не читают.

Образование не может изменить наследственность. Разве что — накинуть узду на антисоциальные позывы, которые могут быть в характере.

Человек должен непрерывно учиться, это 100 процентов. Если хочет быть уверен, что его не застанут врасплох никакие жизненные невзгоды.

Всю свою сознательную жизнь я был атеистом. Но результаты современной науки порой ставят исследователей в тупик, заставляя подозревать, что есть какое–то высшее организующее начало в этом мире. Возможно, мы с этим разберёмся, и не будет необходимости это высшее начало предполагать. Но пока это так.

Системность должна присутствовать даже при решении мелких вопросов.

Значение человека, пожалуй, измеряется количеством детей, которых он воспитал. По крайней мере, для России сейчас это очень важная составляющая.

По составу ректората можно сказать, что я женоненавистник. На самом деле думаю, что в формуле «женщина толкает мужчину на подвиг» есть доля правды.

У Чехова была фраза: если боитесь одиночества — не женитесь. Но это ко мне не относится. А Чехова надо читать!

Хотите вытащить из меня задушевное? Не надейтесь. Самого задушевного не будет.

Унижение часто проявляется в косвенных, непрямых формах. Увеличивать свой авторитет за счёт унижения других — то, что меня наиболее отталкивает в людях.

К любым взглядам можно найти остроумную, смешную, иногда даже язвительную формулу. Другое дело, что в основе мировоззрения должно лежать всё–таки что–то высокое.

Надеюсь, что чувство юмора у меня сохранилось.

Я могу работать физически и выполняю мужскую работу, но вряд ли про меня скажешь «золотые руки».

У меня хорошая память на числа. На телефоны. Когда номера были короткие, целая телефонная книга в голове хранилась.

Сейчас бы я посчитал, что возглавить федеральный университет — это дело для более молодых людей. Я бы вообще очень сильно всё омолодил. В истории России много примеров, когда молодые брались — и решали серьёзные государственные задачи.

Половинчатость в решении о создании университета — это люди. Думаю, серьёзно с профессорско–преподавательским составом о сложностях и задачах, которые стоят, не поговорили. Не объяснили, что всё это будет требовать большого напряжения сил. На первом этапе обсуждалась идея «гринфилда», и она была наиболее привлекательна для губернатора, потому что позволяла сразу формировать коллектив из тех, кто настроен на данный проект. А в результате — коллектив разнородный, здесь и разные традиции, и возраст, и особенности психологии: многие как бы немножко «подстрелены» в 90–е годы.

Надо работать, работать и работать. Без людей ничего не сделать.

Моё мнение — количество вузов в России надо сокращать. Вопрос — каким образом. И самое главное — зачем? Если сокращение вузов не повлечёт за собой повышение качества образования — то смысла в этом нет.

Надеюсь, что мы станем соучастниками реформы образования.

Федеральный университет должен быть всем. И техническим, обеспечивая коммерциализацию разработок. И фундаментальным, исследовательским, иначе не организовать самоподдержание. И гуманитарным — работать на социум.

Не очень понимаю: с одной стороны — все говорят, что из Сибири бегут, с другой — попробуйте найти рядом с Красноярском участок свободной земли. Есть противоречие в этом. Причём рост стоимости земли опережает всякую инфляцию.

Америка — другая. Там не сидят и не жмутся за землю, а отдают людям, чтобы они её использовали. Нашу земельную политику не могу понять. Если в частной собственности есть земля, которая уже три года не используется — её надо взять и отдать людям, которые готовы на ней работать. А у нас всё думают над законодательством — в результате оно самое запутанное в мире.

На протяжении жизни, с тех пор как начал кем–то руководить, я понял, что это сидит в людях: приходится повторять одно и то же, пока окружающие поймут — это надо и придётся делать.

Элита — это высокий профессионализм. Высокий профессионализм — это элита. Я бы поставил здесь знак равенства.

Свою точку зрения вы можете иметь, только когда будете профессионалом. Беда многих управленцев, особенно среднего уровня, — они не профессионалы, и как следствие — боятся что–то решать. Поэтому так часто все вопросы доходят до уровня первого лица. Несерьёзно, когда министр занимается нуждами отдельных людей.

Махровый бюрократ занимает место, которое либо не нужно, либо он его не любит.

Чтобы труд облагораживал, надо жить по–западному. «Мы живём, чтобы работать, а они работают, чтобы жить». Откуда–то запомнилась эта фраза.

О многих вещах я не имею понятия. Например, о коллайдере и теории большого взрыва.

Я равнодушен к авангардизму, кубизму, модернизму — может, потому что этого не понимаю. Мне долго нравился Васнецов с его библейскими сюжетами. Потом в какой–то момент открыл для себя Иванова — увидел его в подлиннике. Ещё сильная вещь — импрессионисты.

А в музыке люблю джаз. Вся коллекция Армстронга у меня есть.

В молодости я увлекался рисованием. Хотел даже проиллюстрировать какую–нибудь научно–популярную книгу. Или, лучше, «Новые сказки для детей». Когда впервые три месяца провёл в Штатах, то изобразил весь процесс своей научной работы по дендраклиматологии — как берутся образцы деревьев, как они обрабатываются и измеряются, как получается информация, как потом интерпретируется. Всем тогда очень понравилось; эта серия до сих пор время от времени «всплывает».

Неудавшихся экспедиций у нас не было — мы серьёзно готовились к ним и полностью выкладывались. Ангара, Хакасия, Западный Саян, Енисейский кряж. Наиболее интенсивные работы были в 90–х годах по совместным российско–швейцарским и российско–американским проектам. Мы тогда летали на вертолётах и собирали древесину с территории от Урала до Чукотки. Важнейшим результатом этих исследований стала реконструкция изменений температуры в Арктической зоне Евразии за последнее тысячелетие.

Впервые прикоснулся к археологической древесине, тысячу лет пролежавшей в земле, на кургане Аржан–1 в Кызыле в 1973 году. Вся экспедиция тогда была — два человека.

Научный труд — во многом сомнение. Которое надо преодолеть, чтобы достичь результата. Сомнение остаётся, но нужно верить в результат, иначе никогда не доведёшь его до научного сообщества и не сможешь объяснить свою позицию. Этому меня научил мой научный руководитель Иван Александрович Терсков. Я пытаюсь передать это своим ученикам как некий научный наследственный код.

Приходится сожалеть, видя, как «засиженный» годами материал, на сборы и измерения которого ушли годы труда, время и деньги, пылится в черновиках или в нечитаемых пухлых отчётах, отмечая невозвратность нашей жизни.

Ни в одной из областей науки нельзя работать без энтузиазма, без доли фанатизма.

Первую свою научную работу мне пришлось переписывать (и частично переделывать) 14 раз!

Поскольку я послевоенный, испытал очень сильное влияние военной литературы. И Бондарева, и Бакланова, и Симонова, и Богомолова. Раз в полгода, считаю, надо перечитывать «Момент истины» или «В августе 44–го». Они привнесли в мои взгляды и правду, и жёсткость, и стремление к жизни. Потому что война — всё равно преодоление. Иначе бы не было Победы.

За свою жизнь, если считать со школьного возраста, я посадил гораздо больше деревьев, чем придётся спилить для строительства университета.

Достигнуть мудрости можно, но тогда в этом мире вы будете испытывать дискомфорт.

СФ