Занимаясь вопросами геополитики вот уже 15 лет, я заметил такую закономерность. Из трёх «китов», составляющих фундамент мировых взаимоотношений — геополитики, геоэкономики и геостратегии — периодически начинает доминировать и довлеть одно из направлений. И наиболее радикальные теоретики даже торопятся утверждать, что, скажем, «геополитика умерла, сегодня время геоэкономики».
Это, конечно, сказано сгоряча, но давайте рассмотрим это явление — геоэкономику, которая сегодня во многом определяет мировые процессы.
Ни одна страна уже не способна существовать и обеспечивать эффективную жизнедеятельность в условиях экономической самодостаточности (автаркии). Ведущим типом экономической практики становится финансово–правовое регулирование, последовательно подчиняющее себе прочие виды хозяйственной деятельности. В мире происходят глубинные изменения в характере отношений между государствами. Не случайно ряд исследователей предлагает заменить понятие «международная экономика» понятием «мировая политическая экономика». Всё более очевидно утверждение экономического фактора в качестве главного ресурса политики. Происходит формирование новой системы мирового хозяйствования, в рамках которой складывается несколько социально–экономических ареалов на основе фундаментальных конкурентных преимуществ.
Так, в своей гексагональной модели А.И. Неклесса выделяет 6 таких ареалов: североатлантический Запад; промышленный Новый Восток; сырьевой Юг, локализуемый в области «индоокеанской дуги»; «сухопутный океан» северной Евразии; транснациональный Квази–Север; архипелаг Глубокого Юга — «мировой андеграунд», деструктивная экономика которого основана на хищническом разграблении ресурсов цивилизации.
Главенствующее положение занимает в настоящее время «штабная экономика» Нового Севера, основанная на стратегическом консенсусе североатлантического и транснационального блоков в отношении путей и методов перераспределения мирового дохода, собирания глобальной «квазиренты». Геоэкономическим инструментарием для достижения подобных целей являются такие глобальные финансово–правовые технологии, как мировая резервная валюта, глобальный долг, программы структурной адаптации и финансовой стабилизации, «вашингтонский консенсус», формирующаяся система управления национальными и региональными рисками, а в перспективе — глобальная эмиссионно–налоговая система.
Другую модель нового геоэкономического мироустройства предлагает Э.Г. Кочетов. В её основе должно быть равновесие стратегических интересов, баланс реально сложившихся зон геоэкономического влияния, устремлённость на поиск таких путей цивилизационного развития, которые позволили бы избежать опаснейшего столкновения.
Однако это не означает, что геоэкономика упраздняет традиционные критерии могущества. Военно–политические цели хотя и меняются, но всё же остаются.
Война уже давно стала элементом культуры человечества, она воспета и героизирована. Но в новой цивилизационной модели на смену классическим пришли новые, более опасные, грозные и изощрённые — геоэкономические войны. Их особенность — нанесение ущерба невоенными методами по заранее спланированной стратегии (непрямые действия), бескровность, «невидимость». Их основная цель — недопущение противника к перераспределению мирового дохода, насаждение и развитие огромного спектра неведомых ранее для национальной экономики структур (кредитно–финансовых, производственных, торговых и т.д.), разрушение экономических инфраструктур, деформация социально–политической системы, вытеснение с ареалов мирового развития, маргинализация и выброс на периферию.
Достигшие определённой стадии постиндустриального развития передовые страны понимают, что их национальные ресурсы ограничены, но, тем не менее, не желают расставаться с обретённым статусом великих держав. Они стоят перед необходимостью использования чужих национальных богатств в целях развития собственной постиндустриальной модели. Фактически они уже перешли к стратегии разрушения возможностей других стран, в том числе с использованием военно–экономического фактора. Подтверждение тому — «нависание» над потенциальными ресурсными очагами глобального развития с помощью военной силы либо конкретное её применение.
В условиях геоэкономических войн можно ожидать от сторон стремлений получить «позитивные» (в их понимании) стратегические эффекты путём уничтожения одной развитой инфраструктуры ради получения прибыли, извлекаемой при построении на разрушенном месте другой, более развитой инфраструктуры. В рамках постиндустриальной модели другого способа удержать мировое господство и получить за это огромную долю мирового дохода вместе с долговременными стратегическими эффектами — на геоэкономическом атласе мира не существует.
Ситуация в России вполне объясняется данной стратегией поведения постиндустриально развитых государств. Разрушение инфраструктур нашей страны ведётся методом геоэкономической войны, так как геоэкономические интересы и военная компонента находятся в симбиозе.
НАТО продвигается вслед за геоэкономическими интересами Запада — для их защиты (что естественно!). Военная составляющая в этом контексте имеет настолько гибкий характер, что хотя сейчас непосредственно и не применяется к России, тем не менее довлеет над ней.
Россия — очередной объект поглощения под флагом «обеспечения безопасности и партнёрства ради мира», и закономерность, неизбежность этого следует ясно себе представлять. В этом контексте очень нелогично звучат высказывания многих наших политиков об интеграции в западную экономику — и тут же о недопустимости расширения НАТО на восток. Вы уж определитесь, чего хотите…
Итак, в основе внешней стратегии наших западных «партнёров» заложен геоэкономический экспансионизм. В этих условиях России необходимо переосмыслить спектр угроз и, исходя из этого, сформировать ответную геоэкономическую стратегию. А это уже удел геополитики.
Сергей СТАКУТИС, кафедра социально–политических теорий ИЭУиП СФУ