Известная пословица вспомнилась в связи с проблематикой патернализма, которую мы обсуждали с доктором филологических наук, профессором, директором Института филологии и языковой коммуникации СФУ Людмилой КУЛИКОВОЙ и преподавателем того же института, кандидатом филологических наук Станиславом БЕЛЕЦКИМ. Совсем недавно они вернулись из Австрии — с международной конференции, посвящённой вопросам взаимодействия европейских культур с культурами мигрантов, обучения взрослых и интеграции их в «принимающие страны» «общего европейского дома». Монография С. Белецкого и Л. Куликовой «Патернализм в межкультурной институциональной коммуникации» — едва ли не первая научная работа в области коммуникативной лингвистики, конфронтирующая не только с вопросами теоретического языкознания, но и с острыми практическими проблемами современного глобального мира. Именно поэтому она вызвала интерес и учёных в Европе.
С. Белецкий: Патернализм — это термин из римского права. Он родился для того, чтобы обозначать специфические отношения между главой семейной группы и «чужаком», которого в группу принимали. Семьи тогда состояли не только из родителей и детей, в семью принимали новых родственников, появившихся в результате заключения браков, в состав семьи входили даже слуги, работавшие в ней много лет… «Патрон» (pater) должен был заботиться о членах «семьи», а те, в свою очередь, должны были платить ему за это лояльностью. До сих пор такие отношения называют «патрон-клиентными». Изначально патернализм как термин использовали только в исторической науке, но в 60-х годах прошлого века американские социологи доказали, что эта концепция применима к анализу современных обществ. С тех пор понятие патернализма широко используется в целом ряде гуманитарных наук.
Л. Куликова: Насколько давно, остро и актуально тема патернализма, в том числе в отношениях с мигрантами, стоит в повестке дня Европы, настолько в России эта проблема ещё совсем недавно не являлась темой общественного дискурса. А ведь сегодня практически во всех государствах Европы, где давно и традиционно велики миграционные потоки, тема патернализма выводится на уровень институционального государственного осмысления. Конференция в Вене как раз и была посвящена патернализму в мигрантских обществах: как взаимодействовать коренному, или доминантному, населению с людьми, которые въезжают в страну?
Приятным откровением или совпадением после возвращения с конференции стала программная статья Владимира Путина по национальному вопросу, в которой он поднимает темы общества и миграции, а также подчёркивает, что мы не можем больше игнорировать того, что миграция фактически становится «великим переселением народов» и что в связи с этим возникают разные проблемы.
А. Кузнецов: Мне кажется, что в России ситуация не такая, как в Европе. Там патернализм привнесли иммигранты — как внутри собственной культуры, так и по отношению к себе со стороны жителей и правительств европейских стран. Россия же весь период своего существования является патерналистским по отношению к своим гражданам государством. В России первое лицо — будь это царь, генеральный секретарь или президент — всегда «патер», «отец», а не наёмный менеджер, избранный для управления страной на определённый срок. Патернализм для нас — это многовековая реальность вне зависимости от того, нравится это кому-то, мешает это развитию России или нет.
Л.К.: Видимо так. Сложно лингвисту вступать на «территорию» моих коллег по гуманитарному цеху — политологов и историков, непосредственно данную тему исследующих, это будет несколько некомпетентно. Могу только отметить то, что знаю. В Германии и Австрии, самых «мигрантских» регионах Европы, уже лет 15-20 существуют специальные институции, которые официально регламентированно этими проблемами занимаются. Например, при университетах, при правительствах существуют институты межкультурных и межмигрантских исследований, занимающихся разработками теоретических и прикладных материалов для конкретных запросов государства.
Мы, в свою очередь, попытались рассмотреть механизмы патерналистского взаимодействия с точки зрения его коммуникативно-языковой реализации. При этом нас интересовал более всего межкультурный контекст. Именно в связи с этим разработанную модель патерналистского дискурса можно достаточно продуктивно проецировать на коммуникацию с мигрантами, менять на этой основе дискурсивные технологии взаимоотношений. В принципе, речь идёт об эмпатичном менеджменте межкультурных различий.
С.Б.: Коммуникативные практики патернализма, т.е. избыточной, навязчивой опеки, пронизывают многие сферы человеческой деятельности, в том числе и диалог государства и гражданина, например, в избитой теме борьбы с курением: «Курение опасно для вашего здоровья». Регулируя обширные коммуникативные сферы в целом, патернализм как отражение макропринципа на микроуровне может быть обнаружен в самом банальном повседневном общении, например, в традиционной настоятельной рекомендации иностранному гостю: «В Сибири без шапки ходить нельзя». Эти разноуровневые коммуникативные практики
обусловливают другу друга и являются частью единого целого — того, что мы назвали дискурсом патерналистских отношений.
Станислав Белецкий (слева) на конференции в Вене
Если смотреть на патернализм как на коммуникативное явление, можно заметить, что это потоки аргументации вокруг слова «забота». Патерналисты трактуют всё, что они делают — ограничение личностной свободы человека, социальных групп, классов — как заботу об этих людях, группах, классах. Всё это происходит потому, что властвующие группы предполагают некую иррациональность тех, кто попадает под опеку. Это, собственно, и является основой патернализма — иррациональность другого. Устранение иррациональности трактуется как забота.
Но есть и другая точка зрения на эти действия, сторонники которой трактуют такую заботу как дискриминацию. Например, почему детей заставляют делать домашние задания или есть манную кашу? Есть направление «антипедагогика», приверженцы которого говорят: «Не нужно это делать! Иначе у ребёнка не сформируется автономия. Если за него решать всё заранее, он будет неспособен принимать ответственные решения». Поэтому элемент антипатернализма должен быть в воспитании каждого ребёнка.
Л.К.: В дальнейшем патерналистская поведенческая модель переносится на государство и на общество в целом — из поколения в поколение, из семьи в семью, из институции в институцию.
С.Б.: Та же самая модель повторяется — человек привык ходить по этому кругу и затягивать туда других.
А.К.: Давайте вернёмся к выстраиванию отношений с мигрантами. Как я понимаю, в Европе существуют два варианта действий: патерналистский, когда иммигрантов почти насильно учат, запрещают носить хиджабы и т.д.; и мультиэтнический, когда им дозволяется жить так, как они хотят. Оба варианта показали свою неэффективность (как опять же пишет в своей статье Владимир Путин). В первом случае мы имеем массовые протесты мигрантов и погромы. Во втором — «чайна-тауны», «арабские кварталы» и т.п., куда не то что местные жители — полицейские боятся заходить.
С.Б.: Да, как показывает опыт Европы, патерналистская коммуникация между мигрантами и «опекающими» их сотрудниками муниципалитетов приводит только к тому, что две эти социальные группы — мигранты и представители доминантной культуры — отворачиваются друг от друга. Мигранты пока что послушно терпят обращение с собой как с детьми, не испытывая ни малейшего желания вливаться в «господствующий» класс, который, в свою очередь, только всё больше утверждается в роли опекуна. Такая коммуникация, такая этика межличностного взаимодействия патологична, она разъединяет. И происходит это из-за, казалось бы, незначительных коммуникативных практик — то слово за вас произнесут, то повторят нерасслышанное громко и по слогам, то посоветуют, как лучше детей воспитывать…
А.К.: А какой выход видят европейцы?
Л.К.: И нам, и им очевидно, что мы все должны сегодня заново учиться тому, чтобы понимать культурное и религиозное многообразие как ценность саму по себе, не только терпеть различия, но и приветствовать их. Кстати, выступления на конференции показали, что в области теоретических разработок мы не очень отличаемся от европейских коллег, а в некоторых вопросах, может быть, даже впереди них идём. То, что о проблемах миграции и патернализме в том числе заговорил Владимир Путин, меня радует. Ведь с точки зрения нашего патерналистского государства: если сказали «сверху», надо выполнять. Главное, чтобы это не осталось на словах, а перешло в конкретные дела. Например, в организацию курсов по дополнительной подготовке специалистов, государственных и муниципальных служащих, которые работают с теми же мигрантами. Школьных учителей, может быть, будут учить так, чтобы они могли работать в мультиэтнических классах. Жить вместе — это тренинг, программа!
А.К.: По крайней мере на учёных, специалистов, поднимающих вопросы этих отношений, не будут сразу вешать ярлыки националистов и пугать их ответственностью за разжигание межнациональной розни. Раньше это вообще трогать было нельзя!
Л.К.: Это было табу, совершенно верно. Я думаю, что такие шаги постепенно начнут формировать доверие мигрантского сообщества к населению той страны, в которую они приехали, а с другой стороны — доверие народа, общества к мигрантам и общее доверие и тех, и других к власти. Здесь есть один ключевой момент — необходима равнозначность партнёров. Каждая из сторон должна признать право другой стороны быть иной и вести диалог не покровительственно, с позиции собственного превосходства, а с осознанием того, что твой оппонент другой, что он имеет право быть другим.
С.Б.: …что у него своя автономия и своя личная рациональность, которая может казаться иррациональной с другой точки зрения.
Л.К.: Патернализм может возникать не только как противостояние этнического большинства или меньшинства. Это может быть, например, противостояние экономических укладов. В своей докторской диссертации я рассматривала с точки зрения коммуникативного патернализма взаимоотношения в объединившейся Германии западных и восточных немцев.
А.К.: При том, что национально они идентичны!
Л.К.: Да, но у экономически и политически более развитых западных немцев сформировалось патерналистское отношение к немцам восточным. Здесь мне хотелось бы, кстати, отметить, что можно рассматривать разные виды миграции, например, миграция элит и миграция неквалифицированных рабочих.
Учёный из Турции и рабочий оттуда же абсолютно по-разному ощущают на себе патерналистское отношение в любой европейской стране. Та же модель действует и в России.
Кроме того, я выделяю специфику патернализма в отношении языкового спектра. Те же австрийцы — кого пытаются «патерналистски объять»? Носителей неевропейских языков из Африки, Азии, с Ближнего Востока, представителей славянского мира… Совсем другое отношение к носителям, например, английского языка – психологически противопоставление и назидательное поучение либо вуалируется, либо отпадает вовсе.
А.К.: Что-то вроде: «Мы игроки одной лиги, только из разных команд»... Но давайте возьмём среднестатистического великоросса — он убеждён, и совершенно обоснованно, что приехавшие из других стран на работу или на постоянное жительство в Россию люди должны знать русский язык. Но такой же великоросс, оказавшийся после распада Советского Союза, например, в Прибалтике, зачастую не хочет учить национальные языки этих теперь уже самостоятельных государств.
Ещё одна «языковая» проблема обусловлена наличием в составе России национальных республик. В том же Татарстане русский язык в школах изучают в меньшем объёме, нежели татарский. Местные националисты заявляют: Россия требует от людей, проживающих на её территории, знания русского языка, Татарстан вправе обязывать знать татарский язык тех, кто проживает на его территории. Это что же, русскому в России, приехавшему в Казань, — учить татарский язык, а при переезде в Улан-Удэ — бурятский? Я здесь пытаюсь понять не юридическую обоснованность или необоснованность таких претензий, а межличностную, коммуникативную…
Л.К.: Думаю, что «правду жизни» должны определять две вещи. Экономическая рациональность, прагматика сегодняшнего мира диктует всё, в том числе и отношение к языку. Например, если ты профессионально задействован в другой стране, в другой культуре, то сама жизнь заставит тебя интегрироваться и учить чужой язык.
С другой стороны, тут важны и ответственность перед детьми, перед памятью твоей семьи, ценность сосуществования… Здесь два сходящихся вектора: экономическая прагматика и общественные ценности. Если они не помогут найти решение, придётся бесконечно ходить по замкнутому кругу.
А.К.: Но все ли понимают эти доводы и готовы им следовать? В конце 2010 года в Париже прошла большая международная европейская конференция «Собрание против исламизации наших стран». Её участники вынуждены были признать, что Европа, основанная на римском праве, не может принять того, что сама же впустила в себя исходя из принципов свободы вероисповедания и терпимости. А не может потому, что шариат отрицает римское право, а ислам — свободу слова. Ассимиляция еврограждан-мусульман и их интеграция в традиционное европейское общество практически сводятся к нулю, они просто живут по другим законам и не собираются меняться.
Но вот интересно, что по поводу разрешения спорных моментов могли бы сказать сами мигранты? На конференции в Вене выступал кто-то «с другой стороны»?
Л.К.: Вы знаете, большинство докладчиков «антропологически» как раз были не европейцы. Индусы, китайцы, немало выходцев из Турции, но все они уже интегрировались в европейское общество и европейскими языками владеют практически как native speaker. По сути дела, именно эти люди и были одними из главных инициаторов состоявшейся конференции.
И ещё, если перефразировать старую пословицу «Когда находишься в Риме, думай, чувствуй, верь и поступай как римлянин», то скорее я солидарна с правительствами европейских государств в том, что они начинают «защищаться». Нам в этом смысле легче, потому что Россия территориально — огромное государство, нас тяжело «поработить». А в Европе государства точечные, потоки мигрантов просто размывают национальную идентичность «принимающей» страны! И я вполне понимаю жителей таких стран, руководство государств, которые начинают что-то предпринимать, например, патерналистски склонять приезжих иностранцев к изучению языка страны. Ведь и в адаптационном смысле устранение этого дефицита (языковой компетенции) поможет безработным мигрантам быстрее и эффективнее найти рабочее место.
Итак, в сфере отношений титульных наций с мигрантами вопросов пока куда больше, чем ответов, да и те часто неэффективны… А вот с патернализмом в отношениях государства и его народа ситуация кажется вполне понятной. «Патернализм, если говорить совсем просто, — это столкновение комплекса неполноценности с комплексом превосходства», — сказала профессор Куликова. И сейчас, похоже, общество пытается найти ответы на два вопроса: «Созрело» ли большинство граждан до умения и желания самостоятельно (без «патера») строить свою жизнь и свою страну? Поймут ли руководители всех уровней, что они управляют равнозначными независимыми людьми, а не старшей группой детского сада?
Андрей КУЗНЕЦОВ