«Мир вступает в эпоху Просвещения-2!». Это интригующее заявление вызывает в сознании целый обвал коннотаций. Эпоха Просвещения — увы, не буйный и радостный Ренессанс, но спасибо хоть не Средневековье. Тут тебе и мыслители уровня Вольтера и Руссо, и пробуждение масс (вылившееся в якобинскую революцию), и рационализм, и новейшая история — «свобода, равенство, братство», и новая, уже промышленная, кабала.
А что сулит Просвещение-2? Как минимум — эпохальность предстоящих перемен. Следует отметить, что речь идёт не просто о чьём-то личном концепте: мы обсуждаем коллективное исследование, выполняемое по федеральному гранту. В 2010 году финансирование на проведение научных исследований по выработке государственной политики в области образования, науки и инноваций получили два вуза — Сибирский федеральный университет и Высшая школа экономики. Свои окончательные «сценарии» они допишут в этом году, но промежуточные результаты уже были представлены общественности — в частности, на II Международной конференции исследователей высшего образования в октябре 2011 года в Москве. Доклад «Будущее высшего образования в России: экспертное видение», сделанный руководителем Центра стратегических исследований и разработок СФУ В.С. ЕФИМОВЫМ, стал для аудитории маленькой бомбой.
Что разглядели эксперты
— Валерий Сергеевич, ваш проект ведётся по технологии форсайт-исследования. И вначале вы опрашиваете какое-то количество экспертов, а потом делаете выводы…
— Да, первый этап — анализ мировых и российских тенденций, направлений трансформации высшей школы. Второй этап — это глубинные экспертные интервью, серия экспертных сессий и масштабный Делфи-опрос. Мы выбирали экспертов с большим опытом научной и преподавательской работы в России и за рубежом, представителей бизнеса и органов власти — способных самостоятельно «схватить действительность» и дать ей определение. Участие принимали эксперты из 60 университетов страны, ряда бизнес-структур и органов федеральной и региональной власти, всего более 800 человек. Заполненные ими анкеты — это 15-страничные простыни с ответами на вопросы, баллами, оценками, суждениями. Мы это обработали и представили результаты. А в нынешнем году должны будем сделать поле сценариев будущего высшей школы в России и определить «базовый» сценарий. Для этого будет создана «дорожная карта», где в хронологическом порядке до 2030 года будут представлены тенденции, критические ситуации, «окна возможностей», перспективные технологии, задачи и необходимые управленческие решения.
— Когда опрос проводили — были открытия? Или вы и без опроса всё знали и только искали подтверждения своим идеям?
— С одной стороны, конечно, мы про это думаем десятки лет, буквально каждые полгода изучаем доклады ведущих международных и национальных организаций, Европейские и американские форсайты и прогнозы, смотрим, что думают в «Вышке» (Государственный национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»), что предлагает ИНСОР и группа «Сигма», над чем работают в ЦСР «Северо-Запад». В этом смысле нас трудно удивить.
Но ценность экспертов состоит в том, что тем или иным гипотезам они придают статус реальности. Например, вот этот их вывод: сегодня в российском образовании доминируют имитации и фальсификации. Для нас с вами это не новость, мы уже лет 20 повторяем: «преподаватели делают вид, что учат, студенты — что учатся». Но когда проблема заостряется, отмечается как значимая на разных уровнях и многими экспертами — начинает складываться видение.
— А видение экспертов из «Вышки» у вас представлено? Они ведь ваши конкуренты…
— Что конкретно они делают по проекту — я не знаю, не удалось найти их публикаций. Но на конференции, где прозвучал наш доклад, выяснилось, что видение, которое предлагает СФУ, и версия будущего, которую предлагает ВШЭ, принципиально отличаются.
«Вышка» проводит достаточно дотошный анализ того, что происходит в высшей школе и в стране. Например, они фиксируют факт, что студенты с 3-4 курса начинают работать, на учёбу остаётся времени мало, и вообще в стране уже много людей с высшим образованием, а рабочих мест под это нет. И тогда они говорят: нам нужно трансформировать высшую школу под существующий производственно-трудовой формат. Увеличить программы прикладного образования (это по сути ПТУ), сократить число людей, получающих полное высшее образование, и т.д. Ещё подкрепляют это тем, что и на Западе давно такая ситуация: бакалавров больше, магистров меньше.
В целом получается довольно странный вариант: у нас «плохая» структура экономики, но именно под неё мы должны сделать «урезанное» образование.
Хотя всегда задача ставилась по-другому: создать мощное образование, чтобы, опираясь на него, формировать конкурентоспособную, передовую экономику. Подстраивать образование под существующую структуру экономики — это тупиковый для страны вариант реформирования высшей школы.
Когда слепые ведут слепых
— Но ведь делаются и попытки изменить структуру экономики за счёт заказа на другие кадры. Например, сейчас всячески стараются привить инженерное образование…
— В том-то и дело — привить. А почему у нас люди не идут в инженеры, а выбирают специальности юристов, экономистов, менеджеров, пиарщиков? Потому что если тебя и берут на работу инженером, то платят 10 — максимум 20 тысяч, и это, как правило, неконкурентоспособное предприятие на старых технологиях, сохранившееся после советской власти. Потому что предприятия типа Роснефть, Газпром уже упаковываются по-другому, и туда непросто попасть. Они закупают готовые западные технологии, и им нужны не столько инженеры-разработчики, сколько техники-эксплуатационники. От них требуется делать 4-5 операций и никаких вольностей, чётко по инструкции. Для этого незачем громоздить наше инженерное образование. Которое к тому же тянет на себе багаж инженерного мышления и производственных технологий 50-х годов, ориентируясь на явно устаревшие образцы.
Для развития инженерного образования стране сначала нужна промышленная политика и стратегии технологического развития. Сначала новые профессиональные стандарты будущих квалификаций, а затем — новые образовательные стандарты.
— А есть другое мнение — готовить инженеров не под какой-то определённый станок, а универсалов, которые и в самолётах бы разобрались, и в кораблях…
— Универсалов можно готовить, если есть конкурентоспособные на мировом уровне отрасли экономики; если есть бизнес, который создаёт высокотехнологичные производства.
— Разве такие отрасли, как авиастроение, космос, судостроение, уже не поднимутся до запроса на таких специалистов?
— Локально — это возможно, буквально на нескольких направлениях. Например, вертолётостроение. У нас был создан мотор, конкурентоспособный последние 30 лет, лучший по характеристикам в мире. И сейчас задача — сделать новый мотор, который ещё 30 лет будет лучшим. И корпорация «Оборонпром» решает эту задачу. Ситуация с нашим самолётом Super Jet показывает, что можем делать современные самолёты, но если у них будут проблемы с надёжностью, экономичностью, то гражданское самолётостроение умрёт. Выгоднее покупать зарубежные обкатанные модели, чем самим строить. Так что суперкластеров, где требуются инженеры-универсалы, способные создавать новые технологические решения, в России очень мало.
В ситуации сворачивания в стране высокотехнологичного индустриального производства наше массовое инженерное образование оказывается «лишним»: нет спроса на инженеров, нет денег на качественную подготовку, у студентов нет драйва «стать инженером». И вузы попадают в ситуацию жесточайшей имитации. А «придуманные» образовательные стандарты «второго и третьего поколения» приводят к усилению фальсификации образовательных результатов.
— Но таких профессий много. И что из этого следует? Что молодёжи надо плюнуть на стереотипы, не тратить время на имитацию образования, идти деньги зарабатывать и жить на всю катушку?
— У вас есть знакомые выпускники университета? Как у них с трудоустройством?
— Почти все фрилансеры. Что найдут, то и делают. По чуть-чуть.
— Вот именно. Потому что те предложения, которые есть на рынке труда, их не вдохновляют. И ясно, что эта ситуация сложилась не потому, что у нас плохие преподаватели или студенты, плохое правительство, плохая страна. За этим стоит что-то более значимое, более фундаментальное.
«О, бурь уснувших не буди: под ними хаос шевелится!..»
— В мире происходит перезагрузка?
— Да, социально-антропологический проект «Просвещение», включавший обеспечение массовой грамотности, создание индустриальной экономики и формирование нового человека — «жителя индустриального города» — был реализован в развитых странах в прошедшие 200 лет. Эти страны под слоганом «Знание — сила» создали технологичную, эффективную экономику, образованное динамичное общество и заняли передовые позиции в мировой экономике. В рамках проекта «Просвещение» сформировались новые массовые профессии — инженеры, техники, преподаватели вузов, учителя школ и др.
Сейчас в фазу индустриального развития входят новые страны — Китай, Индия, Бразилия, ЮАР и др. Они быстро становятся мировыми индустриальными центрами, и для них очень важно сильное конкурентоспособное инженерное образование. Там студенты с горящими глазами учатся по 14 часов, потому что это их шанс вырваться из условий сельской жизни и стать инженерами и горожанами. Это и есть «социальный лифт» — переход на новые социальные и профессиональные позиции.
А в европейской цивилизации формируется новый масштабный социально-антропологический проект, который мы назвали «Просвещение-2». Этот проект будет иметь новый антропологический идеал, свои особые задачи развития общества. Элементы этого проекта ещё обсуждаются в терминах «постиндустриального общества», «экономики знаний» и др.
— А что это за новый идеал человека?
— Поиски определений пока ведутся. Правильно говорить о пакете социально-антропологических проектов: «Человек креативный», «Человек мобильный», «Человек операциональный», которые разворачиваются в западных странах с учётом возможностей различных социальных слоёв.
Так, в США обсуждается образовательный стандарт, согласно которому школьник должен уметь «сформулировать задачу и использовать социальные сети для её решения, после этого оформить результат и описать процесс решения». А это позиция рефлексивного управления, причём управляющего коллективным интеллектом или «когнитивной средой», а не просто человека, готового к сдаче ЕГЭ.
Своеобразный антропологический проект может быть реализован в Японии, «собирающей» традиционные ценности мастерства, совершенства, дисциплины, новые ценности высокотехнологичной деятельности и креативности. Сильной стороной этого проекта является наличие трансцендентных установок, преодолевающих западную утилитарную прагматичность.
В мировой действительности активизируются и консервативные проекты — например, антропологические практики ислама. Вполне возможно, что ключевым дефицитом в будущем будет дефицит жизненных смыслов, и тогда религиозно-антропологические проекты получат определённое преимущество.
— Наша страна тоже захвачена этими тенденциями?
— С Россией сложнее. Если США, Европа уже на восходящей линии проекта «Просвещения–2», то мы пока находимся в яме, когда один социально-антропологический проект закончился, а другой ещё не начался. Все предпосылки есть, а смыслы не пришли.
Но по крайней мере это даёт понимание, что не страна у нас плохая, а просто мы находимся в определённой фазе исторических изменений.
Другой значимый для нашего исследования результат, который Сибирский федеральный университет готов предложить к обсуждению вузам и руководству страны: проект «Просвещение–2» должен быть направлен на формирование «когнитивного общества», в рамках которого будет действовать «коллективный интеллект нации».
— Если в переводе — это ведь общество познания, умное общество? Зачем вводить «мудрёные» термины?
— Определение «когнитивное» схватывает реальность по-другому. Все эти «общества знаний» предполагают своеобразную прагматику: знания как инструмент, продукт. А здесь идёт отсылка к мышлению.
Скажу больше — мы сейчас обсуждаем ряд проектов, которые строятся на идеях когнитивного общества.
— И связаны с коллективным интеллектом? Это что — фантастика?
— Прототипы такой работы уже есть — это сетевые исследовательские проекты с открытым списком задач. Вы входите в такой проект, анализируете карты проблем и задач и можете предлагать свои решения. Причём постоянно находясь в online коммуникации с коллегами в любой точке земного шара. Главное здесь — это защита интеллектуальных прав и определение вашего вклада в общее дело. Фактически реализация проекта «Просвещение–2» — это формирование коллективных интеллектов. И человек должен уметь стать участником такого коллектива.
— Коллектива, объединённого чем — языком своей науки, культурой своего клана?
— Масштабнее. Сейчас, по сути, происходит новый раздел мира — формируются культурно-образовательные ареалы, которые станут платформами, определяющими преимущества стран и регионов. Это будет европейско-американский (англоязычный) образовательный ареал; китайский; испано-латиноамериканский; арабо-исламский. В каждом образовательном ареале будет страна-лидер (или группа стран), экспортирующая высшее образование. На базе этих платформ будут формироваться и конкурировать между собой «коллективные интеллекты наций».
Для России крайне важно — сможет ли она сформировать русскоязычный образовательный ареал на основе распространения русского языка и традиционных социально-экономических связей с бывшими республиками Советского Союза. Если количество людей, получающих образование и мыслящих на русском языке, будет сужаться, то скоро сюда придёт другой язык, другая культура, другое мышление.
Не врать самим себе
— Ваши эксперты перечислили ряд проблем, препятствующих развитию высшей школы. Одна из главных — имитация, о которой мы уже говорили. Но ведь это скорее нравственная область…
— Нравственность, духовность у нас всегда были как-то отдельно от экономики. Стратегии и программы развития, которые принимаются, но не реализуются — что это? Это имитация управления. Политические партии имитируют политический процесс, потому что не формулируют свой вариант будущего для страны, а стараются угодить избирателю. Уже появились исследования, в которых прямо изучается имитация инновационной деятельности в России — просто и доступно показано, как государство имитирует поддержку инноваций, а разработчики — их создание.
— Именно вопросы стратегии, инноваций, управления будут обсуждаться на КЭФ. Вы чего-то ждёте от этого форума?
— Красноярский экономический форум проходит в интересное время. Российское общество просыпается и появляется вопрос о новых драйверах: за счёт чего страна будет развиваться в ближайшие 10-20 лет? Фактически, события на Болотной площади и проспекте Сахарова — сигнал об этом. Государство перестало быть драйвером. Старые форматы не работают на развитие. Мы попали в толстый слой симулякров — ложной реальности, имитаций, фальсификаций и коррупции и пока не можем предложить эффективных механизмов выхода из этой ситуации. Поэтому вопрос о драйверах — ключевой.
Если форуму удастся сформулировать ответы на эти вызовы, он может стать историческим событием в жизни страны.
Валентина ЕФАНОВА