«Я ощущаю наше время как какофонию»

— Оля, что для тебя эпоха — люди, события? Есть ли у тебя примеры, когда человек становится олицетворением эпохи?

— Несомненно, эпоха — это люди, потому что они есть творцы событий, как ни крути. Это неправильно, если люди становятся заложниками событий, это даже странно. Вот если б я не была настолько ленива, я бы не писала повести и прочую ерунду, а изменяла мир к лучшему.

Я в детстве мечтала создать такую организацию, которая бы заботилась о бомжах. Теперь я выросла, и мне что-то не хочется этим заниматься. И мне кажется — со многими так случается, хорошо, что не со всеми.

А что ты имеешь в виду — олицетворение эпохи? Типичный портрет? Таких людей много, скорее исключение найти трудно, мы ведь все живём в одном времени, воспитываемся в одних условиях, для нас важны какие-то общие временные проблемы.

— Тебе комфортно в том времени, в котором мы живём?

— Я ощущаю наше время как какофонию. Слишком много всего: людей, идей, движений, направлений. И всё это в каком-то бешеном ритме. Одно умирает, другое тут же рождается, и нужно всё больше и больше, быстрее и быстрее... Очень сильно от этого устаю. Сама жизнь где-то теряется, остаётся гонка за впечатлениями, информацией.

В глубине души я вообще против прогресса, разве что кроме медицинского. Ненавижу выражение — бери от жизни всё. Мне не нравятся эти странные советы, которые наводнили Интернет, типа «будь смелым, совершай ошибки, ждал знака — вот он!».

Для меня жизнь — она внутри, а не снаружи.

— И как, на твой взгляд, выплыть из этого моря информации? Как остановить эту гонку?

— Выкинуть телевизор! Конечно, фигурально выражаясь. Иногда и телевизор посмотреть не лишнее, но не нужно из головы делать мусорный ящик, впитывать кучу информации, в которой нет необходимости. А ещё не нужно бояться, что чего-то не успеешь. Торопиться не надо, всему своё время. Хотя и пробовать надо. Главное — себя не потерять.

— В чём ты себя пробуешь? Что вообще в своей жизни ты ощущаешь именно как пробу?

— Трудный вопрос! В творчестве, наверное, легче всего себя пробовать, придумывать что-то, писать. Моя нынешняя работа — сплошная проба.

— А что ты планируешь ещё попробовать?

— Написать сценарий для фильма. Думаю, это будет вполне реалистичная история, но может быть, с каким-нибудь фантастическим вывертом. Я и пьесы хочу писать, и прозу. Просто сценарий — это что-то новое.

— Как в тебе проснулось стремление к писательству? С чего у тебя всё началось?

— Однажды я просто решила попробовать. Уж не знаю почему, ехала в автобусе, радужные блики на пыльном стекле... Почему-то в транспорте, вообще в дороге, я ощущаю счастье существования. И вот мне в голову пришла история, очень короткая. Я пришла домой и сразу её записала. А потом перешла к роману. Не знаю, как так вышло. Просто если у тебя что-то получается, ты чувствуешь несказанное удовольствие и, соответственно, хочешь это повторить. Много раз. Это наркотик. Вырабатываются гормоны радости.

— Это был тот роман, который помог тебе выиграть в «Дебюте»?

— Нет. Это роман, который я никому никогда не покажу! Проба пера. Но когда я писала его, чувствовала себя гением и счастливым человеком, наконец-то нашедшим любовь, выжившим в авиакатастрофе, не знаю! Чуть ли не Господом Богом.

— Как к тебе приходят эти истории, тебя «осеняет»? Или ты скрупулезно прописываешь все сюжетные линии перед тем, как начать? Просто для меня огромное чудо — вот так взять и до деталей сотворить новую историю.

— История вырастает из какой-нибудь ерунды или мечты. Например, пьеса «В чёрной комнате маленькое окно» началась с того, что я увидела по телевизору сцену Театра.doc. И всё — дальше не помню, меня понесло! Бывает, что финальные сцены приходят раньше. В общем, для меня написание истории — это собирание мозаики в моём мозгу. Иногда держу всё в голове, иногда записываю. Одно знаю про себя: передерживать идею нельзя, так в голове и останется, причём в готовом виде — уже ни в чём не нуждающемся. Как произошедшее событие.

— В твои тексты часто попадают твои близкие и друзья?
— Редко, вообще-то. Чаще — не слишком близкие знакомые, которые не стоят перед глазами, когда пишешь. А значит, можно выдумывать их, и никто не узнает!

— Какие темы для тебя наиболее интересны?

— Тема смерти, как это ни ужасно. Я это вычислила опытным путём, никогда специально над этим не задумывалась. Ещё тема страха, любви и освобождения. Всё банально. Вообще, самое интересное, это, конечно, взаимоотношения людей между собой, с самими собой, с миром, с Богом и так далее.

— Почему, как ты думаешь, именно такой «набор»?

— Когда пишешь, не анализируешь себя, а потом как прочитаешь... Можно диагнозы ставить. Почему такой набор? Потому что я такая. По-другому тут нельзя ответить.

— Как тебе в театре? И работать, и писать пьесы?

— Это совершенно разные вещи. Работать в театре и хорошо, и плохо. Это странный мир, который затягивает со страшной силой и превращает в своего раба. Часто я чувствую себя ребёнком подземелья. Из театра, по-моему, нужно выйти, чтобы написать пьесу. Что я и собираюсь сделать. Закулисье вообще лишает сказки. Это как хирург; когда он каждый день видит всякие внутренности, наверное, и на человека как-то не так смотрит.

— Есть ли у тебя примеры для подражания — такие гуру литературы? Из классики или современности.

— Андрей ПЛАТОНОВ. Он гениально использует слова. Для меня писатель — это прежде всего тот, кто владеет речью, языком. Это инструмент писателя, по аналогии с музыкантами, например. Вот Платонов — он виртуоз! Я не знаю, как он это делал, но я испытываю эстетическое удовольствие от его текстов. Это высшее мастерство. Потому что не важно о чём, важно как.

— Как ты работаешь над своими текстами? Как оттачиваешь слово? Много черновиков, или всё приходит почти готовым?

— Мне незнакомо слово «черновик», ведь у меня ноутбук! Я даже и не замечаю, как часто я правлю текст. Но я правлю! Проговариваю про себя. Хочу, чтобы звучало красиво.

Нужно сказать, что у текста своя особая красота: бывает и коряво, странно, но красиво!

Анна ТРАПЕЗНИКОВА

Отрывок из пьесы «В чёрной комнате маленькое окно»

Артём оттаскивает матрац к стене, усаживается и с интересом наблюдает за Машей. Маша достаёт из ящика яркие украшения (птицы, бабочки, цветы, сердечки и так далее) и развешивает их по стенам. Комната становится пёстрой.

Артём: А какой он, ну, тот?
Маша: Он хуже тебя. Сейчас мне так кажется.
Артём: Кажется?
Маша: Он был китом. Жирный хвост, твёрдый лоб и толстая кожа. Тело как дом. Мы плыли рядом, и я не боялась рыб-прилипал. Мы спускались в чёрную глубину, там звуки разносятся на мили, как из трубы. Ду-у-у-у…
Артём: Ну, если он так хорош, почему ты не с ним?
Маша: Мы плыли ночью и днём, я легче и глупее, я всегда смотрю туда, где красиво. Я засмотрелась на рыбок, оглянулась, а его нет.
Артём: Он смылся.
Маша: Нет-нет, он отстал. Меня отбросило подводным течением, я же говорила, я ведь намного легче! Это я виновата. Мне следовало держаться за него, а я вертела головой.
Артём (с ревностью): Почему ты он нём жалеешь?
Маша: Ты тоже кит, сильный и большой. А я маленькая, мне нужна опора. Тебе трудно меня понять.
Артём: Я постараюсь.

Маша колеблется.

Маша: Только в море у меня есть время. Когда меня выбрасывает на сушу, я бесполезно старею.
Артём: Ты ещё совсем маленькая.
Маша: Я больше не вырасту.
Артём: Ты крошечная.
Маша: Я только старюсь, больше не расту! Мне нужно торопиться! Мои часы идут быстрее твоих и его.
Артём: Так не бывает.
Маша: Но я ведь чувствую! Как внутри тикает сердце. Очень быстро, у тебя явно медленнее. А раз тикает оно быстрее, то и заглохнет быстрее. Мне нужно торопиться.
Артём: Куда?
Маша: Мне нужно кое-что сделать. Я не могу умереть просто так.

Артём подходит к Маше, обнимает её, гладит по голове.

Артём: Маленькая, маленькая девочка, ты ещё совсем крохотулечка… Ты никогда не вырастешь, ты всегда будешь девочкой, смешной малюсенькой девочкой, глупым испуганным ребёнком, крошечной беззащитной доченькой…

Маша обнимает Артёма.

Маша: И ты мой маленький.

Садятся на ящик лицом в зал.

Артём: Когда я был маленьким…
Маша: Мама кормила меня грудью.
Артём: Наверное, молоко было жутко вкусным…
Маша: Правда, я теперь и не помню его вкус.
Артём: Когда мне было страшно, я плакал…
Маша: И мама брала меня на руки.
Артём: Она качала меня.
Маша: Пела песни.
Артём: Каждый день она гладила меня по животику…
Маша: По спинке…
Артём: Целовала пяточки…
Маша: Щупала ножки…
Артём: Это продолжалось так долго, что я привык.
Маша: Мама всегда была рядом.
Артём: Я думал мама — это Бог.
Маша: Что бы ни случилось…
Артём: Она приходила на помощь.
Маша: Она обнимала меня…
Артём: И это был мой мир.
Маша: Она улыбалась мне…
Артём: И я думал — это Добро.
Маша: Она говорила мне…
Артём: И я слышал Мудрость.
Маша: Она держала меня за ручку…
Артём: И я чувствовал Покой.
Маша: Она отгоняла от меня злую собаку...
Артём: И я понимал, что есть Спасение.
Маша: Она любила меня ни за что.
Артём: Она любила меня за то, что я был.
Маша: Она меня любила.
Артём: И я понял — что такое Любовь!
Маша: Она меня любила.
Артём: От этого я был Человеком.
Маша: Она меня любит.
Артём: Но я-то вырос.
Маша: Она больше не берёт меня на руки…
Артём: Я слишком большой.
Маша: Она не кормит меня грудью.
Артём: Я пью пиво.
Маша: Она живёт в другом месте.
Артём: Я строю свою жизнь.
Маша: Но как мне хочется, Господи, как я хочу!..
Артём: Чтоб меня любил кто-то просто так…
Маша: Просто за то, что я есть.
Артём: Чтобы кто-то гладил мне живот, спину, целовал пятки, давал грудь!
Маша: Чтоб он защищал меня и говорил со мной.
Артём: Как же мне нужно это!
Маша: Без этого я не чувствую…
Артём: Что я Человек.
***
Артём сидит на ящике. Маша в это время спит. Сзади на экране демонстрируются кадры катастроф, терактов, взрывов и так далее.

Артём: (медленно) Завтра снова будет взрыв. В метро, аэропорте, поезде, театре. Кто-то купит билет, зайдёт в вагон, сядет или встанет, сбоку или спереди, в толпе или так, в сторонке. Зона поражения огромна. Ты не убежишь и я не убегу. Болты заберутся к нам в головы, животы, голени. Снова будет взрыв. Снова ошмётки, как после рыбы, гадость. Большие люди в одежде как в мешках. Родственники как забытые дети на вокзале. Крысиное чувство… бежать, бежать, бежать!!!
(кричит) Не отпускай меня, пожалуйста, не теряй. Я знаю, знаю, со мной так трудно. Я привык, понимаешь, привык бояться, но это всего лишь чувство самосохранения. Только так, моя хорошая, можно выжить. Не ходи туда, где опасно, не делай того, что вредно. Ври, если надо, так лучше, понимаешь, только лучше! Не отпускай меня, мне так страшно. Я не могу один, я не справлюсь. Всё так ненадёжно, чёрт, Господи, как всё ненадёжно! Я ничего не могу задержать, всё ломается, крушится, лопается, изымается, утекает, убегает, стирается, взрывается!.. Я изо всех сил, изо всех сил стараюсь, я силюсь до смерти, жизнь моя, ничего не удержать! Задержи меня, милая моя, я так не могу! (пауза, спокойно) А один мне сказал — если боишься, ты уже умер.

Я сидел у себя в комнате и ждал, когда они придут. Я смотрел на дверь и ждал — сейчас кто-то схватится за ручку, повернёт её, дверь откроется, и я, наконец, их увижу. Нет, мне неважно, мужчины это или женщины, какого цвета их кожа, что у них на уме, зачем они приходят то и дело, кто у них Бог, как живут их дети, каким дерьмом питаются, какое рваньё носят. Ждут ли они чего-то, и если ждут, то чего, боятся ли они смерти, дорожат ли хоть чем-то, плевать мне на это. Мне неважно, кто за ними стоит, сколько стоит их приход, почему они пришли именно ко мне, сколько лет их учили этому, приносит ли им это удовольствие, удовлетворение, пользу. Страдают ли они. Нет, мне неважно, как из зовут, кого они любят и ненавидят, как докатились до такого, мечтают ли они, верят ли, думают ли вообще. Мне важно только, что они придут. Я не знаю, с чего я решил, что придут они именно ко мне. Я и не думал на этот счёт. Я просто сидел и ждал, сидел и ждал. Смотрел на дверь, дверной косяк, дверную ручку. Жизнь проходила, а я смотрел и смотрел. Цель моего существования сузилась в один вопрос — когда они к черту придут? Когда, наконец, придут? Господи, когда же они придут? Я устал ждать, устал сидеть, смотреть и ждать. Вонючие сволочи, они так и не пришли. Я ждал их всю жизнь, они так и не пришли! А один сказал мне — ты уже умер, зачем тебе ждать их?