Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
март / 2013

Мой дед в полях, в Кремле и на сцене

«В деревне, с одной стороны, жить интересно: выходишь из дома утром — свежий воздух, небо, поля. Снег почистил, если зима, за скотиной поухаживал. Летом — никакой духоты городской квартиры: в речке покупался, в тени на улице посидел. Настроение сразу другое. Друг друга в деревне все знают: можно спокойно за солью к соседям зайти или в гости мимоходом».

Мой дедушка Анатолий Иванович ЯРОШЕНКО — относительно молодой красноярец: всего лишь пять лет назад они вместе с бабушкой, Людмилой Романовной, уехали из села Большая Уря (что находится в Канском районе, в двух сотнях километров от Красноярска), где прожили большую часть своей жизни. Для меня деревня всегда была частью долгих каникул с конца мая по август: солнце, высокое небо — не дотянуться, велосипед, ссадины, речка, грядки, по грибы или ягоды, горячие пирожки с холодным молоком. Дедушка и бабушка были неотъемлемой частью этой беззаботной жизни школьницы-меня. Представить, что раньше они жили (или могли бы жить) в другом месте — всё равно, что представить известную актрису в ночном одеянии и спальном чепце образца XVII века на торжественной церемонии «Оскар». Это невозможно даже для самой изощрённой фантазии. Но оказалось, что место, где он прожил большую часть своей жизни, дед выбирал не сам.

«Тридцать семь лет назад по желанию партийных советских органов мне надели «наручники», поручив организовывать новый совхоз «Большеуринский», хотя до этого я семь лет жил в довольно крупной, развитой деревне Красный маяк. Поставили жёсткое условие: либо быть директором в Большой Уре, либо не видеть света в самой захудалой деревне. Главных специалистов тогда утверждало краевое управление сельского хозяйства, так что не поверить в такую угрозу я не мог. Пришлось принимать на себя ответственность за новое хозяйство. Как говорится, взялся за гуж — не говори, что не дюж. Старался сделать всё, чтобы жизнь в деревне была не хуже, чем в городе. Хочу сказать, что эта разница почти не ощущалась. У нас были заасфальтированы улицы — в белых туфельках можно было ходить. Мы построили прекрасный Дом культуры, школу, спортзал, амбулаторию, отделанную мрамором».

Эту мраморную амбулаторию я помню очень хорошо. Особенно ступеньки лестницы: как-то раз один из деревенских псов особенно упорно не хотел со мной играть, я помчалась за ним и упала на камень. Лоб рассекла, конечно, не на две половины, но порядочно — вопросы «Откуда шрам?», «У тебя лоб, что ли, грязный?», «А что это такое?» периодически случаются в моей жизни до сих пор. Тогда же рыдающую окровавленную меня несли на руках и — почему-то — головой вниз. Ступеньки лестницы впечатались в память, наверное, на всю жизнь.

«Картинную галерею открыли — в Канске не было, а у нас была. Нанимали художников — они писали наши пейзажи, портреты тогдашних передовиков производства. Мы были высокорентабельным хозяйством, с большой прибылью — могли себе позволить заказ шестиметровой полукруглой диарамы села. Писали её Тойво Васильевич РЯННЕЛЬ и его сын Геннадий».

Оборачиваюсь на стену — висит что-то очень похожее на только что описанное: летний день, небо в курчавых облаках, Большая Уря в деталях (насколько их можно рассмотреть с высоты почти птичьего полёта), роспись Т. Ряннеля. Перевожу глаза обратно на дедушку — хитро улыбается и объясняет: «Это был эскиз для заднего фона».

«Когда я был директором, мы покупали абонемент на шесть концертов в год — к нам приезжали артисты со всего Советского Союза. Так, например, у нас в Доме культуры выступали вокальные и хоровые коллективы из Узбекистана, Казахстана, других республик. Особенно запомнилось выступление Беллы РУДЕНКО, народной артистки, солистки Большого театра. Это было ещё до моего депутатства, приезжали не по моему приглашению. Была такая схема: нам предлагали купить абонементы за небольшие деньги — совхоз платил, артисты приезжали».

Представить, что такое возможно сейчас, очень трудно. В Красноярск — город-миллионник, однако, — приезжают далеко не все именитые писатели, исполнители, музыканты, театральные труппы современной России, не говоря уже о знаменитостях мирового масштаба. Билеты в Большой театр стоят, как билет на самолёт от Красноярска до Москвы. А чтобы солист, например, Мариинского театра приехал в деревню для того, чтобы сделать несколько па в местном Доме культуры… Это кажется чем-то запредельным, не правда ли? Но на этом удивления не заканчиваются.

«У нас не было проблемы с курортами. Мы отправляли людей за счёт хозяйства. Не только в ближнее зарубежье, но и за самую настоящую границу — в Болгарию, Румынию, Индию. Специалисты платили 50% от стоимости путёвки, рабочих отправляли бесплатно.

Возможность путешествовать и открывать для себя мир была, но дело в том, что немногие ездили: хозяйство надо на кого-то оставлять. А сейчас? Более 4,5 миллионов людей ездили в Египет и Турцию в 2012 году, вчера только в газете прочитал. Есть ли там люди из села, — другой вопрос. Как ты думаешь, есть?»

Отрицательно мотаю головой. Вспоминаю огромную карту мира в деревянной рамке, висящую в дедовом кабинете. На ней приклеены фотографии, призванные визуализировать флажки на карте: Америка, Филиппины, Италия, Греция, Франция, страны Африки. Мимоходом возникает другая мысль — о теории деда, как нужно правильно фотографироваться: ты в кадре, достопримечательность — на заднем плане; чтобы сразу все понимали, что это именно ты именно там был. Неужели тоже путёвки?..

«По путёвкам мы ездили с женой. Брали круизы, чтобы увидеть как можно больше. Один за границу я ездил, когда был членом Парламентской ассамблеи ОБСЕ (Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе). Побывал в Вене, Стокгольме, Оттаве. Меня командировали от Государственной Думы три года подряд, с 1994 по 1996 гг. Аграрная партия России мою кандидатуру выдвинула, её поддержали.

Как поддержали ещё раньше, в девяностом году. В результате я был членом Верховного Совета РСФСР, депутатом Государственной Думы первого и второго созыва по Канскому избирательному округу. После роспуска Верховного Совета в 1993 году хотел вернуться и продолжать работать в хозяйстве, но аграрники края уговорили вновь представлять село, ставшее родным, в Государственной Думе.
Несмотря на то, что в большой политике я был около десяти лет, на то, что сейчас называется «пиар», я не потратил ни единого рубля, не напечатал ни одного «заборного» плаката. Три раза подряд по одномандатному округу проходил, а ведь это был уже девяностый год, перестройка. Почему меня знали? Не только как директора — я ведь с концертами Большеуринского хора весь Красноярский край объездил, на востоке были почти во всех районах».

О богатом певческом прошлом дедушка не забывает и не даёт забыть нам: каждый день в деревне начинался с какой-нибудь арии, украинской или русской песни, либретто. Так я сначала выучила, потом познакомилась с известным монологом Демона «На воздушном океане…» из одноимённого произведения А. РУБИНШТЕЙНА — М. ЛЕРМОНТОВА и арией Фигаро из «Севильского цирюльника» Дж. РОССИНИ — БОМАРШЕ.

«Будучи студентом пятого курса, я занимался не только защитой диплома. В это время меня позвали в любительский коллектив народного хора при краевой филармонии под руководством Константина Михайловича СКОПЦОВА. Я был приглашён в качестве запевалы, солиста в хоре. Предложили ехать в Москву. Тогда я в двадцать шесть лет впервые пел в Колонном зале Дома Союзов. После этого приходилось выступать на театральных встречах, Днях культуры и искусства Красноярского края и других областей в столице. Когда был XXVI съезд партии, для депутатов было организовано мероприятие, где выступали выдающиеся артисты со всех уголков СССР. В этом концерте я тоже принимал участие. Пел на одной сцене с Аллой ПУГАЧЁВОЙ, Людмилой ЗЫКИНОЙ, Иосифом КОБЗОНОМ, Львом ЛЕЩЕНКО. Сейчас, подожди!»

Уходит в другую комнату, отсутствует минуты три, возвращается с копией программки концерта-встречи «Делегаты XXVI съезда в концертной студии». Думаю о том, как хорошо проводили время депутаты, — слушали «Басни» в исполнении С. МИХАЛКОВА, интермедию «Я работаю в НИИ» — А. РАЙКИНА, «Дывлюсь я на небо» — моего дедушки.

В Большой Уре

В Большой Уре

«Мне очень понравилось то, как звучит народный хор в этой поездке. Когда я вернулся в деревню, то сразу пригласил Константина Михайловича в Красный маяк. Там был хор. Ну, как хор? Собрали людей, песня понравилась — по вечерам в клубе собираются и поют. Они понятия не имели, что такое народный хор, что такое академический хор. Скопцов сразу дал нам несколько песен, снабдил репертуаром.
Нашим музыкальным сопровождением был баянист Василий Афанасьевич ИВАЩЕНКО. Он же был и руководителем этого хора, я ему как бы помогал.

А потом уже, когда мы переехали в Большую Урю, я создавал хор с нуля. Снова пригласил Скопцова. Не сразу, не в первый день, но вскоре в нашем хоре было около шестидесяти душ. В коллективах разговоры шли: мол, новая жизнь должна быть в деревне, раз мы совхоз, центральная усадьба (главная деревня), значит, надо по-другому всё дело делать. Датой создания нашего хора мы считаем 5 февраля — число, когда состоялась первая репетиция. Уже в апреле был районный смотр-конкурс, на котором мы заняли I место и выиграли пианино. Это был первый «личный» инструмент нашего Дома культуры: до этого момента у нас не было никаких музыкальных инструментов. Баяниста я возил из Красного маяка.

Вскоре Константин Михайлович обратился к нам с предложением, от которого мы не смогли отказаться. Он всю свою жизнь записывал фольклор и решил экранизировать собранные материалы о том, как проходило сибирское сватанье. Написал сценарий. Будущие актёры репетировали каждый день — и результат оправдал ожидания: получившийся фильм «Сватанье сибирское» вошёл в золотой фонд телепередач ГТРК Красноярска».

Каждый раз, когда мы все вместе смотрим это кино, дедушка в определённый момент хитро смотрит на мою маму, затем показывает пальцем на появившуюся на русской печи девочку, наблюдающую за шутливой перебранкой сватов, и спрашивает: «А кто это?». Мама смущается, а он вспоминает истории о том, как мама не любила фотографироваться и как долго снимали этот кусочек.

«А второй фильм был… Говорить «обо мне» некрасиво, но... «Варварин ключ», фильм филиала Свердловской киностудии, режиссёра С. МИРОШНИЧЕНКО. Почему я попал в кадр? На востоке Красноярского края у нас было самое рентабельное хозяйство — о селе Большая Уря писали много. Я в этой ленте и появляюсь как руководитель хозяйства и хора. Популярность была такая: не было практически ни одной газеты, в которой не писали о совхозе и где бы, соответственно, обо мне хоть слова не сказали».

Деда слов на ветер не бросает, поэтому приносит газеты: зачитывает несколько из более пятисот заголовков газетных изданий городского, областного, краевого и пр. уровней. Названия книг, в которых упоминается его имя. Перечисляет дипломы. Ненадолго возвращается к воспоминаниям о съёмках.

Встреча с избирателями в Туруханском районе, сентябрь 1997 г.  Справа — глава района А. Хохлов

Встреча с избирателями в Туруханском районе, сентябрь 1997 г. Справа — глава района А. Хохлов

«Оба фильма транслировались по центральному телевидению. В связи с этим в Харькове, на моей родине, произошёл довольно забавный случай: я уже нагостился дома и уезжал в Красноярск на поезде. Надо сказать, что харьковский вокзал вообще — большой, лучший в СССР был. Иду — и мужик какой-то останавливается, смотрит на меня и говорит: «А я вас вчера по телевизору видел!».

Или, например, одноклассник мой (а родился и вырос я на Украине) — не знаю, каким путём, — оказался в Канске. Он знал, что я живу где-то в Канском районе, но не знал, где именно. Но известность была такая, что спросил на рынке — и узнал, что я живу в Красном маяке, приехал на автобусе».

Бабушка сидит рядом с нами и слушает. Поправляет дедушку, если ей кажется, что он что-то говорит не так. Наводит на темы. Но категорически отказывается отвечать на вопросы прямо: «Вон, к нему иди! — и показывает на деда. — Я, в отличие от него, не публичный человек». Но к разговору всё-таки присоединяется.

«А я удивилась: недавно знакомая из Пикалёва звонила. Я спрашиваю: «Как ты нас нашла?». Она говорит: мол, я позвонила в Канск, а мне ответили, что Анатолий Иванович Ярошенко здесь уже не живёт. Даже адрес дали. Телефонистки, видимо, знали».

Конечно, много у дедушки и наград — одних дипломов более семидесяти, ордена и медали есть. Самые памятные грамоты стоят у него на полочках, на комодах и шкафах. Но награды он никогда не носит, считая наивысшей похвалой вложенному труду вот это описанное выше всеобщее признание.

«Как даются награды? Из Москвы краю выделяется столько-то орденов, которые распределяются либо на сёла (и тогда уже в руках руководителя совхоза находится решение о том, кто станет его носителем), либо на конкретных людей. Даются они не каждый год. Нельзя, чтобы одного директора награждали, работает же весь коллектив. Когда нам предложили выделить кого-то из коллектива для вручения ему ордена Трудового Красного Знамени, мы совместно с парткомом и профсоюзом выбирали, кто это должен быть. Орден этот рекомендовали мне как директору, но я предложил отдать его кому-нибудь из главных специалистов. Дали главврачу. Через десять лет после получения мной первого ордена (Знака почёта), в 1984 году меня наградили орденом Трудового Красного Знамени, но рекомендовали уже лично. Потом проходит ещё четыре с половиной года, и меня вызывают к секретарю райкома партии, который говорит мне: «Анатолий Иванович, мы вас представили к ордену Ленина, но с прошлого момента, как вы получили орден, ещё не прошло пяти лет». Они, конечно, могли бы дать, но я решил, что орден получить ещё успею, а всё же из хозяйства его упускать неохота. Предложил наградить им механизатора. Он действительно заслуживал. А через некоторое время СССР развалился».

Напоследок спрашиваю о том, чувствует ли себя дедушка горожанином — теперь, после расставания с Большой Урей, в городской квартире, с прогулками по набережной Енисея и Качи, а не вдоль небольшой деревенской речки? Отвечает сразу, не задумываясь: «Я больше крестьянин, чем горожанин. И этим я очень горжусь.

Я смотрю сейчас — люди почему-то боятся в деревню ехать. Мы не боялись. После окончания института нам с женой, Людмилой Романовной, предлагали остаться в городе, посвятить свою жизнь науке. Но меня к этому не тянуло, больше производство нравилось. Мы сразу решили ехать в деревню, сами. И нисколько не пожалели.

А почему сейчас переехали… Время приходит. Когда я занялся большой политикой, руководство совхозом пришлось оставить. Директора менялись, и вовсе не в лучшую сторону. Ухудшались производственные показатели — соответственно, и сельская инфраструктура. Раньше мы вкладывали в это большие деньги — сейчас по разбитому в куски асфальту невозможно ездить ни на велосипеде, ни на машине. И когда подходит возраст (а мне было уже за семьдесят, когда мы решили переезжать в Красноярск), нужно быть ближе к семье, к медицине. Конечно, если бы жизненно необходимые структуры в хозяйстве развивались, можно было бы и не уезжать.

А так — скорую помощь уже не вызовешь. Если самому ехать — 30 километров до Канска, тоже уже тяжело. В селе просить машину? Можно сегодня попросить, завтра попросить, а послезавтра тебе откажут. Нынешний владелец — бизнесмен. И каждый раз просить у него, у бизнесмена… может дать, а может и не дать.

Вторая причина — у моего сына и моей дочери свои семьи. Когда мы ещё жили в деревне, они старались ездить к нам как можно чаще, и мы всё время переживали, потому что дорога неблизкая — больше 200 километров — и опасная. Когда дети едут, ты всё время звонишь: как едете? где едете сейчас?».

Да, я и сама помню эти «ощущения» с двух сторон: когда едешь в деревню (или уезжаешь из неё) и когда караулишь родителей из города летом. Дорога летит быстро, если спишь или считаешь машины. Только белые, только «Волги», только красные. Время идёт медленно, если ждёшь: два раза подмела двор, на велосипеде покаталась, прошлась длинной дорогой посмотреть: «Не едут ли?». И бесконечное: «Деда, а ты когда звонил? Баба, а сколько времени прошло? Скоро будут?».

«В городе и дети, и внуки ближе. Театр оперы и балета есть — я оперу очень люблю. Конечно, Большая Уря — моя радость и боль, но…»

О сегодняшнем — обобщая — переезде не жалеют. Конечно, есть свои недостатки и свои достоинства — впрочем, как и в любом другом деле. Зимой скучно, например, летом — жарко. Но дела находятся, несмотря на то, что на пенсию мои бабушка и дедушка вышли больше десяти лет назад.

«Когда мы приехали, у сына был куплен земельный участок недалеко от города, но он зарастал бурьяном, так как ему особо заниматься этим было некогда — надо кормить семью. Мы распахали землю, теперь у нас свой сад, ягоды, овощи. Продуктами с огорода кормим три семьи.

Ко мне часто обращаются знакомые из совхоза, просят помочь по семейным, административным, земельным делам. Конечно, отказать не могу. В попытке решить один из вопросов пришлось дойти до краевых чиновников.

Состою в одной из комиссий Законодательного Собрания, в общей краевой комиссии по награждениям («Материнская слава Красноярского края», «По знаку признания»). Интересуюсь тем, как живёт наш край, район, как хозяйство работает. Привлекают, конечно, на выборные дела — я всегда высказываю свою позицию по той или иной ситуации. То есть у меня времени свободного почти нет».

Соня ПОСТНИКОВА