«Иду я по школе, улыбаюсь и никого не трогаю. Я всегда в школе улыбаюсь и никого не трогаю. А навстречу — наш директор Галина Григорьевна ГАССАН. Давай, говорит, Инна, на «Учителя года». Как человек умный, сказала она это в такой момент, когда у меня было лёгкое чувство вины. Я и понятия не имела, куда ввязалась».
Меньше чем через три месяца Инна ЩЕТИНИНА, преподаватель русского языка и литературы красноярской гимназии № 9, стала Учителем года-2014. «А мы за вас и не волновались ни капельки, Инна Анатольевна, мы всегда знали, что вы лучшая», — сказали ей ученики.
— Инна, ты ведь не сразу пришла работать в школу?
— Мало того, я даже поступила сначала не в Педагогический институт, а на сценарно-киноведческий факультет ВГИК. Тогда проводились выездные сессии, приёмная комиссия выезжала в регионы. И моя заветная мечта сбылась — я поступила на киноведа. Но это был 1990 год, у меня только сестрёнка родилась. Мама упала мне на грудь и зарыдала: «Доча, как же ты там, далеко от нас, одна, не отпущу, учись в Красноярске»…
— Киноведение — несколько странный выбор для девочки 90-х, тогда стремились стать юристами и экономистами.
— Это страсть. Это болезнь. Необъяснимо и на всю жизнь. В актрисы не хотелось, самой снимать или придумывать — тоже. Мечтала разбираться в кино, анализировать, объяснять. Собирала всё, что касалось кинематографа: открытки с артистами, журналы, на первый гонорар в стройотряде — восемь рублей — купила книги по киноведению. И всю жизнь коллекцию пополняю. Мне кажется, однажды я всё же получу это образование. Для себя. А диплом в красивой рамочке повешу на стену и буду любоваться. В прошлом году даже написала в Санкт-Петербургский институт искусств на факультет киноведения, мол, не надо ли вам женщину приятной наружности с хорошим прошлым и дипломом? Мне ответили: да-да, вы можете к нам приехать, но на очное отделение. А куда же мне теперь очное — школу уже не брошу.
Хотя тогда в пединститут пошла без желания: если не во ВГИК, то и всё равно куда. Легко поступила, легко училась. После окончания института диплом отвезла маме. И сразу стала работать. Не в школе.
— Почему?
— Так там в то время зарплату гробами давали и колючей проволокой. Мои однокурсники практически все пошли работать в милицию, а я — в газету «Комок», корректором. Вслед за мужем, который там уже год работал спортивным журналистом. И вся роскошная библиотека ИД «Империум», все киноведческие и музыкальные журналы оказались в моём распоряжении. Через четыре года, после рождения старшего, вышла из декрета уже редактором в тетрадку «Смотритель», занималась телепрограммой, новостями. А после второго декрета, когда родилась дочка, выходить из декрета оказалось некуда — издательский дом закрылся. Но я до сих пор благодарна, что эта работа и эти люди — мои коллеги — были в моей жизни. Они до сих пор иногда возникают и взбалтывают её. И тогда дети в школе спрашивают: «Инна Анатольевна, ну откуда у вас такие знакомые?!».
— А что сейчас с твоей киноколлекцией?
— В школу увезла. В кино мы с ребятами часто ходим. Стараюсь, чтобы фильмы, которые я считаю важными, они обязательно посмотрели. Например, «Легенду №17». Можно пять классных часов провести, а можно один раз вместе сходить в кино, а потом его обсудить. После таких фильмов дети хоть плечи могут распрямить, гордиться тем, что был такой момент в истории страны. Нам же сейчас сложно чем-то российским гордиться. На что я патриотка, но проехала по Европе, и мой патриотизм заметно пошатнулся. Пришлось искать крючки, за которые можно зацепиться, объясняя в первую очередь себе, почему я живу в этой стране и люблю её. Такими крючками стали ПУШКИН, ДОСТОЕВСКИЙ и — да, ХАРЛАМОВ. Нам нужны люди, которыми можно гордиться. Чтобы помнить, что мы лучшие.
Как-то гуляла по дому-музею Достоевского и вдруг поняла, что изо всех посетителей я одна — русская. Народу вроде много, но все иностранцы. И я, конечно, понимала, что Фёдор Михайлович — это общемировое достояние, но про себя думала с восторгом: «Нет уж, друзья, это — моё!». Наверное, примерно так итальянцы реагируют на реплики о том, что Леонардо да ВИНЧИ принадлежит всему миру.
Мэр чествует лауреата премии «Учитель года»
— Как ты всё-таки в школу попала? Почему не пошла работать в другую газету?
— Во-первых, идти в любое другое издание после «Комка» было уже неинтересно. Во-вторых, я не журналист всё же. К тому же я пару лет подрабатывала воспитателем в летних спортивных лагерях — сын занимался баскетболом, и мне хотелось быть уверенной, что с ним всё будет в порядке. Работалось с детьми легко и весело, оказалось, я не забыла, чему нас учили в институте.
Так появились мысли о том, чтобы пойти работать в школу, но я их прогоняла. Никто из близких и друзей эту идею не поддерживал. Говорили: «Куда ты пойдёшь, современные дети просто ужасные» или «На что вы жить будете, в школе копейки платят»…
И всё же решилась. Пришла к директору школы, в которой учился сын: возьмите меня работать. При себе — только 36 лет и диплом. Ни стажа, ни разряда. Вакансий не было, но Галина Григорьевна, невероятная умница с огромным опытом, не хотела меня отпускать. На прощание сказала с сожалением: «Вы такая яркая, дети любят ярких».
А через некоторое время освободилась ставка организатора, и меня пригласили. Работала я первый год за шесть тысяч рублей в месяц. Через год ко мне присмотрелись и дали два пятых класса, потом добавился восьмой.
— Не страшно было?
— Страшно! Первый урок до сих пор помню. Сложный класс, девятый. Точнее, его часть. У тех, кто перейдёт в десятый, — занятия английским и французским, а остальным организовали урок риторики. Открываю дверь в класс, поджилки трясутся: первые три ряда парт пустые — зона отчуждения, все мои школьники на галёрке. Этот класс я всегда буду вспоминать с огромной благодарностью. Они могли тогда показать, что я не на своем месте, сломать или принять. Приняли. На следующем уроке зоны отчуждения уже не было. И я поняла, что смогу работать в школе.
Нужно просто любить детей и полностью их принимать. Оставить плохое настроение, раздражение где-то там, на улице, а к ним прийти полностью любящей.
— Складывается такое впечатление, Инна, что у тебя дома всё идеально: встала утром свежая, дети уже умытые улыбаются: «Доброе утро, мамочка!», муж поцеловал, вместе позавтракали. И вот ты пришла на работу в хорошем настроении и зарядила детей… У обычных людей всё иначе.
— Конечно, и я живу не в рекламном ролике. Но вхожу в класс — и всё, проблемы растворились.
Нужно и предметом быть увлеченной, и готовиться к уроку. Чуть где-то не доработал, не смог ответить на вопрос, и дети потеряли к тебе интерес. Я за все свои уроки, мне кажется, ни разу не присела. Потому что мне важен визуальный контакт с каждым. Если вдруг кто-то в учебник уткнулся или гаджет, для меня — сигнал тревоги.
Как-то накануне первого сентября позвонили: «Инна Анатольевна, у вас новый класс». Прихожу к ним первого сентября. Все дети настороженные, но это нормально. А на последней парте сидит натуральная чума: грива волос, пакостное выражение на хорошеньком лице. А вокруг неё — просто глад и мор: падают стулья, падают дети, грохот, визг. Вот что с ней делать?
Потом поняла, что этого ребёнка однажды назначили «Ты плохой!», и всё, это клеймо навсегда. Она мне рассказывала: учитель пишет что-то на доске, и если в классе в это время кто-то зашумел или засмеялся, прилетало всегда ей, без обсуждений. А ребёнок при этом умный, читающий. Ей просто было скучно. Меня она тоже не сразу приняла. Могла на уроке задавать вопросы из игрушки, в которую играла в телефоне. И я ей отвечала. Этот этап нам нужно было вместе пройти.
Потом, когда мы собирались с классом в Петербург, она уверенно сказала: «Ну, меня-то вы точно не возьмёте!». Её до того момента на самом деле никуда не брали — ни в поездки, ни в лагерь. «Вот тебя я в первую очередь возьму», — также уверенно ответила я. И мы прошли вместе весь Петербург, а потом объехали всю Европу. Я не могу сказать, что это сейчас другой ребёнок. Но это классный ребёнок. Она меня научила тому, что нельзя быть скучной. Ни при каких условиях. Вот какая это методика? Не знаю.
Вот проходили мы «Мальчик у Христа на ёлке» Достоевского. И вышли на такую тему: когда милостыню просят — это тебя пользуют? Или действительно нуждаются? Мы так спорили, так кричали, доказывая свою правоту… Иду по классу, а один из учеников ловит меня за руку и говорит: «Вы же не считаете, что мы сейчас урок сорвали?» — «Я тебя умоляю, — отвечаю, — это мой лучший урок!».
Бывает, ты придёшь подготовленный, и всеми методиками владея, пять презентаций, десять роликов, канкан разучил накануне, а тебя останавливают в первые же минуты. Вот у меня на одном из последних уроков по «Отцам и детям» спросили «Подождите, вам самой-то Базаров нравится?». И разлетелась вся методика, и урок пошёл в совершенно другом направлении.
— Как ты готовишься к урокам?
— Долго. Причём к урокам литературы — дольше, чем русского. Как преподаватель я понимаю, что русский язык в ЕГЭ сдавать всем, и вообще родной язык надо знать. Но как человеку мне важнее, чтобы дети знали русскую литературу. Потому что… Можно сказать пафосно о «формировании личности и тра-та-та», но… Я точно знаю, что любое непрочитанное произведение из школьной программы — это дырка в душе. И все методы и приёмы из своей прошлой жизни я тут использую, чтобы детей заинтересовать. Почему я стала ездить с детьми? Да я могу миллион раз рассказать им о том, как Пушкин умирал на красном диване, а рядом стояла Натали. Но пока я их туда не привезла, пока их не придавило это впечатление, они это не могли прочувствовать.
— А как ты их начинала возить?
— Пока были младше — сначала по городу, по краю. А повзрослели — уже по стране и за границу. Я просто однажды поняла, что это мои дети, они мне абсолютно созвучны. И предложила им куда-нибудь вместе поехать. Они тут же отправили смс родителям и сразу получили одинаковые ответы: «Сколько сдавать?».
Группой в девятнадцать человек мы поехали в Москву и Санкт-Петербург. Дети думали, что мы сейчас приедем, я проведу им одну экскурсию, и дальше они будут предоставлены сами себе. А пришлось много ходить. С утра и до вечера. Помню, идём с ними, я впереди на лихом коне, они сзади плетутся, я поворачиваюсь и жизнерадостно говорю: «Дети, а сейчас идём к Чижику-Пыжику!», одна девочка грустно отвечает: «Инна Анатольевна, вам все стесняются сказать, но мы так устали, мы больше никуда не хотим».
— Где же ты их так загоняла?
— Стандартное предложение туроператора — культура и история города — я меняла так, чтобы у нас было и литературное путешествие. И в программе появлялись Мойка, места Достоевского, Блока, Ахматовой, Некрасова. Как-то в Москве мне стало неловко, думаю, детки разные, что я им всё со своей литературой, а свожу-ка я их в палеонтологический музей. Походили, посмотрели динозавров. На выходе они меня спрашивают: «Инна Анатольевна, чья идея?». Моя, говорю. «Вообще отличная идея, только не надо нам больше динозавров». И я поняла — что вдохновляет меня, вдохновляет и их. Мы потом поехали на нехорошую квартиру Булгакова, и это были совершенно другие дети.
— И неужели никаких происшествий не было в поездках?
— Были, как без них. Однажды мы оказались в поезде Махачкала-Санкт-Петербург. Пока я на посадке следила, как грузятся последние из нашей группы, первые уже выскакивали из вагона с квадратными глазами: «Как мы тут оказались! Черемшой воняет! На соседней полке кто-то пистолет чистит!». Сейчас вспоминаем и смеёмся, а тогда все были в шоке.
Кстати, единственный ребёнок, с которым в поездке случилось происшествие — проехал в метро лишнюю станцию — был мой собственный сын. Ну, не страшно — созвонились, объяснили, как вернуться, подождали, встретили.
— А как ты справляешься с финансовым расслоением? Дети же из семей с разным достатком.
— Это ещё и работа с родителями. Такие поездки меняют и развивают детей. У семьи есть возможность где-то накопить, отложить. В Таиланд же возможность съездить все находят? В Таиланде из всего класса, кстати, только я не была. Когда родители дают ребёнку возможность выбора, он выбирает нашу поездку.
Это не отдых. Это развитие. И я вижу результаты. Конечно, многое зависит от экскурсоводов. Почему-то, узнав, откуда мы, в столице нас часто принимают за группу поддержки Агафьи Лыковой и начинают разговаривать, как с умственно отсталыми. В музее-квартире Блока экскурсовод мнётся: «Как же вам это объяснить? Как бы так вам это рассказать?..».
А в Доме-музее Достоевского экскурсовод была настолько чудесной, что дети её облепили, а в конце аплодировали и не хотели отпускать, хотя казалось бы, восьмой класс, до Достоевского им ещё расти и расти. Зато сейчас, когда Фёдор Михайлович у нас в программе, у меня нет проблем с тем, чтобы убеждать их читать его произведения.
Нужно использовать любую возможность, чтобы показать своим детям мир. Это расширяет сознание, это значит, они уже никогда не нацарапают что-то на стене, не обидят младшего или старика, они начинают иначе мыслить. Я такой же родитель, поэтому брала кредит для поездки, десять месяцев его выплачивала и ни о чём не жалею.
— Твой сын читает?
— Не могу сказать, что без книги жить не может, но по программе — да. Хотя вот КОНАН ДОЙЛ у него лежит непрограммный. К сожалению, я у него не преподаю, это его условие. А читать он стал как раз после наших поездок, поняв, что что-то важное он не добирает, надо навёрстывать.
— Зачем современным детям литература? Столько сегодня всего вокруг.
— Давай разберёмся, почему вообще литература введена в школьную программу. Можно ведь ввести дизайн, фэн-шуй или бухгалтерию — довольно полезные для жизни навыки. Но и литература полезна. Она даёт тот опыт, который детьми не прожит.
И они могут его получать, проживая вместе с литературными героями и их авторами. Это выводит их на другой уровень осознания мира и себя в этом мире.
Долгие годы, возводя глаза к небу и вздыхая над поэзией ах и ох, мы получали нулевой результат. Потому что не объясняли, как соотносится поэзия с каждым ребёнком. На конкурсе я давала урок литературы в 10 классе «Поверил я алгеброй гармонию».
Как мы рассказываем детям о поэзии? «Дети! Записываем, какие стихотворные размеры существуют: ямб, хорей, анапест, амфибрахий». И дети их выучивают. «Дети, образ героя!.. Дети, ритм литературного произведения!». И снова они выучивают. Но зачем им этот ямб или хорей?
На уроке я брала два стихотворения: одно Николая АСЕЕВА «Я не могу без тебя жить», а второе, да простит меня этот человек, наверняка писавший его со всей искренностью, — с какого-то форума, довольно корявое и нелепое, в духе «Ангел мой, сделаю всё для тебя, только будь со мной». Так вот, дети, вы знаете уже всё о поэзии, — говорила я, — скажите, какое из этих стихотворений лучше. И дети, которые заучивали, что такое ямб, хорей, не могли отличить великое от любительства. Многие отдавали свой голос за графоманское стихотворение. И это — указание мне, как работать на предыдущих этапах, что делать, чтобы с другими моими учениками такого не произошло.
— Что для тебя самое сложное?
— Очень сложно мне с теми авторами, которых я сама себе не могу объяснить. Пушкина — могу. И когда слышу, что Пушкин уходит из нашего генетического кода, что мы его не можем прочитать без переводчика, меня охватывает ужас. Творчество Пушкина — это то, что ребёнка объединяет с родителем. Да, он не поймёт, кто такие сарацины. Так это прекрасно — ты садись рядом и объясняй. Это целый мир. Это вечер, а то и два, и пять, которые вы проведёте вместе.
Так вот Пушкин, ЛЕРМОНТОВ, ГОГОЛЬ — родное, понятное. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, который сейчас стоит первый навылет из школьной программы, понятен, потому что всё, что им написано, — о нашей сегодняшней стране, будто этих двухсот лет и не было.
— Прямо-таки на вылет?
— Да, это ведь удивительно прозрачная сатира. Мы разбирали «Как один мужик двух генералов прокормил», смотрели фрагменты из старого советского мультфильма и задались вопросом «Почему генералы, люди, которые должны командовать войсками, картавят?». В книге этого нет, а в мультфильме отлично слышно. «Может, потому что они и не командовали никогда, а медали просто так нацепили», — вдруг решают дети. И самостоятельно проводят аналогию с господином СЕРДЮКОВЫМ, который никогда никакого отношения к армии не имел, заведовал мебельным магазином и вдруг стал командующим.
Следующие в этой очереди на исключение из программы — БЕЛИНСКИЙ, ОСТРОВСКИЙ, ДОСТОЕВСКИЙ. Есть мнение, что Достоевский сложный, его школьникам читать рановато. И эту установку-угрозу я иногда использую как вызов. Вот, говорю, дети, вас считают умственно отсталыми, неспособными воспринять эти произведения. И они, конечно, оскорбляются. И читают.
Так вот все перечисленные авторы мне понятны, а НЕКРАСОВА — не могу. Когда доходит до «Кому на Руси жить хорошо» — тупик: через меня это произведение не проходит, я не понимаю, что дети должны для себя из него взять, а значит, и детям непонятно.
— Что для тебя оскорбительно?
— Когда приходят неготовыми на урок. Ох, я тогда сержусь! Всегда новым ученикам объясняю: если произведение не прочитано, на урок ко мне приходить не нужно. Прочитайте, даже если вам что-то непонятно. Вот «Тарас Бульба», которого я обожаю. В начале урока прошу рассказать, что они узнали и как им читалось. Им было скучно, через половину терминов они не продрались, очень много украинской речи, за что воевали казаки — непонятно, Тарас Бульба — необоснованно жесток. И тот же опрос провела в конце урока. Оказалось, что это произведение стало для многих отправной точкой, превращающей Гоголя в их любимого автора, и единственный литературный герой, которому бы они поставили памятник, — это Тарас Бульба. В этом он даже Му-Му победил.
Или «Мёртвые души» не хотели читать, но я рассказала, что Гоголь строил свой роман по принципам «Божественной комедии» Данте: ад, чистилище и рай. Ад — это первый том, чистилище он сжёг, а к раю даже и не приступил. По сути мы сейчас в аду, и никто не нашёл, через какое чистилище нам пройти, чтобы отсюда выбраться. И когда мы провели параллели, нарисовали круги ада, они прочитали не только «Мёртвые души», но и ДАНТЕ.
У меня есть сочинения, которые я отсканировала и повесила на стену, чтобы напоминать себе, для чего я это делаю. В одном из них ребёнок написал «Если бы сейчас при мне Гоголь сжигал второй том, я бы ловил его за руки и выхватывал листы из огня». Для меня — это много.
— А часто приходится напоминать себе, для чего ты это делаешь?
— Так ведь разные дни бывают. В школе ты всегда на качелях: сегодня думаешь «всё, увольняюсь!», а на следующий день уже «Господи, как хорошо, что я здесь работаю!». Дети могут и возвысить, и так мордой шмякнуть…
Я обожаю, когда они включаются в работу, думают. Иногда разделяемся на несколько групп, и каждая защищает свою точку зрения. Так мы с ними по-новому прочитали «Грозу» ОСТРОВСКОГО. Вот почему Катерина — это луч света в тёмном царстве? Извините! Я на неё сейчас смотрю с позиции своих сорока лет, матери взрослого сына. Привёл бы он такую Катерину, которая его не любит, смотрит на сторону… Не уверена, что я вела бы себя хотя бы как Кабанова. Наверное, хуже. Но мы, конечно, и привычную нам точку зрения Добролюбова рассмотрели, а потом вышли на семейные ценности.
Или урок по лермонтовскому «Маскараду», где они поделили роли — разобрали персонажей плюс судья, прокурор, адвокат и свидетели. Идея была моя, но реализация полностью детей. Я смотрела и ждала — смогут они без моей помощи выйти на то, что Арбенина нельзя винить? Вышли. Пришли к тому, что виновны и время, и окружение.
Литература детям для этого. Они уже не говорят о человеке однозначно, хороший он или плохой, они судят по поступкам. Это много. Некоторые к такому за всю жизнь не приходят.
И часто на уроках мы спорим обо всём, что касается сегодняшнего дня, ищем аналогии в литературе, аргументируем свою точку зрения. Не могу сказать, что мы выводим универсальные рецепты: как стать счастливым, как выйти замуж, как никогда не ошибаться. Но по крайней мере они умеют сопоставлять и анализировать, к жизни относятся без иллюзий, книги читают. Поверь, это уже немало.
Александра КАЗАНЦЕВА