Трое ловили птиц, а он должен был надевать на них кольца. Металл колец был жёстким, к утру аспирант обломал все ногти, в кровь сбил пальцы, но несколько сотен уток окольцевал. И ведущий специалист СССР по миграциям птиц согласился стать его научным руководителем.
Через несколько лет этот аспирант впервые выяснит пути миграций птиц в Красноярском крае, и окажется, что вопреки учебникам, не все птицы осенью улетают на юг. Мало того, обитательницы левого и правого берегов Енисея зимуют в разных странах.
О странностях в жизни людей и птиц мы говорили с доктором биологических наук, профессором, заведующим кафедрой прикладной экологии и ресурсоведения СФУ А.П. САВЧЕНКО.
— Александр Петрович, как люди становятся зоологами?
— Есть два пути. Первый, скорее, городской: дети с удовольствием ходят в юннатские кружки, дома у них есть питомцы. И после окончания школы они приходят изучать любимых бабочек и хомяков.
— Вы именно так пришли?
— Нет, меня привёл второй путь, классический мужской, — через охоту. Практически все наши учёные-зоологи начинали мальчишками приобщаться к природе через походы, рыбалку и охоту. Тут главное — вовремя приоткрыть ребёнку эту дверь.
— Ваш отец был заядлым охотником?
— Он был учителем географии в школе плюс — да, рыбак и охотник. И я, начиная с 3-4 класса, часто бывал в тайге, знал, как обращаться с ружьём.
— А первую охоту помните?
— Конечно. У меня первым был рябчик, которого я три дня добывал. Утром рано приезжали с отцом в тайгу, он задавал примерный маршрут и место встречи, наставлял: «Если где-то заблудишься, ориентируйся по ручьям и речкам, они впадают в Енисей», и мы расходились в разные стороны. С собой — рюкзак с продуктами: фляжка молока, хлеб, мёд и варёные яйца. Я долго искал своего рябчика, потом долго скрадывал — то есть подбирался на расстояние выстрела. Птица же человека увидела — перепорхнула раз, другой — и всё, улетела. Вечером встречаемся: отец с дичью, я пустой. Обидно. Зато, подстрелив, нёс гордо и торжественно. А дома мама поздравила с первой добычей, такое запоминается.
Сегодня, когда у меня самого старшему сыну 35 лет, понимаю, как мой отец тогда беспокоился за меня. И благодарен ему за доверие.
— Сколько вам было лет?
— Двенадцать. Диковато по современным представлениям, да? А во времена моего детства у многих сибирских мальчишек, живущих в селе, было собственное ружьё, с которым они ходили в лес. Первое мне отдал отец, второе купила мама в обычном хозмаге леспромхоза. Сегодня кажется немыслимым ребёнку доверить оружие, а ведь в Сибири эта традиция была испокон веков. Чтобы взрослый охотник белке в глаз попадал, его учили стрелять с 10-12 лет.
Когда я уже взрослым работал на Севере, меня поразило, насколько там самостоятельны дети. В 12 лет мальчишка уже должен топором срубить свою первую избу из круглого леса. А к 20 годам его вообще отселяют километров за сто от родителей, чтобы жил своей судьбой. Такие особенности жизни в Сибири — она приучает к самостоятельности с ранних лет. В современных же деревнях, конечно, уклад жизни изменился. Иное стало отношение и к оружию.
— А это неправильно?
— Сложный вопрос. Паспорт подросток получает в 14 лет, жениться может с 16, а на первую охоту ему можно отправиться только в 18? Чем старше человек, тем сложнее ему привить бережное отношение к природе. Мы с детства жили тайгой, и к 8-9 классу, естественно, все мальчишки мечтали стать охотоведами.
— Что же в этом естественного?
— В то время активно работали промысловые хозяйства, заготавливавшие пушного зверя. А организовывал работу охотовед, и мне тогда казалось, что лучше профессии в мире нет. Он ведь и исследования проводит, и наблюдает за зверями в естественной среде, и охраняет их от браконьеров. Готовили охотоведов тогда только в Иркутске и в Кирове, а конкурс был — до 15 человек на место.
Но к моменту моего выпуска из школы произошло несколько стычек с браконьерами, в которых погибли охотоведы. И родители были категорически против выбора этой профессии. Для меня это просто катастрофой стало. С отцом нашли компромисс: зоологи тоже занимаются зверями, а в Красноярском пединституте есть биологический факультет...
Дальше уже судьба вела: на первом курсе познакомился с Тимофеем Антоновичем КИМОМ, собиравшим здесь материал для докторской по орнитологии. С Александром Алексеевичем БАРАНОВЫМ, который стал моим первым научным руководителем. Всегда вокруг него кипела жизнь, он просто притягивал к себе.
После второго курса, по рекомендации А. Баранова, ведущий орнитолог Лео Суренович СТЕПАНЯН, формировавший в Москве экспедицию на Курильские острова, взял меня на остров Кунашир. Именно после той поездки понял, что нужно заниматься орнитологией (поначалу хотел, как многие парни, специализироваться на крупном звере).
Диплом был посвящён хищным птицам хребта Танну-Ола, пограничного с Монголией, где мы вместе с А. Барановым собирали материал.
Впечатляет, когда находишь гнездо, скажем, орла-беркута размером в три письменных стола, видишь яйца, из которых скоро вылупятся птенцы…
— Но это, наверное, только издалека, в бинокль?
— Почему? Беркут — птица осторожная, она в случае опасности с гнезда слетает и наблюдает издалека. Вот совы — те да, могут и напасть, защищая гнездо, особенно, бородатые неясыти.
Увидеть это, потрогать — очень мудрый ход научного руководителя. К тому же птицы для начинающего — сложная группа, только 380 видов плюс половой диморфизм, различия в сезонных нарядах; получается 800-900 образов. Такое обилие может и отпугнуть.
Тогда это было просто — в экспедицию съездить. Сегодня мы студентов даже в Туву отправить не можем. А это ведь золотое дно для исследователя. Стык фаун, представьте: на сравнительно небольшой территории можно встретить верблюда, северного оленя, снежного барса и сарлыка (як, почти как тибетский). И такой уникальный регион практически не исследован! Для сравнения: во Франции выходит 20 толстых глянцевых журналов только о вальдшнепе (охотничий кулик).
— Вы — человек увлечённый и, конечно, считаете, что научные исследования в орнитологии необходимо финансировать. Но какую практическую пользу это может принести обществу?
— Если говорить о теоретическом аспекте, то одна из серьёзных проблем — как происходила эволюция, как сейчас формируются новые виды, как они осваивают территории. Птицы более доступны в сравнении с другими представителями животного мира, поэтому многие положения современной биологии изучены и смоделированы как раз на птицах, а потом распространены на всё остальное. Положим, та же биохимия: как у птиц происходит накопление жиров? Как работает механизм липидного обмена? Где птицы берут воду во время перелёта?
По большому счёту, человек сам ничего или мало что изобрёл, в основном, подсмотрел у природы, разобрался и адаптировал под себя.
Теперь прикладные аспекты Вы знаете, какую опасность представляет для обшивки современного пассажирского лайнера среднего размера птичка? Это примерно как пушечный выстрел. Поэтому серьёзная проблема сегодня — оценка орнитологической обстановки в районе взлётно-посадочной полосы и испытание приспособлений, которые решают проблему птицеопасности.
Следующая тема — распространение особо опасных инфекций мигрирующими птицами. Директор Института вирусологии академик Дмитрий ЛЬВОВ сравнил птиц с гигантским насосом, дважды в год перекачивающим паразитов с континента на континент. Там, в птичьей среде, появляются новые штаммы, к которым у человека нет иммунитета. Некоторые, как субтип H5N1, названный птичьим гриппом, особенно опасны. Потому что постоянно предпринимают попытки перейти от птиц, являющихся их природным резервуаром, к людям. Массовых смертей от так называемого птичьего гриппа не было, поскольку вирус пока не смог преодолеть межвидовой барьер. А вот если бы он стал передаваться воздушно-капельным путём, нас бы накрыла пандемия, сравнимая с испанкой.
— Получается, что мамы, которые умиляются, когда их дети с ладошки кормят голубей, рискуют их здоровьем?
— Да. Тем более что новые гриппозные формы поражают в 70% случаев именно детей. Но у нас даже власти относятся к проблеме легкомысленно. Например, перекрёсток Мира-Сурикова рядом с церковью — там же пройти невозможно из-за голубей и их помёта. В Москве такого давно нет. Понятно, что никого уничтожать не надо. Просто не стоит регулярно подкармливать птиц в местах скопления людей: на остановках, во дворах, на детских площадках. Для этого есть лесопарковая зона. Или сделайте кормушки в отдалении, чтобы исключить контакт с птицами.
— Охотничьи виды птиц тоже не безопасны?
— Конечно. Для охотников мы разработали памятки с простыми правилами. Прежде всего, обработку дичи следует проводить в полевых условиях и обязательно утилизировать отходы. Закопав перо, внутренности птицы вы решаете проблему распространения вируса. С мясом ещё проще: вирус погибает при температуре 70 градусов, то есть в процессе приготовления пищи.
Вот, кстати, следующее направление применения орнитологии — охотничьи цели, рационально разработанная система квот и лимитов. Определяются виды, на которые можно охотиться, устанавливаются сроки и т.д.
— Сегодня к охоте изменилось отношение, это, скорее, хобби, а не способ добыть пропитание.
— Не соглашусь. В деревнях и сейчас охотятся, чтобы обеспечить семью мясом.
— В Красноярске я мяса дикой птицы в продаже не видела.
— Потому что у горожан нет спроса на дичь. Кроме того, сейчас нет государственных охотничьих хозяйств и отлаженной системы заготовок, а значит, нет и поставок. Но в ресторане и сегодня можно заказать, например, рябчика.
— За космическую цену?
— Любая экологически чистая продукция во всём мире стоит дороже. Ведь мы все знаем, что курятина, которая производится промышленным способом, уже входит в список не лучших для человеческого организма продуктов. И если дома есть дети, кормить их желательно натуральными продуктами, в том числе — дичью. Горожане, выезжающие на охоту, это, думаю, знают, поскольку они — достаточно продвинутая часть населения.
Охота и сама сегодня дорогое удовольствие, которое позволить себе могут немногие. Тут и наличие подходящего автомобиля, ГСМ, снаряжение, патроны, путёвки… В Новосибирской области подсчитали, что день весенней охоты обходится горожанину в девять тысяч рублей.
С орнитологией связана и задача сохранения биологического разнообразия. Каждый вид — это маленький кирпич в большой стене, и если исчезнет-выпадет один кирпичик-вид, потом второй, третий, — однажды рухнет вся стена. То есть биологическое разнообразие — это фундамент нашей цивилизации.
Помните, китайцы вели борьбу с воробьями? В 1958 году в Китае решили, что воробьи наносят убыток национальному хозяйству, съедая часть урожая пшеницы. Выяснилось, что птицы не могут находиться в воздухе дольше 20 минут, поэтому, просто не давая приземлиться, воробьёв загоняли, и те замертво падали на землю. В ходе этой кампании уничтожили около трёх миллиардов птиц. Через год урожай был лучше, но расплодились гусеницы и саранча. Результат — голод и гибель более 10 миллионов человек. Чтобы восстановить природный баланс, Китай потом закупал воробьёв в соседних странах.
— То есть воздействие на животных — это своего рода биологическое оружие?
— Да, и в середине двадцатого века на правительственном уровне в ряде стран разрабатывались программы ведения войны с использованием пернатых. Птиц выбрали благодаря их способности перелетать с континента на континент. Потом, правда, были подписаны международные соглашения, запрещавшие биологическое оружие, но я уверен, разработки продолжаются и сегодня.
И тут огромное значение имеет знание миграционных маршрутов животных.
— Как раз тема вашей диссертации. Почему вы заинтересовались этим направлением исследований?
— Тоже судьба. Отслужив в армии, хотел заняться исследованием водно-болотных птиц: утки, гуси, кулики... Поехал на монгольское озеро Убсу-Нур, северная оконечность которого находится на территории Тувы. Но мой рейс в Кызыле задержали, и пока решались транспортные проблемы, я познакомился с учёным, занимавшимся проблемами миграции птиц. За пару вечеров вынужденной остановки он меня буквально заразил идеей изучения миграций. Поделился методиками, которые были на тот период наработаны, отдал свои сети для отлова птиц, и на Убсу-Нур я поехал уже убеждённым миграционщиком. А за научным руководством новый знакомый посоветовал обратиться в Казахстан, к директору Института зоологии АН Э.И. ГАВРИЛОВУ, который в азиатско-тихоокеанском регионе был ведущим специалистом по изучению миграций птиц.
На моё письмо Гаврилов ответил: не возражаю, но прежде мы должны лично встретиться. Я поехал в Казахстан, и первая же ночь там стала моим боевым крещением. На одном из озёр мы всю ночь кольцевали уток. На следующий день Эдуард Иванович согласился руководить моей работой.
Чтобы заниматься миграциями, нужно отлавливать не 5-10 и не 100-200, а десятки тысяч птиц. Как? В крае всё нужно было начинать с нуля! В том числе шить огромные ловушки.
Но тогда найти рыболовную дель (сетематериал), из которой эти ловушки шили, было очень сложно. Её распределяли по рыболовным хозяйствам и промысловым базам. Выручил Гаврилов: со склада академии наук отдал четыре тюка дели.
В Красноярске сложилась команда, спасибо В.М. и З.Г. ГОЛЬДАМ (опять жизненная удача, с этими людьми связан мой переход в университет). Тем же летом на озере Хадын (Тува) мы раскроили и сшили пару этих самых ловушек, конструкции которых я запомнил в Казахстане. Когда осенью я отправил их фото Гаврилову, тот даже не понял, что на фото не его ловушки, а наши.
В первый сезон мы, четыре мужика, пластались чуть ли не круглосуточно и поймали 500 птиц, но в следующем году — уже 9 000 птиц. К этому времени наш арсенал пополнился различными типами ловушек, путинных сетей и сетей с ракетами, управляемыми дистанционно. Потом был рекорд, когда за год мы поймали 30 000. Ловили и кольцевали примерно 180 видов птиц. За четыре-пять лет вышли на третье место в СССР по объёму отлова и мечения птиц.
— И что это дало региону?
— Мы впервые получили карту миграционных путей, территориальных связей, поняли, куда и в каком количестве улетают наши птицы на зимовку.
— Где же зимуют наши птицы?
— Ещё раз обращу внимание на уникальность нашего региона. По долине Енисея проходит зоогеографическая граница Палеарктики, Евразии. Именно Енисей делит континент на два огромнейших куска. И если говорить грубо, то птицы, населяющие левобережье, летят на запад и юго-запад. Часть летит в Европу, вальдшнепы, например, улетают во Францию (и французские охотники добывают в год порядка двух миллионов сибирских вальдшнепов). Основная масса летит через Новосибирскую область, Алтай, Казахстан в Индию и Пакистан. С правого берега летят через Байкальский регион на зимовку в Китай, Юго-Восточную Азию и даже в Австралию, как, например, таймырские кулички-краснозобики и песочники-красношейки.
Эта схема интересна ещё и тем, что большинство мигрирующих птиц повторяют путь своего былого расселения. Есть виды, например, обыкновенные каменки, которые расселились на американском континенте, освоились там, но на зимовку в Африку летят всё равно через Красноярский край. Такую картинку мы получили благодаря кольцеванию. Заниматься профилактикой инфекционных заболеваний, связанных с трансконтинентальными перемещениями птиц, не зная всех этих территориальных связей, невозможно.
Или возьмём запрет на весеннюю охоту, которого мы пытаемся добиться. Численность водоплавающих птиц, в первую очередь, популярных чирков, в Красноярском крае сократилась в 4-5 раз. Виды, которые раньше были массовыми, например, лысуха, предложено включить в новую редакцию Красной книги РФ. И если во время осенней охоты гибнут чаще молодые и даже ослабленные особи, то весной отстреливают так называемое воспроизводственное ядро, что, безусловно, приводит к сокращению общей численности птиц.
— Так почему же не запрещают весеннюю охоту?
— Учёные настаивают на запрете, но когда появляются коммерческие интересы, научные отстоять сложно.
Есть ещё такой нюанс: на местную птицу весной охоту закрывают, а вот перелётную добывать можно, мол, всё равно не наша, пролётная! И как дополнительный аргумент: что мы не добудем, всё равно китайцы съедят. Но, во-первых, за последнее десятилетие Китай стал другой страной. Если посмотреть карту охраняемых территорий Китая, то от красных меток, обозначающих эти зоны, в глазах рябит. Они создали природоохранный каркас и бережно относятся к сохранению ресурсов. Более того, у них очень жёсткое природоохранное законодательство: если у нас за грубые нарушения предусматривается штраф и лишение права охоты, то там — уголовное наказание с продолжительными сроками заключения.
Благодаря миграционным картам мы знаем, что на нашем севере пока действительно большие запасы уток, порядка 9 миллионов, но это только до широты Енисейска. А примерно 100 000 охотников из 123 000 зарегистрированных живут и охотятся значительно южнее Енисейска, где численность уток составляет около 800 000, а в последние годы — не более 650 000. Такая вот арифметика получается.
Кстати, миграционные карты — это стратегическая информация. У американцев в 1970-е на Филиппинах была военно-морская база, где учёные занимались как раз составлением карт миграционных маршрутов птиц востока СССР. По этой истории даже художественный фильм сняли — «Комитет девятнадцати». Я держал в руках результат их работы — толстый атлас с подробными картами, составленный под руководством профессора МакЛюра по итогам кольцевания 3,5 миллионов птиц. Замечу, что в 1980-е годы даже простые топографические карты могли быть либо для служебного пользования, либо под грифом секретно.
Позже работы по изучению миграций на территории России проводились в самом её подбрюшье — в Монголии. Монгольские орнитологи работают сегодня благодаря финансированию США. Возможности у них такие, что нам и не снились. Они кольцуют ошейниками с микродатчиком, слежение за которым осуществляется через спутник. При таком методе не нужно отлавливать тысячи птиц, вполне достаточно, например, 150. В любой момент можно посмотреть, где находится каждая из птиц и что с ней происходит. Но один такой ошейник стоит около 3 000 долларов. Снова всё упирается в финансирование.
21 августа прошло совещание по проблеме биологического разнообразия. Его проводили Дмитрий МЕДВЕДЕВ и министр природных ресурсов и экологии России Сергей ДОНСКОЙ. Приоритетной государственной политикой в области экологии определено сохранение редких исчезающих видов животных. Надеюсь, будут предприняты какие-то действия и конкретные шаги.
Правительство края раз в десять лет делает переиздание Красной книги Красноярского края, вносит туда обновления. В последнем издании 2012 года у 40% птиц из этой книги не определён даже статус их редкости. То есть сегодня никто точно не знает, сколько этих птиц осталось в природе. К сожалению, слова «сохранение биологического разнообразия» всё чаще превращаются лишь в популярный слоган, не более того.
— А сколько учёных-зоологов сегодня в нашем регионе?
— От Кызыла до Норильска осталось 6 докторов наук, и большинству уже за 70. А молодёжь набрать не
можем.
— Нет желающих?
— Нет мест. В этом году в аспирантуру на 8 направлений по биологическим наукам было выделено всего 6 мест. На край, где такие природные ресурсы!.. Но это уже отдельная тема.