Два троллейбуса и трамвай

— Почему вдруг в поле вашего внимания попали музыканты французских королей?

— Случайно! Однажды, работая в рукописном отделе публичной библиотеки Санкт-Петербурга, я сделал важное открытие. Вы что-нибудь слышали о гармонической музыке? Это европейская традиция, которая существовала у нас до середины XIX века. Потом исчезла, всё вытеснил романс. Ещё Михаил Иванович ГЛИНКА писал: «Во время ужина обыкновенно играли русские песни, переложенные на две флейты, два кларнета, две валторны и два фагота. Эти грустно-нежные, но вполне доступные для меня звуки мне чрезвычайно нравились… и, может быть, эти песни, слышанные мною в ребячестве, были первою причиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную русскую музыку».

На это маленькое свидетельство наши историки обычно не обращают внимания, а между тем ансамбль, обозначенный Глинкой, был самым популярным типом домашних усадебных и помещичьих капелл в России XVIII — первой половины XIX века.

В Европе ансамбль духовых инструментов из двух флейт, двух кларнетов, двух валторн и двух фаготов назывался Harmonie musik, musique d`harmonie, harmonie; в русской терминологии — гармоническая музыка. Но в нашей стране она не сохранилась, за исключением трёх-четырёх произведений (в Европе известно их более четырёх тысяч). Замечу: как только я попытался термин «гармоническая музыка» использовать в России, это вызвало бурю насмешек и негодования среди наших теоретиков. Но наконец они унялись, и термин постепенно входит в оборот.

Так вот, в библиотеке я нашёл единственную российскую коллекцию — собрание князя Николая Борисовича ЮСУПОВА, более 50 сочинений.

Это было почти чудо. Открытие признали национально значимым, на исследование дали грант Президента РФ.

— И как же вы им распорядились?

— Когда в начале 2000-х годов я начал заниматься гармонической музыкой, то много работал в архивах. Особенно интересно было посмотреть рукописные вещи и понять, почему во Франции, где именно духовая инструментальная культура всегда лидировала, нет гармонической музыки?

Я начал поиск с изучения издательских каталогов в Национальной библиотеке в Париже. В этих каталогах XVIII века видно, кто и что издал, и можно предположить, где искать. Например, есть имена, и очень известные, как например Франсуа ГОССЕК, основоположник французского симфонизма. Я подумал, что он точно не мог пройти мимо этого жанра. Предстояло найти рукописи нескольких его сочинений, о которых я знал. И я их нашёл, но… здесь вышла довольно забавная история.

Скопировать без соблюдения определённых формальностей там нельзя — авторское право, а на бумажную волокиту ушло бы время, которого у меня не было. Мне библиотекарь говорит: «Я очень хочу вам помочь, но не могу. Это почти уголовное дело». Потом подумала немного и спрашивает:

— А вы откуда?

— Из России!

— А-а! Так бояться нечего — этого всё равно никто никогда не узнает, да и проверять не станут.

Она тут же всё мне откопировала. Вот так я получил автографы Госсека, например.

— Значит, до сих пор в мире впечатление о нашей стране как об отсталой?

— В культурном и музыкальном смысле — да.

— Итак, вы занялись французской музыкой XVII века…

— Это особый мир, необычайно притягательный. Никогда не смог бы его постичь без помощи и поддержки одного из основоположников истории французской музыки Марсель БЕНУА (ей сейчас 92!). Она щедро поделилась со мной бесценным опытом и редкими документами. В её посылке я нашёл докторскую диссертацию, где описывались традиции, бытовая и профессиональная культура французских музыкантов XVII века, а ещё… порядка 500 страниц просто документов без комментариев.

Это были выписки королевского секретариата, жалованные грамоты на место, на должность и т.д. Она 15 лет всё это выписывала из архивов!

И тут я понял, с чего начинается историк. Потому что пересказы, интерпретации и трактовки, которые приведены в некоторых учебниках, не стоят и трёх копеек. Историк должен обладать кругозором, а у нас музыкальный историк — только музыкальный, а это неправильно — он не знает контексты.

Всё, что я прочитал, захотелось перевести на русский... По ходу дела возникала масса вопросов. Например, откуда брались королевские музыканты, служившие при дворе? Где их учили?

Оказывается, королевские музыканты — выходцы из городских музыкантов, и для того, чтобы им играть за пределами двора (на похоронах, на банкетах, где хорошо платили), они обязательно должны были состоять в профессиональной корпорации. В противном случае у них ломали инструменты и отовсюду изгоняли. Так я вышел на корпорацию «Братство Святого Юлиана», вне которого понять придворную музыку невозможно. Это потребовало отдельного исследования и заняло шесть лет. В итоге получилась книга, посвящённая музыкантам королей Франции, — единственный в России труд такого рода, а из неё потом выросла масса побочных исследований.

— У вас хорошее знание языка?

— В своё время я окончил французскую спецшколу, где умели деликатно воспитывать любовь не только к своей, но и к чужой культуре. Мы учили не только язык, но и французскую литературу, историю, географию, даже… математику. Сейчас другие методики, всё другое! А ведь не понимая цивилизации, ты не понимаешь и что делать со знанием языка… Я же много общаюсь с зарубежными коллегами, читаю и перевожу лекции и семинары, с удовольствием перевожу со старофранцузского.

Любовь к французской культуре — это и от мамы. Она начинала учительницей французского в сельской школе. Потом, так сложилось, всю жизнь преподавала на филфаке МГУ русский как иностранный (вместе с двумя коллегами они организовывали первую в стране кафедру такого профиля), а однажды её пригласили в Сорбонну на два года. И потом любовь к Франции согревала её всю жизнь, хотя преподавала она и в Германии, Швеции, Финляндии…

Я стараюсь работать главным образом с первоисточниками, чтобы представить нашему читателю то, что люблю и что мне кажется важным для восполнения, пусть и очень скромного, общей картины европейской культуры. Например, только что опубликовал большую статью о том, как трубачи начинали исполнять БАХА. Дело в том, что барочная техника игры на трубе была полностью забыта. И в XIX веке, когда тот же МЕНДЕЛЬСОН начал Баха возрождать, никто и понятия не имел, как это можно сыграть на трубе? Думали, что Бах писал для каких-то неведомых труб или рожков… И как люди к этому пришли, я описал в этой статье.

— Они нашли эти старые трубы?

— Нет, изготовили новые! И лишь к концу XIX столетия талантливые исполнители смогли сыграть, а публика, наконец, услышать некоторые великие сочинения в их подлинном звучании. Все поняли, насколько красиво это звучит, и главное — другим инструментом трубу не заменишь!

А знаете, когда в России впервые записали второй Бранденбургский концерт Баха? В 1962-м! Казалось бы, сейчас на YouTube мы слушаем миллион записей Второго концерта с высокой трубой. А до 1962 года у нас даже инструментов таких не было… Мы не знали, как играли Баха, на каких трубах. Это к вопросу о музыкальной просвещённости… Кстати, впервые запись была сделана Ленинградским камерным оркестром, а солировал великолепный трубач Валентин МАЛКОВ.

— Валерий Владимирович, у вас такая богатая биография… Говорят, в молодости вы пели в церковном хоре?

— Я действительно служил певчим в храме «Нечаянная радость» в Марьиной роще в Москве. Это были годы учёбы в аспирантуре, кажется 1980-1983. Регентом был мой товарищ, он меня и пригласил. Я поначалу ровно ничего не понимал в службе. Но со временем приобрёл бесценный опыт: понятие о религиозной этике, об истории литургии, её сути, чинопоследовании, знание и понимание евангельских текстов и молитв, смысла обрядности и т.д. Всё это лишь через годы как-то естественно стало частью мировоззрения и ключиком к пониманию христианской культуры. Интересно, что тогда начальство из Гнесинского института, а иногда и из консы, отслеживало певчих-студентов, их всячески гнобили и даже отчисляли. Потом эти же гонители стали неистовыми православными.

— Вы ещё и аранжировщик, и дирижёр…

— Интерес к оркестровке возник в детстве, когда играл в духовом оркестре Дома пионеров. Ещё и ноты толком не умел писать, а уже вокруг меня звучали инструменты, и мне было жутко интересно взять какую-нибудь музыку и разложить на эти инструменты… Позже, в консерватории, педагог говорил обо мне так: «Может соединить два троллейбуса и трамвай, и это будет звучать...».

Лекция-концерт в КГАМиТ

Когда появлялась возможность дирижировать симфоническим оркестром, это было замечательно. Например, мне удалось впервые представить в России симфонии вышеупомянутого Франсуа Госсека. Кстати: свой первый концерт в симфоническом оркестре я сыграл с дирижёром, очень даже вам известным — Иваном ШПИЛЛЕРОМ. Это было ещё до его работы в Красноярске.

На дворе 1972 год, Иван Всеволодович дирижирует Московским государственным симфоническим оркестром. Программа — простейшая, но мне всего 20 лет, и я впервые играю партию первого кларнета в профессиональном оркестре. Перед началом дирижёр походя бросает: «Не волнуйтесь, всё будет нормально…». Подходит моё соло. Иван прекращает дирижировать, складывает руки ладонями вверх, будто держит хлеб-соль, и с поклоном обращается ко мне. Фу, слава богу! Он улыбается и продолжает дирижировать. После этого страх прошёл, хотя злющих и надутых маэстро встречал с избытком. Шпиллер всем нравился, и однажды мой друг мне сказал:

— Знаешь, как он размечает партитуру? Он пишет: улыбнуться первым скрипкам, строго посмотреть на фагот, подмигнуть виолончелям…

— Да ну, брось! — и мы стали охотиться за его нотами. Но он обычно забирал их с собой. А «ветераны» подтверждали: очень может быть, он часто в одном и том же месте улыбается!

Вообще дирижёры не часто идут на доброе сотрудничество, больше склонны к «безоговорочной капитуляции». А я и сейчас не знаю, как «правильно». Агрессии во мне нет, а доброта порой провоцирует фамильярность…

Что касается практической музыки, то я умею довольно многое, и когда мне нужно было зарабатывать на жизнь, это пригодилось. Например, в 80-е и начале 90-х годов я делал массу аранжировок для оркестров Центрального телевидения и Всесоюзного радио, для театров, Государственного духового оркестра.

— А в театре вы как оказались?

— Начинал там работать в качестве музыканта, потом музыкальным руководителем, дирижёром. Страшно повезло! Когда я работал в театре им. Моссовета, там играли великие Ростислав ПЛЯТТ, Леонид МАРКОВ, Вера МАРЕЦКАЯ, Георгий ЖЖЁНОВ. Ничего не понимая в сути театра, только интуитивно чувствовал масштабы личностей: обожал Плятта, побаивался Раневской, восхищался БОРТНИКОВЫМ. В «Школе современной пьесы» (рубеж 90-х — 2000-х) работал с замечательным Львом ДУРОВЫМ. Общение с ним — это подарок судьбы…

Гармония есть не только в музыке...

Дуров — человек очень совестливый, добрый, но сдержанный и закрытый. Его открытость для телекамер, для публики на концертах, где он обычно рассказывает одни и те же «обкатанные» байки. О важном и серьёзном говорит редко. Но этически он человек безупречный. Хорошо помню наши первые гастроли в Израиль. Продюсер предложил: хотите, после спектакля поедем на Красное море? Но туда ехать — ночь автобусом, и возвращаться — тоже в автобусе. Люди замялись. Посмотреть Красное море хотели все, но и устали сильно. Молчание. Я говорю: «Тяжеловато…». И тут Лев Константинович, только что перенесший инсульт (ещё даже зрение полностью не восстановилось), как рявкнет: «Ты молодой, боишься ночь не поспать, силы он, видите ли, будет экономить, артист…. (ненормативная лексика)». Этого, конечно, никто не ожидал, он обычно мягкий да пушистый. Но уж не мне с ним спорить. «Я, — говорю, — готов, поехали». Тут и мои музыканты единодушно согласились (скорее — подчинились).

Часа в два ночи автобус останавливается у ресторанчика посреди пустыни, у бензоколонки. Заходим перекусить. Дуров подсаживается ко мне и просит у официанта два стакана водки. Берёт один, говорит:

— Ладно, не обижайся.

— Да вам же нельзя!

— Ничего, сегодня можно.

В Большом театре, где совсем недолго стажировался, работал рядом с Борисом ХАЙКИНЫМ. Какой блистательный, тончайший профессионализм! В нём было море обаяния, дружественного спокойствия, самоиронии (у дирижёров, мне кажется, её вообще не бывает)…

С юности влюбившись в драматический театр, я смог осуществить некоторые свои мечты, поработав музыкальным руководителем в областном ТЮЗе, МХАТе им. А.М. Горького, театре им. Е.Б. Вахтангова, «Школе современной пьесы»… Признаюсь, я здесь не только дирижировал, но и сочинял. Мне в молодости казалось, что я особенно хорошо чувствую музыку, которая должна сопровождать именно драматическое действие.

— Каким попутным ветром вас занесло в цыганский театр «Ромэн»?

— Это тоже был чудный театр, в те годы очень популярный, совсем не академический, но такой живой и темпераментный! Часто артисты сами не знали, когда кончится танец — всё же шло по настроению. Поэтому один из актёров делал условный жест: сейчас заканчиваем. Николай СЛИЧЕНКО, руководитель театра, — невероятно талантливый человек! Его публика на руках носила — буквально! Но сказать об этой моей работе кому-нибудь в консерватории — боже упаси! Осудили бы: фи, как вульгарно!.

— Работали вы и на телевидении. Что вспоминается?

— На телевидении я сначала делал обзор прессы на Первом канале. Наша редакция располагалась в Доме правительства. Там я познакомился с редакторами, операторами, вошёл в эту профессию. Следующее место моей работы — телецентр Министерства обороны, где я готовил военную программу. Потом уже работал на московских каналах и в телекомпании «Мир». С особым удовольствием делал программу «Как живёте, москвичи?». Я сам выбирал персонажей, будь то старый голубятник, искусный повар или приходской священник (фильм «Отец Алексей»).

Один из таких героев — знаменитый хирург-травматолог, профессор Владимир НИКОЛЕНКО в Центральном военном госпитале им. Бурденко. Никак не хотел он сниматься, а когда согласился — закрылся, всё о прогрессивных хирургических методиках рассказывает и как по кусочкам раненых собирают. Но — разговорил. В числе прочего спрашиваю:

— Вы что больше цените в молодых коллегах, профессионализм или доброту?

И думаю: конечно, вопрос глупый, ответ я и сам знаю. Но не так повернулось.

— Если человек не дурак, профессии я его научу. А доброте — вряд ли. А вы знаете, что у доброго хирурга больные быстрее выздоравливают? Это, заметьте, научный факт! Так что доброта врача — дорогого стоит.

А он — полковник, прошёл все горячие точки и сколько солдат вытащил с того света!

— Вы, — говорю, — наверно, очень крепкий человек, ведь нагрузки огромные у военного хирурга!

— Ничего, не жалуюсь. Только, бывает, спина болит. Межпозвоночные грыжи.

— Но это как-то лечится?

— Лечится, как же. Мой помощник вам расскажет, как лечиться надо. А мне иногда от боли хочется в окно выпрыгнуть.

— Как же вы живёте?

— Да ничего, побеждаем пока. У меня ведь сын маленький, мы с ним вдвоём живем.

Не стану пересказывать дальше этот диалог (всё-таки там много личного), но неловко мне стало, и жить захотелось дальше. Хотя таким, как он, мне и не стать…

— Валерий Владимирович, мне намекнули, что вы ещё и страстный аквариумист. Неужели правда?

— Увлечение аквариумом началось в 11 лет, когда впервые попробовал сделать искусственное оплодотворение икры простых рыбок — данюшек (сейчас бы не решился, а тогда — море по колено!). И где бы ни жили, как бы ни было бедно и скудно, всегда у меня был хотя бы маленький аквариум.

С тех пор каких только рыб не держал, кого только не разводил, но сталкивался с тем, что даже редкий разведённый вид некуда девать. А вскоре занялся гидроботаникой, это целый огромный мир науки и филигранного искусства. Здесь и биология, и вековая культура, и дизайн, и мода. Не могу себя назвать крупным мастером, но кое-что иногда получается. У меня, например, замечательно растут мадагаскарские апоногетоны, зато нимфеи не цветут никогда (аквариумисты меня поймут), так что успехи очень относительны. Зато можно дать большую волю фантазии, попробовать что-то новое, испытать советы «стариков», восхититься виртуозными мастерами. Слава богу, в Москве сейчас очень многое доступно, везут дикие растения, новые виды рыб. Любимое занятие никогда не может надоесть — как и знакомства с новыми интересными людьми.

Занимался я и птицами (канарейками, амадинами, соколами, держал орлана-белохвоста). Отовсюду привозил растения — из Египта, Индии, Туниса, из Италии и Франции. Это, конечно, смешное дилетантство, но интересно вырастить что-то красивое и необычное. Иногда получается.

— Ваша тайная мечта?

— Написать книжку про Эдуарда БАГРИЦКОГО. Раньше думал: почему так люблю его стихи, даже слабые? Еду в командировку и обязательно беру с собой его сборник. А узнав получше, понял: мы одной крови. Ведь он такой же неизлечимый аквариумист, и так же любил море, и так же восхищался искусством, и так же вырос в нищете, и даже болел похоже. Но, конечно, никогда не напишу. Потому что написать лучше Катаева («Алмазный мой венец») нельзя, а писать хуже — зачем?..