Джедаев никто заменить не может

— Кирилл Александрович, всё же «Умерла так умерла» или «Слухи о моей смерти сильно преувеличены»?

— Одно время я тоже думал, что дни журналистики сочтены. Но сейчас не разделяю этой точки зрения. Не умерла и не собирается.

— Но будет перерождаться, изменится?

— Меняться будут многие профессии: нельзя не учитывать глобальные тренды. И, на мой взгляд, очень плохо, что в ряде отраслей, включая медиа, не проводится никаких форсайт-исследований.

Это означает, что сейчас ни у власти, ни у профессионального сообщества нет понимания того, в каком качестве профессия журналиста будет востребована через несколько лет.

Она будет становиться другой вследствие роботизации. Раньше это казалось фантастикой, историей про Терминатора, однако сегодня эта сфера уже алгоритмизируется: с 2011 года в некоторых американских изданиях для написания новостей используются роботы. И для нашей журналистики это лишь вопрос времени: когда программы подешевеют настолько, что будут внедряться в работу рядовых редакций.

Исследования помогли бы оценить, сколько времени у нас осталось. Хотя к смерти профессии роботизация не приведёт. Исчезнет спрос на человеческий труд в информационной журналистике.

Хороший пример быстрых перемен, на мой взгляд, история с переводчиком от «Google». Вначале все смеялись, как этот сервис коряво переводил фразы. А сейчас им активно пользуются. Когда я ездил в восточные страны, с помощью «ОК, Google» легко объяснял, что мне требовалось: не было нужды учить язык и покупать разговорник.

Роботы тоже станут привычными в медиа. Но, к сожалению, многие редакции сегодня всё равно делают ставку на информационную журналистику. Это бесперспективно.

— А что перспективно?

— На самом деле журналистика ведь не сводится к информированию. Я предполагаю, что будет некий ренессанс публицистики, журналистики в исконном смысле слова. Технические вещи, да, можно оставить машинам. Но в остальном потребуются работники другого качества, не те, кто просто собирает и проверяет информацию, а люди, которые, как во времена зарождения профессии, будут мыслителями, философами, общественными деятелями — теми, кто сможет интерпретировать факты. Я называю это «журналистикой смысла».

Однако, к сожалению, проблема в том, что в последнее время у нас планомерно выстраивали журналистику как сервисную службу, по западной модели. В чём её суть? Лишь небольшой группе журналистов дозволено комментировать события. Если есть общественная проблема, но для её освещения нет источника информации, или эксперты не хотят говорить на подобную тему, рядовые западные журналисты не имеют права упоминать о ней — это считается непрофессиональным. Такое замалчивание в нашем веке происходило не раз: многие вопросы не обсуждаются, не поднимаются, население о них ничего не знает.

По западной модели производству новостей и фактов пытаются обучать и журналистов наших районных газет. Но видеорегистраторы, дроны, роботы более объективно и полно, чем человек, умеют собирать факты. Кстати, у роботов есть ещё одно преимущество: трудовое законодательство на них не распространяется, работодателям иметь с ними дело будет гораздо удобнее. Массовое использование техники для сбора информации — лишь вопрос времени.

— Когда, как вы думаете, дроны «уволят» корреспондентов?

— По моему субъективному мнению, информационная журналистика исчезнет лет через 5—10, к 2020—2025 году.

Посмотрите, как быстро всё меняется. Во второй половине 2000-х в академических кругах делали предположения, что люди с мобильными телефонами смогут составить конкуренцию СМИ. В это никто не верил, но вот в 2011 году случился теракт в Домодедово — и это событие показало, что блогеры опережают журналистов. Можно сказать, с того времени начался отсчёт. Оказалось, что человек с телефоном может заменить целую телекомпанию. Тенденции эти были известны заранее, но никто не хотел их учитывать …

И сейчас не хотят. Проще думать, что роботизация профессии — это дело далёкого будущего. Но если красноярское исследование 2004 года, проведённое по заказу администрации края, показывало, что в Интернете присутствует не более 15% населения, то всего через 10 лет, по данным «Яндекс.Метрики», эта цифра выросла до 72%.

— То есть всё случится совсем скоро. Вы готовитесь к переменам, готовите к ним студентов? И как именно?

— Конечно, это заставляет нас пересматривать подходы к обучению. И оказывается, что по большому счёту студентов надо учить думать. Этому учили в советской школе, но сегодняшняя школа воспитывает грамотных потребителей, которые умеют качать права, зато часто не в состоянии воспроизвести полученные знания…

Но журналист просто как собиратель фактов скоро перестанет быть нужным.

— Словом, людей в профессии нужно будет меньше, но они должны быть более эрудированными, образованными...

— Да. И это касается не только журналистов, но и, например, переводчиков: синхронисты будут нужны только для серьёзных специфических переговоров, а компании малого бизнеса смогут обходиться электронными сервисами перевода.

— Как для нового образования придётся менять программы?

— К счастью, образовательный стандарт третьего поколения дал больше самостоятельности вузам, и мы решили, что в обучении стоит «вернуться к истокам»: включить в курс для журналистов больше часов литературы и русского языка, поскольку это развивает мышление. В целом тут есть два направления: с одной стороны, студентов надо учить думать, и в этом мы некоторым образом преуспели — те, кто работают с нашими выпускниками, отмечают, что они (на фоне своих ровесников) умеют по крайней мере задавать вопросы. А с другой, учим навыкам коммуникации.

Многие современные выпускники, причём не только гуманитарии, совсем не умеют общаться с людьми.

Руководители предприятий говорят, что готовы платить стартовые 50 тысяч рублей и более, до 150 тысяч, например, мастеру участка, чья деятельность предполагает общение с рабочими, но выпускники технических специальностей скорее согласны на работу с компьютером за 25 тысяч, поскольку не могут коммуницировать.

В журналистах мы стараемся развивать это качество, и даже если наши выпускники не идут в профессию, они используют своё умение в других сферах.

Есть и ещё один важный момент в журналистском образовании, который сегодня неправомерно пытаются убрать. Я говорю о воспитании.

Не случайно во многих религиях, например, существуют разные степени посвящения учеников. Казалось бы — зачем? Обычно думают, всё для того, чтобы скрыть важную информацию и за счёт этого властвовать над профанами. Но всё сложнее. Очень часто знание автоматически сопряжено с ответственностью, с вопросом о том, а как вы этим знанием распорядитесь. И неподготовленного человека эта ответственность может сломать.

Студентам я привожу такой пример: допустим, вам приснился способ создания ядерного реактора в кофейной чашке. Что вы будете делать с этой информацией? Морально незрелый человек может взорвать весь город, обидевшись на соседей. Возникает множество этических вопросов — например, как сделать, чтобы это изобретение не попало в руки террористов?

Наше образование, к сожалению, не учит журналистов ответственности. Я часто цитирую Дмитрия Сергеевича АВРААМОВА, автора учебника профессиональной этики журналистов: «В мире найдётся мало профессий, где обычная технологическая операция носит характер гражданского поступка». Журналистика — в их числе. Журналист постоянно стоит перед выбором, писать о чём-либо, упоминать что-либо или нет, и его решение часто может привести к далеко идущим последствиям, сломать человеку жизнь.

— С учётом всех требований вам нужен более жёсткий отбор абитуриентов…

— У нас и так жёсткий отбор. Творческий конкурс, который проходит в два этапа: сочинение и собеседование. Каждый этап даёт по 100 баллов. Это шанс для тех, у кого есть способности, а не только высокие результаты ЕГЭ. Главное — мышление, видение. И оно — нелинейный, неалгоритмизированный продукт.

— В чём заключается собеседование?

— Это выполнение творческого задания. Например, придумать вопросы для интервью. Или дома написать эссе по ситуации, требующей выбора, но не имеющей позитивного выхода. Интересно смотреть, как кто обосновывает своё решение. Получается тест на умение видеть последствия, на уровень инфантилизма. В следующем году, думаю, мы предложим абитуриентам нечто подобное.

— А как вы относитесь к точке зрения, что научить журналистике вообще невозможно?

— Так говорят не только про журналистику. Существует предубеждение, что в ту или иную область можно идти, только имея способности к этой деятельности. Но на самом деле всё зависит от желания, мотивации. Да, предрасположенность играет роль — например, у людей с музыкальным слухом гораздо больше шансов сделать карьеру в музыке. Но и другие, если очень захотят, смогут чего-то добиться. Просто одарённый от природы человек свои 20% задатков разовьёт до 120%, а обычный — только до 100%. Причём иногда люди с задатками заболевают звёздной болезнью и останавливаются где-нибудь на 60. А не одарённый от природы человек, занимаясь, может превзойти талантливого.

— И всё же сейчас на факультет набирают меньше студентов?

— Да, мы сознательно снизили количество мест. В середине 2000-х был период, когда на курс, без понимания чётких перспектив и анализа потребностей рынка, брали до 90 человек. Сейчас максимум 30, из них только половина бюджетных мест. Специфика профессии такова, что лучше меньше и качественнее.

— При этом в современной журналистике всё меньше громких имён.

— Не соглашусь. Даже если говорить об уровне региона. В наших медиа работает немало сильных журналистов, известных людей, и на телевидении, и в прессе.

— У вас есть свой рейтинг местных изданий и каналов?

— Честно говоря, не могу выделить любимые, лучшие или худшие. Смотрю и читаю многое, но скорее из профессионального интереса. Лично мне предпочтительнее черпать информацию из книг. Вообще, я считаю, что рейтинги выстраивать не совсем правильно.

Тут всплывает ещё одна цивилизационная проблема, которая влияет на подходы к образованию. Дело в том, что до недавнего времени мы жили в цивилизации физиков, в которой со времён эпохи Возрождения господствовала идея прогресса. Все процессы в ней представляются линейными, символы движения вперёд — конвейер, железная дорога. Но сейчас уже понятно, что мир нелинеен, и параллельно идут разные траектории развития, работают разные образовательные модели. Вопрос о рейтинге перестаёт быть актуальным. Это как спрашивать, что лучше — христианство или буддизм.

Поэтому и СМИ будут вынуждены переходить к более сложным моделям. Об этом пишет Андрей МИРОШНИЧЕНКО, который изучает развитие медиа: капиталистическая экономика разрушается, а она как раз основана на линейности — в одном месте дефицит, в другом избыток, и кто-то зарабатывает на транспортировке. На этом строится и вся традиционная модель медиа — есть центр и периферия, транслятор и приёмник. Но вот появился Интернет. И оказывается, что совсем не надо читать новости, например Газеты.ру, произведённые коллективом за зарплату, если есть блогер, который мимоходом сообщает о том же. Мирошниченко говорит, что осталась лишь одна ниша, где эта армия блогеров ещё не может работать. Любое событие собирает в сети сотни комментариев, но вот о будущем мало кто может писать. Поэтому нужны те, кто сможет выстраивать прогнозы, понимая современные тенденции.

— И как увязать потребность в аналитиках и публицистах с тем, что основная масса студентов поступает учиться журналистике после школы?

— Вот почему нужны более точные исследования того, что ожидает нас в будущем. Я говорю студенту, что его цель — оставаться человеком и помогать другим оставаться людьми. В первую очередь мы стараемся учить студентов не текст писать, а пытаемся перестроить их мышление. Как и многие, они начинают своё утро с чтения новостей в телефоне. А новости не только в телефоне, можно открыть окно и посмотреть, что происходит на улице. К сожалению, современные студенты ориентированы на гаджеты и не видят мира вокруг них. Журналистов будущего нужно учить оставаться людьми. При общении с человеком надо его слушать, видеть, понимать. По большому счёту это обучение ещё одному языку, стилю мышления, что не так уж и сложно.

— А чем современные студенты, которые выросли с гаджетами, отличаются от своих предшественников?

— Гаджеты — это их плюс, но в то же время из-за них новое поколение имеет более шаблонное, алгоритмизированное мышление. Когда я учился, освоить жанр новостей было сложно — рассказ по алгоритму казался насилием над собой, все хотели творчества. Сегодня по алгоритму студенты отвечают без проблем. А вот добиться оригинального подхода проблематично.

Всё немного сместилось. Но если есть желание, гибкость мышления, переучить можно.

— Как вы думаете, у каких жанров журналистики есть будущее, а какие умрут?

— Не думаю, что умрут, но станут обезличенными новости. Но, к счастью опять же для «журналистики смысла», программисты признаются, что нельзя алгоритмизировать творчество. И за людьми останутся жанры, связанные с описанием: зарисовки, путевые заметки, аналитика. Всё, что имеет отношение к общению — жанр интервью, в котором главное — интерес к собеседнику.

Как иллюстрация — «Звёздные войны», модель будущего с роботами и дронами. Но джедаев никто заменить не может! Они пишут историю своего общества, оставаясь людьми. Это то, к чему стоит готовиться.

— А сколько осталось, на ваш взгляд, печатной прессе?

— Если говорить про носитель, то бумажные газеты, наверное, исчезнут. Будут, возможно, планшеты с гибкими экранами, похожими на бумагу, на которой можно будет размещать видео. Однако текст сам по себе всё-таки не умрёт, потому что есть виды информации, которую очень сложно визуализировать. Гораздо проще написать текст, чем сделать видеоролик о чём-нибудь абстрактном.

— Идеологическая функция журналистики будет усиливаться?

— Я бы сказал, мировоззренческая. Если говорить об участии журналистики в политике, то на самом деле она давно уже вовлечена в процесс управления обществом, хотим мы этого или нет.

— Как в России, так и в мире?

— Конечно, там журналистика тоже часть политики. И у нас уровень свободы слова даже выше в определённом смысле. На Западе, как я уже говорил, если у журналиста нет хотя бы двух источников информации, которые могут говорить о проблеме, написать статью он не имеет права. Американские СМИ освещают лишь проблемы, интересные среднему и богатому классу, а бедные слои исключены из информационного поля. Понимания проблемы нет, поскольку нет информации. И, несмотря на большое разнообразие СМИ, на начало XXI века всю западную медиасистему контролировали всего 10 магнатов.

Вообще, если говорить об общемировой тенденции, — об этом писали Александр БАРТ и Ян ЗОДЕРКВИСТ в «Нетократии» — СМИ условно делятся на издания для консьюмериата, основной части общества: в них много рекламы, пропаганды и минимум журналистики, и издания для нетократов — тех, кто работает с информацией и сознанием в широком смысле, в чьих руках источник власти. Как пример последних можно привести агентство Reuters, которое, не подчиняясь никакой политической силе, работает на игроков фондовых рынков, предоставляя объективную информацию. Это СМИ для богатых.

Есть подозрение, что журналистика будущего — всё же для элиты. А для всех остальных — роботы. Падает общий уровень аудитории, у большинства людей нет потребности в сложных информационных продуктах.

— Ну, будут ещё и те, кто делает передачи про третий глаз и инопланетян.

— Да, как у Джорджа ОРУЭЛЛА в «1984»: у партийных работников была машинка по производству песен, которые напевали пролы. Подозреваю, что так будет на самом деле.

С другой стороны, были же в истории примеры, когда журналисты сами взяли на себя просветительскую миссию. В США в начале XX века, во время так называемой войны компроматов, журналисты сами решили разработать новые правила, новый моральный кодекс. Не медиамагнаты к этому пришли, а профессиональное сообщество.

— А что вы думаете о цензуре, сохранится ли она?

— Всё переходит к более мягким формам. К сожалению, конкретных исследований тоже нет, поэтому нет и прогнозов. Но общество и так уже атомизировано, все сидят в своих информационных коконах и пузырях. Возможно, распространение информации и нужно гасить, и даже поисковые системы, как мы знаем, подвергаются цензуре.

В этой теме много нюансов. А основной момент такой. С одной стороны, теоретики признают, что по силе воздействия СМИ превосходят образование, религию и культуру вместе взятые. С другой стороны, нельзя забывать, что всё зависит от человека. На людей со слабым иммунитетом действует любой вирус, а на закалённых — нет. Так же и с медиа. Если человек духовно беден и интеллектуально неразвит, манипулировать им гораздо легче.

Если, например, взять людей до 30, тех, кто не смотрит телевизор, не слушает радио, много читает (сейчас, кстати, вернулась мода на чтение), как осуществлять на них пропагандистское воздействие?

Возможно, разделение на тех, кто развит духовно и интеллектуально и остальную массу будет становиться всё глубже.

Неясно и как будет развиваться журналистика в разных регионах России. Красноярский край воспринимают как аномалию: такого количества и качества СМИ у региона с таким географическим положением быть не должно. Сейчас в магистерских работах мы попытались взять несколько территорий и сравнить их по одним и тем же признакам, чтобы посмотреть, какие из факторов срабатывают и влияют на развитие СМИ.

Я как-то сравнил сайты Зеленогорска и Железногорска и увидел, насколько разные у них новости. В Зеленогорске почти ничего не говорится о местных проблемах, зато в Железногорске масса обсуждений городских вопросов. Какие факторы влияют на это? Их целый комплекс, и невозможно дать одинаковые решения для развития СМИ в этих городах.

Проблема ещё и в том, что сегодня все изучают историю журналистики либо актуальные проблемы современности, и никто не изучает будущее. Я сейчас пишу статью в научный журнал «Медиаскоп», в которой пытаюсь агитировать не только за журналистику смысла, но и за то, чтобы вводить понятие медиафутурологии. Без понимания того, куда мы идём, ничего не получится.

— Мы говорили о том, что ждёт профессию в будущем. А куда сегодня ваши выпускники могут пойти работать?

— Они готовы идти во многие сферы, но в связи с кризисом и сокращением СМИ не у всех получается найти место. А в перспективе брать на работу будут тех, кто сможет делать более сложные статьи и сюжеты.

Вообще, во все времена самая выгодная позиция — у людей, которых можно назвать творцами, вершителями. Кто может не просто как-то реагировать на события, но умеет создавать что-то новое.

Татьяна АЛЁШИНА