«Магистр», «магистратура» — слова, которые до сих пор непонятны многим работодателям. Некоторые иногда даже шутят: про магистров масонских лож слышали, о магистрах экономики, истории, биологии — нет. Но неверно считать магистерский уровень образования очередным заимствованием с Запада: магистры уже были в дореволюционной России. Легко ли было СФУ возвращаться к истокам и что удалось сделать за десять лет развития магистерского уровня образования, «СФ» рассказала заместитель проректора по учебной работе Ольга Анатольевна ОСИПЕНКО.
— Развитие магистратуры — одно из осязаемых достижений Сибирского федерального университета. В 2006-м подобных программ почти не было, в 2016 году вуз обучает по 161 программе. В чем заключалась основная сложность развития новой формы образования, фактически с нуля, ведь не только работодатели, но и преподаватели с трудом понимали, что такое магистратура?
— Я не раз размышляла о том, как ответить на этот вопрос. Мы столкнулись с теми же трудностями, что и другие вузы. Но нельзя сказать, что это было лишь обычное сопротивление новому. Да, многими представителями академического сообщества и даже частью населения переход от одноуровневой системы образования (специалитет) к многоуровневой (бакалавриат, магистратура, аспирантура) был воспринят как копирование иностранной системы, переход на западные рельсы. Но основные трудности лежали не в общественно-политической сфере.
Давайте вспомним исходную ситуацию. В конце 1980-х высшее образование стало массовым. Мы как богатая страна могли себе это позволить — тратить пять лет на подготовку специалиста. В постперестроечные годы мы стали обучать в вузах ещё большее число студентов. Тогда для того, чтобы сохранить молодёжь, были сняты все ограничения на приём абитуриентов в вузы, в том числе и на платной основе. И это было оправдано на тот момент. Но дальше стало очевидно: такое количество лиц с высшим образованием экономике не нужно. Это показывают обычные макроэкономические расчёты. И чтобы решить проблему, не закрывая вузы, государство пошло на дифференциацию высшего образования по уровням, потому что для специалистов разной квалификации требуется разное образование.
Основные трудности были связаны с необходимостью смены содержания образования, образовательных технологий, с самоопределением новых условий. Во-первых, наши преподаватели до этого работали только в одноуровневой системе образования, растягивая подготовку на пять лет, и не были знакомы с другими подходами. Во-вторых, в России до сих пор предпочитают работать не в парадигме результатов обучения, а ориентироваться на процесс. В иной ситуации нам было бы проще: мы бы поняли, что является результатом подготовки на уровне бакалавриата, что — на уровне магистратуры. А в процессуальной парадигме произошёл перенос схожих технологий, содержаний и методов как на бакалавриат, так и на магистратуру. Многие этого долго не понимали и удивлялись, почему магистры голосуют ногами и не ходят на занятия по тем дисциплинам, которые они уже прошли в бакалавриате.
Такой была действительность 2006 года, в которой мы объявили о своей амбициозной задаче построить магистерский уровень образования в Сибирском федеральном университете. А далее была кропотливая работа. Мы искали сторонников, единомышленников. И в профессорской среде нашлось много хороших руководителей магистерских программ. Для этого уровня образования очень важно, чтобы руководитель принял на себя ответственность за всё содержание образования, за всю образовательную траекторию и, главное, за результаты.
Понятно, что была масса вопросов, касающихся распределения нагрузки, финансирования, управления программами. Но тем не менее университету удалось развить этот уровень.
Первые два года согласно контрольным цифрам приёма мы с трудом набирали 60 человек. Сейчас мы принимаем только на бюджетной основе 1400 магистрантов.
— Насколько я понимаю, сегодня и сами работодатели стали проявлять больше заинтересованности в таком уровне образования. Ведь магистратура позволяет решить ту проблему, за которую всё время критиковали вузы. То есть приблизить образование к реальной жизни. Это так?
— Я не скажу, что все магистерские программы приближены к требованиям рынка. Ведь ещё до появления образовательных стандартов, по которым магистратура делится на академическую и прикладную, мы попытались предвосхитить события и учесть разные цели образовательной деятельности. Академическая магистратура помогает поступать в аспирантуру, её результат — научные успехи учащегося. А прикладная или технологическая магистратура должна формировать согласованные с работодателем компетенции. Не могу сказать, что все проблемы с таким видом магистратуры решены, но процент таких программ стабильно растёт, и это радует.
Мы должны, работая на региональном рынке, участвовать в повышении квалификации кадров. Кроме того, сейчас нам помогают профессиональные стандарты, которые принимаются быстрыми темпами. И в этих стандартах квалификационные требования чётко связаны с уровнем образования (бакалаврским, магистерским или аспирантским).
Кроме того, у нас есть ещё одно направление — элитное образование. В случае с СФУ это элитное инженерное образование. На него у работодателя спроса не будет. Это наша ответственность как вуза: вырастить кадры, которые будут способны сделать лучше будущий мир.
— А это реально: вырастить кадры, меняющие мир к лучшему?
— Задача непростая, и по-хорошему особые условия для формирования таких специалистов должны быть созданы на всех уровнях образования. Должна вестись отдельная работа с одарёнными школьниками, для них должны быть особенные бакалаврские программы и магистратура. Но пока мы начали с магистратуры, чтобы попытаться за два года найти ответы на вопросы рынка.
Надо сказать, что в области элитного инженерного образования работает весь мир. Посыл понятен: мы сейчас «доэскплуатируем» старые технологии, и тот, кто изобретёт новые технологии и новые материалы, будет владеть миром в будущем. В связи с этим возник вопрос, как нужно изменить содержание инженерного образования, которое было ориентировано на совершенно иную парадигму деятельности. Безумно интересная тема. Краткий ответ, который мы наработали за две итерации эксперимента: никто не умаляет технического знания. Но только его одного недостаточно.
— А что кроме технического теоретического знания необходимо для подготовки инноваторов? Менеджмент?
— Менеджмент — слишком избитое слово. Это всё называется технологическим предпринимательством: изобретая инженерную идею, вы должны понимать, что будет её потребляющей системой. Если этого нет, вы можете сколько угодно создавать замечательные вещи, но они просто никому не будут нужны, кроме вас. Плюс ещё нужно уметь предвидеть потребность в идее, создать решение, внедрить его и управлять нововведениями. В нашей стране такой подход до сих пор остаётся новым. Мы скорее готовы что-то разрабатывать в лабораториях и сетовать, что никто не приходит и не покупает чудесные изобретения.
Работая с магистерскими программами элитного инженерного образования, мы определили две принципиальные вещи. Первая: весь блок практик магистранты проходят в известных международных инжиниринговых центрах. Ведь несмотря на то, что у нас великолепное теоретическое обучение, есть профессура, способная его осуществлять, на практику нас почти никто нигде не ждёт, да и современных предприятий у нас в стране крайне мало. А если обучать на оборудовании вчерашнего дня, не стоит ожидать, что мы сможем готовить специалистов для будущего.
Поэтому наши конструкторы сотрудничали с предприятиями в Великобритании, сейчас — с центрами в Германии. Нефтяники работают с французской компанией. В рамках магистерской программы по системам проектирования космических аппаратов ранее мы установили контакты с центром в Тулузе, теперь — с японской компанией. Металлурги давно установили тесные связи с чешскими фирмами. Выйти на них было непросто. Но у нас была принципиальная позиция: не открывать магистерскую программу в секторе элитного инженерного образования, если отсутствовали подобные предприятия-партнёры.
Вторая важная вещь связана с тем, что модуль технологического предпринимательства (а это 30 зачётных единиц или 1080 часов) нам помогают реализовывать коллеги из Московского физико-технического университета и Роснано. Они ищут ответы на вызовы времени, у них есть великолепные преподаватели и межвузовская магистерская программа, в которой участвуют пять московских вузов.
— Не критикуют ли вас за то, что таким образом СФУ готовит кадры для зарубежных компаний?
— Критикуют. Это тоже классическая российская позиция: вам дали бюджетные деньги, а вы непонятно для кого готовите выпускников. Но у меня по этому поводу есть чёткая позиция. Мы — образовательная организация. Наш продукт — конкретный образовательный результат. И чем выше статус потребителей этого результата, тем больше у нас поводов для гордости.
Не стоит забывать и о том, что по большому счёту трудоустройство таких выпускников на российских предприятиях — не наша проблема. Выпустив высококвалифицированного специалиста, вуз задачу выполнил. Далее предприятия должны предложить ему такие условия труда, чтобы он остался.
Однако одним из показателей результатов элитного инженерного образования для нас также является число открытых выпускниками предприятий. Если человек претендует на элитный уровень, ориентируется на будущее, то он может не найти себе место на существующих предприятиях прямо сейчас. Но у него должно хватать смелости, чтобы преодолеть трудности и создать своё дело. Поэтому магистерские программы предусматривают тренинги по лидерству, созданию команды, курсы по управлению проектами, системно-инженерному мышлению.
— На сайте sfu-kras.ru в разделе, посвящённом магистратуре, упоминается не только элитное инженерное образование, но и такая загадочная для многих вещь, как сетевое партнёрство. Не могли бы вы рассказать о преимуществах, которые такое партнёрство даёт вузу и учащимся?
— Я люблю сеть как форму кооперации. Но пока в неё мало кто «играет». Часто срабатывает стереотип: «мы умнее всех, никто лучше нас это не сделает». Но зачем пытаться сделать всё в отдельно взятом университете, ресурсы которого, так или иначе, ограничены? Идеальные условия или не получится создать вовсе, или они будут созданы ценой неимоверных усилий. А ведь можно вступить в сетевое взаимодействие с другими вузами и договориться об использовании ресурсов друг друга.
Например, в одном вузе прекрасно обучают биотехнологиям, но похуже обстоят дела с медициной, а во втором вузе — наоборот. Если эти вузы объединяются в рамках программы сетевого взаимодействия, то сразу возрастает ценность их образовательных программ. И студенты получают доступ к ресурсам не одного, а двух вузов. Но, повторяю, не все образовательные организации готовы на такой шаг, поскольку он вынуждает выйти из зоны психологического комфорта.
— Правильно ли я понимаю, что сетевая форма взаимодействия — это возможность для вуза сохранить свою привлекательность для абитуриентов?
— Конечно! Потому что сеть позволяет поступить в один вуз, а поучиться в двух, трёх и даже четырёх. Всё зависит лишь от числа сетевых партнёров. Ещё раз проиллюстрирую это на примере элитного инженерного образования, в рамках которого осуществляется сетевое взаимодействие с другими организациями — физтехом и Роснано. Не каждый из этих студентов поступил бы в физтех. Но у них есть возможность, используя сетевой договор, поучиться у преподавателей столичного вуза, сдать им полноценные экзамены, познакомиться с известными учёными.
К сожалению, пока сетевое взаимодействие между вузами осуществляется в порядке эксперимента, поскольку есть много вопросов, нерешённых на законодательном уровне. Так, не до конца понятно, как осуществляется передача финансирования, не финансируется академическая мобильность. Но сегодня в СФУ сетевое взаимодействие успешно используется при подготовке по таким направлениям, как материаловедение, биотехнологии, история, экономика фирмы. Студентам это очень понравилось, и я уверена: за такими программами будущее. Когда будут решены существующие сегодня вопросы, сильные вузы обязательно создадут сетевые программы.
— Есть и ещё одно преимущество магистратуры, даже обычной, не сетевой: она позволяет осуществлять переподготовку кадров. И зачастую это для студентов выгоднее, чем заочное образование: учиться надо только два года…
— Да, поскольку магистратура — это самостоятельный уровень образования, он позволяет студенту сменить профиль. Например, вы закончили бакалавриат по физике и хотите стать историком, или наоборот. В академическом сообществе это до сих пор считается неприемлемым. Но ведь человек не обязательно будет поступать в магистратуру после бакалавриата. Он может после его окончания пойти работать, получить какой-то жизненный опыт. Зачастую у людей, работающих не по специальности, возникает потребность в переобучении и формальном подтверждении квалификации по своей новой профессии.
Не стоит забывать о том, что степень бакалавра, по сути, подтверждает лишь способность её получателя учиться. Магистратура же предполагает подтверждение квалификационных требований. И задача руководителей магистерской программы — сформулировать требования на входе (из кого можно сделать специалиста) и на выходе.
— Исходя из сказанного вами, можно сделать простой вывод: магистерский уровень образования позволяет вузу пользоваться рядом преимуществ, но и заставляет более тщательно планировать результаты образования. А что будет, если кто-то из руководителей магистерских программ не пожелает принимать такие правила игры?
— Мы неоднократно говорили руководителям: если на бакалаврском уровне вы ещё можете привлекать внимание абитуриентов красивыми рассказами о перспективах, то в магистратуру поступает уже взрослый человек, желающий получить конкретный ответ на вопрос о том, чем ему поможет эта ступень образования. Здесь уже не работает фактор близости к дому: это при поступлении на бакалавриат родители могут не отпустить в другой город ребёнка, потому что он «ещё маленький». К тому же сарафанное радио в России работает гораздо эффективнее официальных каналов информирования. И успех полностью зависит от того, насколько интересная программа будет предложена и насколько внятно о ней может рассказать её руководитель.
За всё время существования магистратуры в СФУ мы проводили только один мониторинг эффективности магистерских программ. Это было связано с тем, что мы старались бережно относиться к руководителям магистерских программ и преподавателям, предоставить им возможность на этапе становления самим увидеть ошибки и исправить их. По результатам этого мониторинга были предложения закрыть некоторые магистерские программы. Но руководству вуза не требуется делать это принудительно: неэффективные программы в итоге закроются сами, обучаться по ним просто никто не придёт…
— Первое десятилетие строительства магистратуры в Сибирском федеральном университете закончилось. Какие стратегические цели СФУ ставит перед собой теперь?
— Ведущий вуз однозначно должен развивать магистерский уровень образования и добиться того, чтобы магистратура составляла 60% от общего числа образовательных программ и только 40% приходилось на бакалавриат для подпитки магистратуры. Помимо роста числа программ должна усиливаться дифференциация программ по качеству и результатам обучения. Должны быть программы прикладной, академической магистратуры и программы элитного образования.
И отдельное направление — англоизация образования, когда обучение полностью ведётся на иностранном языке. Понятно, что очередь из иностранцев на программы бакалавриата в СФУ не выстроится из-за целого ряда факторов. Но на уровне магистратуры мы вполне можем сделать интересные предложения для студентов из других стран. А ещё интернационализация образования позволит и российским магистрам расширить свои представления о глобальном мире.
Кирилл ЗОРИН