Мониторинг состояния, рациональное использование и воспроизводство лесных ресурсов – все эти вопросы находятся в зоне пристального внимания учёных Института леса им. В.Н. Сукачёва Сибирского отделения Российской академии наук. Лесные экологи, в частности, выполняют задачи, связанные с оценкой, прогнозом и мониторингом промышленного воздействия на компоненты природной среды: почву, растительность и животных. Институту уже 60 лет, но никогда ещё его сотрудники не ощущали столь остро несовершенство законодательства.
Доктор биологических наук, заместитель директора Института леса по научной работе Александр Сергеевич ШИШИКИН регулярно в составе группы исследователей бывает на севере края.
Вершки и корешки
— Зная закономерности развития природных систем, мы должны давать оценку и прогноз антропогенного воздействия, — говорит Александр Сергеевич. — Но качество этого прогноза зависит от степени изученности. Если мы хорошо понимаем, как развиваются лесные экосистемы в естественном режиме, например, как восстанавливается сосняк брусничный, выгоревший после удара молнии, то напротив, не вполне представляем, что будет с водохранилищем той или иной ГЭС, потому что в силу ряда обстоятельств единая государственная система мониторинга в настоящее время не ведётся. К сожалению, идея такого мониторинга умерла вместе с Советским Союзом.
— Вы хотите сказать, что нет системных наблюдений?
— Я покажу это на конкретном примере. Приступая к работе по оценке воздействия строительства Богучанской ГЭС, мы, как это и положено, отрабатывали прогноз на аналоговых территориях: наблюдали за водохранилищем Усть-Илимской ГЭС.
Мы работали три сезона и столкнулись с тем, что нет даже хорошего метеопрогноза, несмотря на возможность наблюдений из космоса за перемещениями циклонов. Никто не ведёт постоянный мониторинг, а лишь хаотичные разовые наблюдения, а ведь ГЭС построили 22 года назад! Системных наблюдений, таких, чтобы изучался каждый компонент по единой методике, ежегодно и по сезонам — нет. В результате сейчас преобладает экспертная оценка с высокой долей субъективизма.
— Когда случился такой, извините за грубое слово, беспредел?
— Могу сказать точно, что в советское время Саяно-Шушенский заповедник создавался как научное учреждение, в первую очередь, для наблюдения за водохранилищем. В тот период было желание создать системный и продуманный мониторинг, а сейчас мы не имеем достоверной информации о промышленном воздействии и соответственно не можем качественно делать прогноз.
При социализме плотина и водохранилище были государственные. Сейчас плотина является собственностью инвесторов, они вложились в её строительство и гарантированно получают прибыль, а водохранилище — государственное, т.е. – наше с вами. Получается, как в сказке про вершки и корешки. Мне это кажется парадоксом: водохранилище-то нужно ГЭС! Мониторинг Богучанского водохранилища можно проводить за 1–2 млн руб. в год и при этом будут получены данные, которые позволят целенаправленно управлять формированием искусственного водоёма, прогнозировать и планировать воздействие на территориях подобных водохранилищ.
Ещё одна парадоксальная ситуация. Экономический строй поменялся, а мы продолжаем жить по старым экологическим понятиям. Перевод земель из лесного фонда в промышленные земли, т.е. водохранилище и оценённый ущерб от потери лесных и животных ресурсов перекладывается на федеральном уровне из одного кармана в другой без участия регионов. При этом не учитывается, что ресурс возобновляемый и каждый год мог бы давать прирост. Можно рассчитать, сколько нужно вложений в лесное, сельское и охотничье хозяйство, чтобы получить этот потерянный прирост. Но самое главное — вложить средства в ту местность, где создаётся промышленный объект. Это хоть в какой-то мере приостановит разрушение социальной инфраструктуры северных территорий.
Ещё один момент — в России в соответствии с международными стандартами в 1995 году был принят закон «Об экологической экспертизе», который затем был отменён, и теперь не обязательно инвесторам делать ОВОС (оценку воздействия на окружающую среду). На проведении ОВОС по Богучанской ГЭС настояла краевая администрация, и теперь на основании этого документа стала возможной разработка мероприятий по компенсации потерь и ущербов.
С 1 января 2007 признан утратившим силу пункт 2 статьи 32 Федерального закона «Об охране окружающей среды» следующего содержания: «Оценка воздействия на окружающую среду проводится при разработке всех альтернативных вариантов предпроектной, в том числе предынвестиционной, и проектной документации, обосновывающей планируемую хозяйственную и иную деятельность, с участием общественных объединений».
С точностью до наоборот
— Александр Сергеевич, какие научные достижения учёных Института леса, связанные с освоением северных территорий, могли бы дать реальный экологический и экономический эффект?
— По заданию краевой администрации наш институт организовал и ведёт мониторинг в Норильском промрайоне. Норникель выбрасывает серный ангидрит, который, взаимодействуя с водяными парами, превращается в серную кислоту. Это вещество попадает на растения, и они засыхают. Поэтому, когда летишь по долине реки Рыбная, наблюдаешь жуткую картину: засохший на протяжении 120 км лес, или, как говорят в народе, «долина смерти».
Выяснилось, что неподалёку от комбината, буквально в 10 километрах по «убитому» вектору, где ничего не растёт — настоящий зелёный оазис!
— Что же повлияло?
— Мы стали анализировать, оказалось, всё просто. Норильск расположен в тундре, где моховой покров лежит на мерзлоте. Там ничто другое не растёт. На мох выпала серная кислота, и он засох. Следом проехал вездеход и содрал слой старого мха. Земля начала отогреваться и стала биологически активной, на ней начали расти высшие травянистые растения. Можете посмотреть на слайдах, как в тундре колосится разнотравье. Если бы мамонт встал — он бы страшно радовался этой картине! Мы перелопатили массу литературы и обнаружили: в 60-х годах научно-исследовательский институт Крайнего Севера проводил эксперименты с гербицидами. Оказалось, что при помощи ядов можно перевести моховую поверхность тундры в травянистую, и таким образом решить проблему с оленьими пастбищами. Эксперимент оказался удачным.
— Получается, что в определённой дозе и яд полезен?
— Да, но, к сожалению, никто в настоящее время не разрабатывает данную тему, потому что нет необходимого финансирования. До 2005 года по заказу Норникеля мы выполняли целый ряд научных исследований, вели мониторинг, но с переездом экологического управления комбината в Москву эта тематика для предприятия эта работа прервалась.
Неоднозначна оценка воздействия затопленной древесины на качество воды водохранилищ. Полисахара живой древесины луба способствуют развитию водной растительности и соответственно последующему её гниению (цветению водоёма). С другой стороны дубильные вещества из коры подавляют биологическую активность. Фенолы и терпены, которые у всех на слуху, плохо растворяются в воде и, соответственно, слабо влияют на биологические процессы. Моделирование загрязнения Богучанского водохранилища показало, что древесина в органическом загрязнении воды (сам термин спорный) составит не более 7%. На Курейском водохранилище (также очевидно будет и на Эвенкийском) атмосферные осадки, скатываясь по мерзлоте, вообще слабоминерализованы, т.е. биологически не активны.
Нет худа без добра
— Александр Сергеевич, не секрет, что после отработки месторождений полезных ископаемых на территории, бывает, на долгие годы остаётся безжизненная пустыня. Есть научные идеи на эту тему?
— Институт разработал инновационные технологии, позволяющие не только избежать дополнительных затрат и снизить себестоимость добычи, но и получить больший экологический эффект, проводя рекультивацию отработанных месторождений.
При освоении месторождения россыпного золота по речной долине образуется каскад прудов. Когда полигон отработан, согласно действующей инструкции золотодобытчики должны разрушить плотины отстойников, вернуть отвалы на прежнее место и русло в исходное состояние. А далее по Жванецкому: «Включаешь, а не работает». Вроде всё, как было, но не работает. На выровненных откосах грунт «плывёт», и там ничего не растёт десять и более лет. Русло реки врезается в насыпной грунт, постоянно размывая его, и соответственно, вода мутная. Однако стоит ли это делать?
Судите сами: мы имеем прекрасный каскад рукотворных проточных озёр — через два года они очистятся, наполнятся рыбой, ондатрой, их обживут водоплавающие птицы. Кому, спрашивается, озёра помешали? Кому нужны старые технологии? Только экологической службе, потому что есть норматив — вернуть ландшафт в первоначальное состояние. Нельзя бульдозером сформировать долину и почвенные горизонты за месяц — они формировались тысячелетиями!
Вот вам ещё один парадокс: иногда с помощью научной мысли последствия техногенных влияний можно обернуть во благо природе.
Наталья КУЗНЕЦОВАВячеслав Иванович обратил внимание ещё на один экологический парадокс. В связи с тем, что Сибирь находится в зоне максимальных климатических изменений, может произойти метаморфоза с нашими сибирскими лесами. Сейчас они поглощают углерод, смягчая тем самым эффекты выброса парниковых газов в атмосферу. Однако наблюдаемые изменения климата ведут к возрастанию числа и площади пожаров и, следовательно, возрастанию выброса углерода в атмосферу. Дополнительный источник парниковых газов — климатогенная деградация вечной мерзлоты. Поэтому не исключён сценарий, согласно которому изменения климата могут перевести наши северные леса из стока в источник углерода. Но это уже тема отдельного разговора.