Есть профессии, о которых никогда не мечтают дети. Да и выпускники школ не штурмуют университеты в надежде их получить. Первые — потому, что и не подозревают об их существовании, а вторые, если и знают, то знают и то, что штурмовать просто нечего — в университетах этим профессиям не учат. Одна из них — патентовед.
А как становятся патентоведами? И что это за профессия? Людмила Васильевна ПОНОМАРЁВА, сотрудник отдела правовой охраны и защиты интеллектуальной собственности Сибирского федерального университета, уже более сорока лет как патентовед и очень этому рада.
— Это замечательная, интереснейшая работа. Просто какая-то нескончаемая интеллектуальная игра! Если не углубляться в занудство официальных определений, то работа эта в первую очередь состоит в выявлении технических решений, соответствующих критериям изобретения. Ну а конечная цель — получение патента, охранного документа, удостоверяющего исключительное право пользования.
Так что никакого однообразия. Всегда что-то новое. И, конечно, постоянное общение с умными, знающими, увлечёнными своим делом людьми — профессорами и студентами. Обожаю свою работу!
— И как же можно заполучить такую замечательную работу? Насколько знаю, учиться на патентоведа можно в Российской государственной академии интеллектуальной собственности. Но на обучение, которое длится года полтора, принимают только специалистов с высшим образованием или студентов университетов старших курсов. А цена обучения, кстати, просто заоблачная. Что-то мне подсказывает, что у вас был совсем другой путь в профессию.
— Разумеется, был другой. Хотя по сути всё то же самое. Многочисленные курсы, которые я прошла, были тоже платными. Их оплачивали предприятия. И попасть на эти курсы могли только специалисты. Прежде чем стать патентоведом, надо было стать инженером. В моём случае инженером-технологом химических производств. Закончила я инженерно-химический факультет Красноярского технологического института. Диплом делала на Омском шинном заводе в научно-исследовательском отделе, который занимался разработкой рецептур. Вот там я и поняла, чего, собственно, хочу. А хотела я не просто ходить и следить за соблюдением технологии, а иметь отношение к новому.
Когда после отработки диплома вернулась в Красноярск, тоже пошла на шинный, в техотдел. Но мне хватило четыре месяца, чтобы понять: это не то место, где я хочу работать. В Омске завод был более прогрессивный, с нашим не сравнить. А я к тому времени поняла, что хочу работать там, где производство связано с наукой. Вот эту связь мне и было интересно обеспечивать.
Правда, я не совсем понимала, куда идти и что делать. Даже чётко сформулировать не могла, кем же конкретно хочу стать. Помог случай. (Мне вообще везло на счастливые случаи.) Как-то встретила свою однокурсницу, которая посоветовала обратиться в один научно-исследовательский институт, где требуется что-то похожее на то, о чём мне мечталось. Это был филиал Московского института строительных материалов. И там действительно была вакансия в отделе научно-технической информации.
Руководил отделом австриец. Он во время войны попал в плен, потом остался, получил наше гражданство. Ему было лет шестьдесят — такой типичный «ариец, характер нордический…». К тому времени он прожил в России уже лет двадцать пять, обзавёлся семьёй, но так и не научился правильно говорить по-русски. Помню, в первый день он молча дал мне рубрикатор (огромнейший такой талмуд), и я с ним до вечера промучилась. Что с ним делать? Неужели запоминать?
А всех остальных сотрудников тогда отправили на картошку, так что спросить было некого. Вот мы весь день одни сидим, молчим и поглядываем друг на друга. В конце дня он неожиданно говорит: «Люси, я помогу вам. Вы полюбите эту работу». Как же он оказался прав!
У нас в отделе были переводчики и сотрудники, которые занимались поиском и подбором информации. А что касалось оформления заявок на изобретение, то их было мало, и занимался этим сам руководитель. Он один был такой продвинутый. И очень увлечённый работой. Своей энергией и отношением к делу, видимо, заразил и меня.
В то время, а это были семидесятые годы, Интернета и электронных носителей информации не было. Всё делалось вручную. Нужно было делать подборки по тематике института из информационных изданий ВНИИПИ (Всесоюзный научно-исследовательский институт патентной информации. Его преемником сегодня является ИНИЦ «ПАТЕНТ» — Ред.) Понемногу я стала вникать в информационную работу, но хотелось чего-то большего. Хотелось самой составлять и редактировать заявки на изобретения.
И вот, проработав так год, опять чисто случайно, встретила однокурсницу. Она работала именно по интересующему меня направлению в Технологическом институте и уже до начальника отдела доросла. Я спросила её, что надо закончить, чтобы получить нужную мне квалификацию. Оказалось, есть всесоюзные государственные курсы с отрывом от производства. Давай, говорит, добивайся. И я стала добиваться. А шеф мой ни в какую. Тогда я пошла к директору. Для убедительности даже программу этих курсов ему принесла. Ну, и выбила командировку.
Ехать надо было в Алма-Ату, где тогда были организованы государственные курсы по патентоведению. Была весна, месяц май. Тепло, всё в цвету, снежные вершины гор!
— Редкая удача. Похоже, получилось в полном смысле слова фееричное вступление в профессию.
— Да, это был настоящий праздник. Я просто летала от восторга. Нас поселили в центральной гостинице, что напротив дома правительства. Условия были сказочные. И вот я прослушала курс, всё сдала, получила «корочки» и приехала домой окрылённая. Сразу своему начальнику заявила, что теперь буду работать с изобретателями. И у меня как-то сразу всё пошло. Потом мы с ним очень хорошо вместе работали. Я у него была правой рукой. Было это в середине семидесятых.
А дальше наступили годы создания и расцвета разнообразных НИИ. Я к тому времени уже вышла замуж, родила двух сыновей. Семья наша переехала на Копылова. А в то время на улице Киренского, совсем рядом с моим домом, создавался и успешно развивался институт КАТЭКНИИуголь. Многие мои коллеги туда уже перешли и меня стали переманивать. Институт считался исключительно перспективным — только о КАТЭКе тогда и говорили.
Я подумала и решилась. Перспективы передо мной открылись во всех смыслах радужные: и работа обещала быть интересной, и коллектив формировался замечательный. Да и добежать от моего дома до института можно было минут за десять. Потом вроде предполагался переезд в самый центр города, в то самое высотное здание у БКЗ, что и сегодня стоит недостроенным. Помню, наш директор Владимир Дмитриевич БУТКИН как-то сказал, что для меня уже и место в нём присмотрел. Но так мы этого здания и не дождались.
В девяностые наука закончилась, и институты один за другим стали закрываться. И наш КАТЭКНИИуголь тоже. Очень было жаль. Работать в нём было интересно. Сотрудники молодые, инициативные, заявок на изобретения подавали много. Работа просто кипела. Кстати, именно тогда я смогла получить второе высшее образование. На этом настоял руководитель отдела. Сама же я в этот раз упёрлась, заявив, что мне и одного образования хватит, пусть едут незамужние и бездетные. Но он настоял, сказав: «Чего вы так испугались? Это же совсем рядом. В Новосибирске».
Патент на привилегию, 1906 г.
Это меня убедило, и я согласилась. Но оказалось, что в Новосибирск поехали те, кого направили из научных подразделений института. Меня же отправили в Москву в Институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов народного хозяйства, в котором было направление «Патентоведение». Училась, правда, заочно. Но было очень тяжело. Интернета тогда не было, найти нужную информацию было очень сложно. А обучение было серьёзным, требования высокими. Да ещё и дети маленькие. Контрольные приходилось писать ночами. Для защиты выбрала комплексную тему — и способ, и устройство. Это как бы два изобретения в одном. Мне это показалось более интересным. Защитилась, вернулась с дипломом. Надо сказать, московские преподаватели были просто ассами в своём деле. Очень многому у них научилась.
Потом и на другие курсы ездила — где-то на месяц, где-то на неделю. Была даже на повышении квалификации в Лицензинторге, а это просто высший класс. Мне очень понравилось.
— Людмила Васильевна, а насколько сегодня востребована эта профессия, путь к которой так долог?
— Когда процветала отраслевая наука, и было много научно-исследовательских институтов, профессия патентоведа была достаточно востребована. Хотя она в принципе не может быть массовой. Но тогда в каждом НИИ были патентоведы. А сейчас таких институтов практически нет. Даже если где-то и остались, то они занимаются проектными работами.
Но в каждом вузе патентовед, конечно, есть. У нас в СФУ целый отдел, который занимается правовой охраной и защитой интеллектуальной собственности. Входящие в состав университета институты объединены в так называемые площадки. На каждой свой патентовед. Я работаю на площадке Института цветных металлов и металловедения и Института горного дела, геологии и геотехнологий.
Кстати, наша площадка самая результативная. Во многом потому, что мы работаем с КрАЗом. Вообще, металлургия очень востребована. Там в основном идут патенты на устройства. А по горному делу, как правило, подают на способы. И обычно на открытую разработку, как это было в КАТЭКНИИуголь. Теперь института нет, но СУЭК-то остался, а значит, и разработки по-прежнему есть.
— А сколько вообще оформляется заявок? И что в основном заявляется: изобретения, полезные модели?
— Когда образовался СФУ и был создан поощрительный фонд, из которого при получении патента авторам давали 20 тысяч, на нашей площадке выходило до семидесяти заявок в год. Сейчас энтузиазм пошёл на спад. В год заявок 37-38. Но в этом году, думаю, будет побольше. Если говорить о том, на что подаются заявки, то в основном, конечно, на изобретения. Но есть и на полезную модель. Наша работа и в том, и в другом случае одинакова, но полезная модель несколько быстрее рассматривается. Это как бы малым изобретением считается.
А вот на промышленный образец у нас заявок не бывает. Нет и заявок на товарные знаки. Правда, по одному товарному знаку всё же отработали — это был знак университета.
— Скажите, а из чего складывается работа патентоведа? Вот человек что-то изобрёл, приходит и объясняет. А дальше? И бывает ли так, что о заявке и речи быть не может?
— Если суть технического решения изложена достаточно понятно, то задача патентоведа всё грамотно оформить для получения патента. Для этого существуют определённые правила. Но первым делом надо найти подобные решения и из этих аналогов выбрать самое близкое. А потом выявить существенное отличие и подать уже на новую разработку или на новый способ.
Что касается отказа в оформлении заявки, то я не помню, чтобы кого-нибудь пришлось отправлять со словами «иди, у тебя ничего нет». У нас люди, вообще-то, серьёзные, знающие своё дело. Да и студенты приходят не сами по себе. У них обязательно руководитель есть, который сразу завернёт, если что. А вообще, всегда можно что-то найти и подсказать. Допустим, добавить какой-то признак, чтобы было отличие. Конечно, речь идёт именно о технических решениях, не об идеях. Идеи, понятно, оформлению не подлежат.
А вот у работы над товарным знаком есть свои особенности. В чём сложность этого вида заявок? Дело в том, что словесное обозначение можно довольно быстро найти по Интернету, а чтобы найти изобразительное, приходится просматривать бюллетени. Правда, сегодня ситуация меняется, но когда мы делали товарный знак СФУ, то сидели всем отделом в краевой библиотеке и листали эти издания. И здесь очень важно не просмотреть. Иначе можно не пройти экспертизу в Роспатенте. А экспертиза эта очень долгая — в течение года. Если завернут — год потерян.
— Людмила Васильевна, когда судьба КАТЭКНИИуголь была решена, вы сразу пришли в университет?
— Я ушла из КАТЭКНИИуголь в 1995 году. И ушла в никуда. Четыре года чем только не занималась — обычная для девяностых история. А потом устроилась на комбайновый завод. Муж устроил. А так как он активно изобретал, я, по сути, работала только на него. Помню, за полгода подали 16 заявок. Тогда завод ещё развивался, шёл поток заявок. И вот там тоже всё пошло прахом.
А мне очень там нравилось. Несмотря на то что я технолог, а не механик, я больше люблю иметь дело с конструкциями, с механизмами, с машинами. Во-первых, они более понятны. Смотришь на чертёж и сразу видишь, что к чему. Или добавляется новый узел, или новая взаимосвязь. Сейчас практически всё, что можно, уже придумано. Но когда компонуется какое-нибудь устройство, например для литья и прессования, то вводятся в конструкцию новшества, которые способствуют улучшению качества получаемой заготовки. У меня как раз больше таких заявок. Кафедра литья у нас очень активно их подаёт.
Но особое удовлетворение получаешь, когда в процессе переписки с Роспатентом, которая начиналась с отказа, выходишь победителем. Это просто кайф! Конечно, стараешься посылать наверняка, чтобы выдача патента была сразу. Но иногда получается иначе. Вот был случай, который до сих пор помню. Нам тогда противопоставили французский патент по способу усреднения горной массы. Мы этот патент в процессе поиска не видели. Но вот я смотрю на его чертёж и вижу, что у нас явно не так, как в этом французском патенте. Пишем опровержение. Нам опять отвечают, что нет изобретательского уровня. Меня, помню, это так раззадорило, что я позвонила эксперту и попросила внимательно посмотреть на чертёж. Здесь же у нас явные преимущества, говорю. Но, как известно, москвичи не любят, чтобы их носом тыкали. Она отвечает, что всё мне подробно написала, и заканчивает: «Смотрите внимательно сами». Ну, думаю, я тоже напишу. И вот мы совместно с автором поднапряглись и с третьей попытки всё же получили патент.
Правда, иногда случается, что и спорить не о чем. Ну, не увидели какой-то прототип. Но такое бывает редко. Примерно раз в три года.
— Вы с таким азартом рассказываете о своей работе. Неужели за сорок с лишним лет не надоело этим заниматься?
— Просто я очень люблю свою работу. Да и как может надоесть работать головой? Это же так интересно. А когда в результате всех своих стараний получаешь охранный документ, то испытываешь если не счастье, то глубокое удовлетворение от того, что вот, сделала.
А потом — люди. В основном это молодёжь. Пока они учатся в аспирантуре и пишут свои диссертации, они мне свои изобретения кидают и кидают. Скучать не приходится. И вообще, я делаю то, что всегда хотела, к чему стремилась — работаю на грани науки и производства. И постоянно узнаю что-то новое. Иногда какой-то термин незнакомый появляется — сейчас же в Интернете ищешь и разбираешься, что это и о чём. Это же интересно.
Хотя патентовед не обязан владеть всеми знаниями. Да это и невозможно. Патентовед должен правильно оформить, грамотно изложить суть, чтобы эксперту всё было понятно.
— Из нашего разговора ясно, что путь в патентоведы не так прост. Но должны же быть какие-то предпосылки, очевидные настолько, что есть смысл попытаться?
— Те, кого я знаю, пришли в патентоведы случайно. Но это только на первый взгляд. Предпосылки у всех, конечно, были. И хотя многие, как и я, изначально даже не подозревали о существовании этого вида деятельности, были к ней готовы. Во-первых, все они выпускники технических вузов.
Здесь надо сказать, что во времена, когда сегодняшние патентоведы со стажем заканчивали школу, технические специальности были очень популярны. И поступить в технический вуз было совсем непросто. Мне, например, помогло производственное обучение, которое тогда практиковалось в школах. Практику я проходила на заводе искусственного волокна и там стала ткачихой третьего разряда. Нам тогда сказали, что это будет большим преимуществом при поступлении в институт. Если учесть, что ни в педагогическом, ни в медицинском я себя не видела, то выбор для меня был очевиден. Хотя, вообще-то, я мечтала об авиации. Не стюардессой летать, а по-настоящему. Но не случилось.
И мне всегда нравились точные науки. В них мне всё понятно, в отличие от гуманитарных. Чем не предпосылки? Мне, конечно, повезло. Я нашла себя. И счастлива тем, что делаю. Патентовед — замечательная профессия. Помимо всего прочего, она приучает выстраивать мысли в логическом порядке, что не только в работе, но и по жизни бывает очень полезно.
***
На этом самое время закончить разговор с патентоведом Людмилой Васильевной Пономарёвой. Но хочется добавить, что при таком характере, при том упорстве, с каким эта хрупкая женщина шла к раз и навсегда поставленной цели, совсем не сложно представить её и за штурвалом авиалайнера.
Галина ДМИТРИЕВА