Укушенные миротворчеством

— Маргарита, если бы у вас была способность превращаться, в каких национальных менталитетах вы бы хотели себя почувствовать?

— Ну, допустим, в тюркской группе, финно-угорской, коренных малочисленных народов, кавказских. Такое многообразие у нашей страны! Хотелось бы понять, что они думают. Потому что часто видишь, что есть какие-то обиды, начинаешь разбираться и понимаешь, что эти обиды связаны с тем, что поведение представителей других народов не совсем совпадает с теми клише, которые были заложены у тебя в детстве.

— А чем наши народы отличаются друг от друга?

— Если говорить о северных народах, то у тех, кто тысячелетиями охотился, лучше зрение, более скоординированные движения. Они могут совершенно спокойно лежать в засаде или схроне, дожидаясь добычи, без каких-либо неприятных ощущений. Что любопытно, эти народы могут достаточно долго находиться в замкнутом пространстве; а это важно, допустим, для космических путешествий. Вот, кажется, где охотники, которые долго ждут добычи, и где космические путешествия?..

У человека фантастическая способность приспосабливаться. Уже известно, что в седьмом поколении у людей, которые живут в арктической зоне, сильно меняется метаболизм, меняется организм. Выживают те, кто к этому способен. Это очень важно знать сейчас, когда мы идём на арктические шельфы.

У нас такая огромная палитра чисто физиологического приспособления к совершенно разным условиям, что, мне кажется, это тоже наше огромное богатство, наряду с теми же углеводородами.

— Расскажите о своей семье и своих национальных корнях.

— Мама у меня русская, папа — российский немец. По папиной линии были какие-то скандинавские истории. А по маминой линии много всего намешано. Там есть и украинские корни, и сибирские татары.

Моя бабушка между Новосибирском и Омском жила, их село Покровка было в глухой тайге. И у бабушки, я знаю, была очень красивая история. Зажиточный русский крестьянин влюбился в сибирскую татарку. Все были против. И с той и с другой стороны, но их любовь оказалась сильнее. У бабушки были голубые глаза, кудрявые русые волосы, но при этом ярко выраженные скулы. Что удивительно, при таком типе лица до глубокой старости практически нет морщин. Это характерно для женщин тюркских народов.

— Национальная палитра помогла вам в выборе вашей профессии?

— С профессией всё было достаточно традиционно, потому что родители были журналистами, и я наблюдала это всё с самого детства. Я родилась у них на втором курсе журфака, родители сразу перевелись на заочное отделение. Помню, в детстве меня некуда было девать, и меня брали с собой в типографию, я спала рядом с линотипами, развлекалась пробельным материалом, и моё имя отливали в форму для печати. Поэтому всё, что касалось газетной технологии, я потихоньку освоила и лет в 10-12 спокойно макетировала целые полосы в качестве развлечения.

— Вы в Москве жили?

— Сначала жили в Северном Казахстане, а потом папу перевели в Москву, Мама стала работать в «Работнице» — тогда очень известном журнале. Папа в агентстве печати «Новости» возглавлял немецкую редакцию. Но, честно говоря, я не думала, что выберу эту профессию. Я очень обижалась на родителей за то, что их практически не было дома. И говорила: выйду замуж за военного, уеду в дальний гарнизон и буду заниматься только домом. В результате сейчас я, дай бог, чтобы неделю была дома.

— Что вам больше всего интересно в Красноярском крае как крае многонациональном?

— Во–первых, его потрясающие размеры и многообразие. Я слышала, у вас есть эстонские деревни, татарские деревни, чувашские, немецкие. Удивительно сохранение таких анклавов на такое длительное время.

— Одно время на краевом телеканале «Енисей-Регион» была программа, которая называлась «Национальность сибиряк»…

— Это чувствуется. Это не национальная, конечно, идентичность, а территориальная, но она накладывает огромный отпечаток. Местность, природа, ландшафт имеют значение, а здесь ещё и вот это удивительное смешение народов, которое уже несколько веков происходит в Сибири. Сибиряки немножечко другие, чем, допустим, жители Поморья. Но это не значит, что в них больше другого, чем общего. На самом деле общее в нас преобладает.

— Как вы думаете, какой путь у России как многонациональной страны? Есть возможность перейти к федеративному устройству, уйдя от национально-территориального деления?

— Мне кажется, пока не найден такой путь, который бы позволил безболезненно отказаться от этого ленинско-советского наследия — национально-территориального деления. А с ним масса вопросов возникает.

Например, возьмём второй по численности народ в Российской Федерации — татар. В самом Татарстане их живёт меньше, чем за его пределами. И так с большинством народов России.

Поэтому жёсткая привязка, что ты можешь сохраниться как представитель того или иного этноса, только если у тебя есть элементы государственности внутри большого Российского государства, не выдерживает критики, и здесь очень легко скатиться во всякие неприятные вещи, попахивающие сепаратизмом и прочим в этом роде.

Вспомним последнюю историю с навязыванием преподавания языков в ряде национальных республик. Надо же понимать, что у нас практически нет территорий, где было бы мононациональное население.

Мне кажется, неизбежно, что мы когда-нибудь откажемся от национально-территориального деления, которое порождает такое количество проблем и, я бы даже сказала, неравенства граждан страны.

Мы от этого откажемся, но не в ущерб этническому многообразию. Просто нужно найти форму. Начать об этом думать. И не бояться этого переустройства. Ведь смотрите: в Чувашии есть татарские сёла, а в Татарстане есть чувашские сёла. Получается, они относятся к разным республикам по этническим компонентам. И что теперь, будем границы чертить, обходя каждую деревню? Глупость же полная.

Конечно, национальные элиты, которые к власти рвутся, держа в уме этнический фактор, будут сопротивляться, потому что они рассматривают свою этничность как козырь. И мы видим, что есть перекосы в национальных республиках, когда там чудесным образом оказываются у власти представители только так называемой титульной нации. А это что означает? Что все остальные резко поглупели? Здесь много вопросов, которые касаются именно связки этничности и власти, потому что власть — это доступ к ресурсам. А мне бы очень хотелось, чтобы у нас в стране у всех были равные права, равные условия.

— Использовать этническую тему очень выгодно в борьбе за власть. Вы можете привести примеры, когда это приводило к серьёзным последствиям?

— Мы видим, каким образом обошлись с той же Югославией, которая сейчас растащена по этно-конфессиональному признаку. Теперь говорить о том, что этот набор стран существует как самостоятельный игрок, уже не приходится. А там были народы одной этнической общности, просто разного вероисповедания. Теперь это площадка, где может топтаться кто угодно.

То же можно сказать про многие республики бывшего СССР. Распад страны резко снизил жизненный уровень в большинстве республик, которые пошли по «независимому» пути.

Понятно, что обратного пути нет. Но все эти спекуляции заканчиваются очень плохо для подавляющей массы простых людей. Абсолютное меньшинство выигрывает от спекуляций на этническую тему.

— Могут ли что-то журналисты делать в этой ситуации?

— Конечно. Сейчас всё, что происходит в умах людей, переместилось в информационное пространство. И там можно создать совершенно фейковую ситуацию, в которую тем не менее будут верить. Современные технологии позволяют не только отражать, но конструировать действительность.

И наша задача как журналистов — чтобы это зеркало было как можно менее кривым. Потому что исходя из отражения принимаются решения, создаются настроения у людей. А когда у тебя всё перед глазами плывёт, ты можешь подойти к обрыву и упасть, поскольку не видишь, что впереди пропасть.

— Расскажите об истории появления Гильдии межэтнической журналистики.

— Гильдия возникла сначала как клуб журналистов в Москве. Начав делать свои программы, я вдруг обнаружила, что это безумно интересная тема. Мне дают кучу призов и наград чуть ли не с первого месяца появления передачи, а вокруг я никого не наблюдаю.

— А какая у вас была передача?

— Я работала на «Радио России» с 1991 года. Я всегда очень хотела на национальную тему писать, но это не находило отклика. Например, ещё в советские времена меня приглашали в «Комсомольскую правду», крутое предложение, но я сказала: «Если вы мне дадите хотя бы иногда писать на национальную тему». На меня очень удивлённо посмотрели: «Нет, не интересно». И я туда не пошла. Такой максимализм юношеский. И приход на радио был связан с тем, что там мне впервые сказали: «Да, пожалуйста». Я ушла на «Радио России» чуть ли не с потерей в два раза в зарплате. И достаточно долго, лет девять, освещала в оперативном режиме и все чеченские кампании, и осетино-ингушский конфликт…

Я не решалась делать цикловую программу, не понимала, как её делать, чтобы она была всем интересна. Аналогичные попытки телевизионных журналистов заканчивались глубоким фиаско. И пока я для себя не вывела формулу, каким должен быть материал на национальную тему, к этому не приступала. А в январе 2000 года открыла свою программу «Народы России», потом «Национальный акцент».

А дальше началось осмысление: где же конкуренты? Почему я так долго в этом поле одна? И в 2003 году, когда открылся Дом национальностей московский, в виде клуба журналистов, появилась Гильдия наша.

Но путь был тоже не простым. В основном там собрались журналисты тогда ещё достаточно многочисленного пула национальных СМИ: корейские издания, армянские и другие. И случилась такая неприятность: в Москве избили возле метро пожилого корейского профессора. Я срочно всех собираю и спрашиваю: что мы можем сделать? Можем дружно во всех изданиях (у нас там их было 15-20) написать, что это безобразие, обратить на это внимание общества. Разочарование было в том, что представители ряда кавказских народов сказали: их аудитории это будет не интересно. Я говорю: хорошо, а вам будет интересно, когда изобьют кавказского профессора? Очень я расстроилась тогда. На несколько лет вообще отошла от клуба, мол, ждите, когда вас будут бить поодиночке.

— Тогда уже использовали термин межэтническая журналистика?

— Да, потому что этническая касается одного этноса. А у нас суть в том, что мы должны рассказывать о межэтническом взаимодействии. Это коммуникация между народами, между этносами.

Я вернулась к теме примерно в 2006-м, когда подумала, что нужен какой-то структурный проект, в котором Москвой дело не ограничивается. Я подумала, что на просторах страны наверняка есть такие же сумасшедшие, как я. И вот тогда возникла тема СМИротворца.

— Что такое СМИротворец ?

— Это наш конкурс. Но опять же в течение двух лет мне крутили пальцем у виска. И первое время относились с недоверием. И название какое-то… А мне казалось наоборот: СМИ и миротворцы. Это очень точно отображает суть.

В 2008 году вдруг проснулась власть. Министерству регионального развития вменили в обязанности заниматься межнациональным вопросом, а они вообще не знали, с какого боку подойти, и тут я хожу с этой идеей уже два года. Они говорят: «Ну, давайте попробуем». И когда мы попробовали, стало понятно — это то, что надо.

— А правда, что работы, которые пришли на первый конкурс, все подпадали под статью 282 «Разжигание национальной розни»?

— К сожалению, да. Большая часть работ немножечко ужаснула, но я поняла, что люди делают это не по злобе, они не хотят кого-то поссорить, внести раздор, скорее наоборот. Люди чувствовали, что важно начинать на эту тему говорить, но не знали, как. Но мы очень быстро всё проанализировали, начали распространять лучшие практики. И процесс пошёл семимильными шагами.

Этот конкурс — способ найти единомышленников, объединить их. Вместе стать ещё сильнее, влиять на ситуацию. Я уверена, что на ситуацию мы повлияли. Журналистское сообщество очень сильно выросло в освещении этой темы. А ведь у нас нет ничего, кроме идеи. Вот у Союза журналистов есть здания, недвижимость… А у нас — только идея.

— У нас есть форум, в котором мы общаемся в Фейсбуке.

— Да, у нас есть самое главное. Это желание изменить мир к лучшему.

— Как нельзя писать межэтническому журналисту? Есть какой-то учебник, свод правил на эту тему?

— Да, мы разработали этический кодекс этнического журналиста. В 2012 году мы его для себя приняли. И вы знаете, он до сих пор остаётся актуальным. Ведь он создан самими журналистами из собственных практик.

— Помню, как мы онлайн всё это обсуждали и отправляли свои предложения…

— Это большая ценность, на мой взгляд. Например, не переносить черты отдельно взятой личности на характеристику всего народа, что мы часто видим в криминальной хронике.

«Журналист избегает стереотипов об этнических группах» — тоже очень важная вещь. Потому что среди тех же гастарбайтеров огромное количество людей образованных, которые оказались в сложной ситуации и теперь вынуждены мести улицы.

Мне кажется, кстати, чисто человечески это и неправильно, и невыгодно. Нужно искать механизмы, чтобы образованные люди, если они хотят жить в России и быть полезными российскому обществу, получили эту возможность. Мы от этого все только выиграем. И это как раз наша, именно российская традиция.

Масса есть таких вещей, куда журналисты могут вмешаться и исправить несправедливость. Вот, мне кажется, одна из ключевых миссий журналистики, привлекательная и высокая — исправлять несправедливость. Несправедливости много, недопонимания. И мы в своём относительно узком секторе межэтнических отношений тоже должны исправлять эти несправедливости.

— Давайте расскажем о нашем проекте «Школа межэтнической журналистики». У нас в региональном отделении Гильдии на базе ТВ СФУ она успешно прошла в этом году уже в третий раз.

— Мы заметили на каком-то этапе, что среди нас достаточно много людей сорокалетних.

Ведь те, кто приходит к нам на практику, это ужас, кошмар. И мы не успеваем за практику дать им нужные знания, чтобы они могли, работая в межэтнической тематике, не разрушать наше общество. Так возникла идея школы.

Конечно, мы не образовательная организация. И мы решили, что попробуем заниматься с молодыми журналистами в режиме наставников. Всё-таки журналистика — это ремесло, и оно передаётся из рук в руки.

Первая школа у нас была из девяти регионов, вторая из восемнадцати, третья уже из двадцати трёх.

— Есть потребность?

— Потребность есть колоссальная. Мы смогли за счёт президентских грантов сделать эту программу абсолютно бесплатной и включить ещё поездки по России.

Мы создаём негласно такую сеть из молодых людей, неравнодушных к этой теме. Меня насмешило одно сравнение. Что укушенный вампиром тоже становится вампиром. И у меня такое ощущение, что мы хотим покусать как можно больше талантливых молодых журналистов ради того, чтобы они эту тему несли дальше.

— А можем мы, журналисты, бороться с вербовкой молодых людей в экстремистские организации, такие как ИГИЛ (организация, запрещённая в России)? У нас спокойный регион, но есть случаи, когда прямо с авиарейса в Сирию снимали молодых людей, завербовавшихся в экстремистскую организацию. Мои студенты были удивлены, что это всё так рядом, и никто не застрахован.

— ИГИЛ, к сожалению, очень динамично действует. Надо создавать такую среду в информационном пространстве, при которой молодые люди осознавали бы эту опасность и не попадали в сети. Здесь есть и часть нашей вины. Ведь кто туда чаще всего попадает? Самые романтичные натуры, которые видят несправедливость вокруг. А чем ИГИЛ заманивает? Обещанием справедливости. А у россиянина, какой бы национальности он ни был, приоритет справедливости в крови. Поэтому для нас ИГИЛ особенно опасно.

Если так будет устроено общество, когда честным трудом невозможно себе заработать на достойную жизнь, мы будем выталкивать людей в ИГИЛ. И когда у нас двойные, тройные стандарты внутри страны, когда мы говорим одно, а делаем другое, когда одним можно, а другим нельзя, тогда мы получим ситуацию, что самые неравнодушные и самые талантливые будут попадать в эти капканы, их будут использовать и фактически уничтожать. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы, грубо говоря, бороться не с вербовкой молодых людей, а за построение справедливого общества, в котором хочется жить.

— Это не утопия? Построение справедливого общества?

— Не утопия. Это заложено в нашем генокоде.