Пресса окрестила его «возвращенцем», хотя на самом деле он «человек мира». В 2010 году профессор Университета Северной Каролины и МГУ имени М.В. Ломоносова, доктор химических наук Александр Кабанов стал первым обладателем российского мегагранта в области химии и, будучи уже директором первого в Америке центра нанодоставки лекарств, основал лабораторию наномедицины при МГУ. Осенью по приглашению заведующей базовой кафедрой биотехнологии ИФБиБТ СФУ профессора Татьяны ВОЛОВОЙ учёный впервые побывал в Красноярске. Воспитанник советской науки мог бы, наверное, назвать себя патриотом, но не любит пафоса.
Photo by Carol Perry, UNC Eshelman School of Pharmacy
— Вот уже четверть века, как я российско-американский профессор. В моей лаборатории в США общаются на 20-25 языках, — говорит Александр Викторович, сделав глоток кофе. — Россия очень большая, важная и любимая мною страна. С ней меня связывают язык, культура, мои предки. Красноярск — второй сибирский город, где я побывал, после того как стал работать по мегагранту. Впервые в Сибирь я приехал полтора года назад, это был Томск.
Не скрою, хотелось побывать недалеко от тех мест, где когда-то умерла в Мариинском лагере мамина бабушка. Тогда же я съездил и в Асино, где совершенно случайно обнаружил своих дальних родственников.
Как и мой отец — академик Виктор КАБАНОВ, — я выпускник химфака МГУ. Все годы работы в США продолжаю сотрудничество с этим вузом в разных областях. Я также вхожу в совет Минобрнауки РФ, возглавляемый академиком Алексеем ХОХЛОВЫМ. Убеждён, что в стране нужно развивать научную мобильность, и молодые учёные должны перемещаться, чтобы учиться, работать, совершенствоваться там, где есть лучший опыт. И… иметь возможность возвращаться.
— Вы стали активно работать с Россией с 2010 года, когда появилась программа мегагрантов. Что за это время изменилось в нашей науке?
— Программа позволила привнести в Россию целые научные области, в том числе наномедицину, которая не была здесь представлена в значительной мере. Кстати, программа продолжается и сегодня, Минобрнауки РФ финансирует ряд грантов и сейчас проводит конкурс на новые лаборатории.
Одна из проблем России — наука сосредоточена в небольшом количестве центров, что кардинально отличается от ситуации на Западе. Например, в Америке по всей стране большое количество сильных университетов, где проводятся передовые научные исследования, и можно найти выдающихся специалистов, лаборатории, технологии. Этот потенциал не сосредоточен в одном-двух городах, а распределён по всей территории США. Я прожил много лет в таком «Красноярске» Соединённых Штатов — городе Омаха (штат Небраска), который очень полюбил. Там тоже делалась и делается существенная наука. Наблюдая это, я проникся идеей укрепления науки и в регионах России, поэтому при любой возможности стараюсь ездить по стране, изучаю ситуацию, общаюсь с молодёжью. Побывал в Казани, Волгограде, Ростове-на-Дону, Твери, Томске и других городах.
Более года назад президент РФ пригласил к себе 10 мегагрантников, в том числе и меня, и на той встрече прозвучало, что программа мегагрантов будет продолжаться. Речь также шла о том, что России не хватает не только научной мобильности, но и карьерной лестницы для молодых учёных, поэтому после защиты кандидатской диссертации они вынуждены оставаться в своих лабораториях и подолгу ждать, пока их научные руководители не выйдут на пенсию. Но к тому времени они уже и сами теряют потенциал. В России нет передвижения научных кадров, характерного для американской науки. В США, обучаясь в одном университете, вы едете защищаться в аспирантуру в другой вуз, получаете там новые знания, а потом, после защиты диссертации, делаете постдок в третьем университете. Тем самым набираете исключительно важный опыт в областях, которые выбираете сами, что необходимо для работы на острие современной науки. Мы это объяснили Владимиру ПУТИНУ и предложили сделать Президентскую программу, в том числе конкурс для постдоков, который стимулировал бы их мобильность.
— И что в результате?
— Программа и конкурс появились очень быстро. В частности, в РНФ поступило около 2,5 тысяч заявок на 500 с лишним мест и грантов для постдоков и ещё сотни заявок на гранты для молодых руководителей групп. Организаторы этой программы надеялись, что молодой человек или девушка, скажем, из Красноярска, защитив кандидатскую диссертацию, захотят поехать, например, в МГУ или куда-то ещё по стране как постдоки, и специально предусмотрели такую возможность. Но оказалось, что из 2,5 тысячи подавших заявления всего порядка 12 человек готовы сменить регион, хотя для них была заложена зарплата — два миллиона рублей в год!
— О чём это говорит?
— Можно сделать вывод, что пока отсутствует культура научной мобильности, люди по-прежнему держатся за место, где они живут, и боятся перемещаться по стране, потому что не существует инфраструктуры для поддержки тех, кто потом возвращается. Для создания всего этого нужно время и усилия, в том числе со стороны руководства регионов. Кроме того, отсутствует информация и понимание важности того, что нужно перемещаться из места в место, чтобы приобрести новый опыт.
В Красноярск я приехал, чтобы расширить собственное представление обо всей России и понять, что ещё необходимо создать, чтобы стимулировать научную мобильность. У нашей научной диаспоры (учёных, занимающихся исследованиями за рубежом, многие из которых стали приезжать и работать в России) есть идеи, как это сделать, и желание повлиять на усиление российской науки. По дороге наверх ещё много ступеней, и их важно пройти.
— Александр Викторович, вы посетили уже несколько российских городов, побывали в университетах — поделитесь впечатлениями?
— Российские университеты остаются достаточно сильными в классических областях. Если говорить о рейтинге американских университетов, то если нет сильной биомедицины и инженерии, это считается слабостью. Отсутствие или недостаточное развитие этих двух направлений — одна из главных проблем тех замечательных университетов России, которые я посетил. Это, похоже, отражение общей ситуации.
В СФУ в области биоматериалов очень сильная кафедра и группа учёных, известная на всю страну и за рубежом. Но один в поле не воин. Если посмотреть с высоты птичьего полёта, то видно, как сильно российские университеты отстают от американских в области медико-биологических исследований.
Ещё одна проблема — несмотря на значительный прогресс за последние годы система грантовой поддержки исследований и независимая экспертиза нуждаются в дальнейшем улучшении, и есть даже учёные, выступающие против такой системы. Но в современной науке писать гранты необходимо — это питает конкурентную науку, которая в России не так сильно развита.
— Лаборатория под вашим руководством известна работами в области наномедицины. Некоторые идеи ещё совсем недавно воспринимались как фантастика…
— Сегодня уже вошло в клиническую практику использование полимерных мицелл для доставки лекарств, которое мы когда-то предложили. Один такой лекарственный препарат
сейчас применяется в клиниках для лечения рака, и многие другие на подходе. Сейчас меня очень интересует использование наночастиц для доставки лекарств в мозг. Эта задача была поставлена уже давно, и наша первая совместная работа с академиком Владимиром Павловичем ЧЕХОНИНЫМ почти 30 лет назад как раз об этом. Но задача оказалась невероятно сложной. Сейчас мы много работаем над использованием экзосом (это микроскопические пузырьки, выделяемые клеткой — примечание автора). Мы обнаружили, что экзосомы идут в мозг и могут нести туда терапевтические белки. Причём при воспалении, вызванном заболеванием мозга, идут туда даже лучше.
Открываются новые перспективы в лечении болезни Паркинсона и других заболеваний мозга, например, тяжёлых метаболических заболеваний, связанных с недостатком определённых ферментов.
Если говорить совсем уж из области фантастики, то мы пытаемся использовать и клетки для доставки нанолекарств. Меня чрезвычайно интересует — и это связано с моей деятельностью в России — возможность управления данными клетками. Но управления не с точки зрения, куда они пойдут (они сами знают, куда идти), а чтобы на расстоянии передавать им информацию. В идеале желательно создать такую систему, чтобы мы могли проследить, что клетка прошла, куда нужно, и потом дистанционно её включить. Для указанной цели мы стали использовать магнитные наночастицы и обнаружили в процессе совместных работ в российской и американской лабораториях, что с помощью низкочастотных меняющихся электромагнитных полей можно эти наночастицы заставлять механически двигаться. Это может помочь прицельно убивать раковые клетки.
У нас очень интересные вещи уже стали получаться, и кое-что мы опубликовали, а то, что ещё не опубликовано — гораздо интереснее.
— Тот факт, что вы работаете одновременно в России и США, помогает продвижению идей?
— По поводу магнитных наночастиц идея родилась ещё в Америке. А когда я приехал в Россию, возникла возможность взаимодействовать с физиками, которые очень хорошо понимали в магнитных частицах и в электромагнетизме (я-то всё-таки химик!), и вот на этом взаимодействии много чего получилось. Учёные в Тамбовском государственном университете во главе с профессором Юрием ГОЛОВИНЫМ создали небольшую компанию и стали делать установки, предназначенные для правильной электромагнитной активации наночастиц. Сначала мы эти приборы поставляли в МГУ, потом в другие лаборатории в России, а потом стали закупать для моей лаборатории в США. Недавно у меня в Северной Каролине был специалист от тамбовской компании, наблюдал за нашими экспериментами, чтобы понять, как сделать приборы ещё более совершенными. Вот вам и взаимопроникновение инженерного аспекта в науку!
А буквально пару месяцев назад мы получили совместный грант Национального института рака США и РФФИ, который финансирует наши совместные исследования в области наномедицины (речь о доставке магнитных наночастиц с помощью антител в раковые клетки для их уничтожения). Работы по гранту рассчитаны на три года. Каждая страна финансирует свою лабораторию, а в итоге выигрывают обе стороны.
Кстати, один из моих молодых коллег, работавший в нашей мегагрантовой лаборатории в МГУ — доктор химических наук Александр МАЖУГА, организовал свою лабораторию, занимающуюся указанными выше вопросами в Московском институте стали и сплавов (МИСиС), а теперь он возглавил Российский химико-технологический университет имени Д.И. Менделеева, один из старейших химико-технологических вузов страны. С точки зрения долгой перспективы — может быть, именно магнитно-механический подход и результаты этой идеологии окажутся наиболее значимым вкладом нашего мегагранта в развитие российской науки.
Вера КИРИЧЕНКОУчёный с мировым именем Александр Викторович Кабанов ещё пишет стихи и прозу
37
На лоб мой криво легла морщина,
Я пытался её разгладить — не получилось
Я когда-то писал стихи
И считал, что я буду бессмертен
Что, по крайней мере, у меня в запасе тысячелетие
Что я ни за что в ответе,
Что ошибки все исправимы,
Что родители, или, хотя бы, мама вечны,
Что столетия неделимы…
Мне уже 37. Возраст поэтов оконченный.
Я еще, конечно, не стар,
Даже красив, и опытен, конечно,
Хотя дурак такой же.
Я могу получить ВСЕ,
о чем и мечтать не мог, когда был мальчик,
Но мне никогда не достигнуть того,
о чем не мечтал, а считал данным.
И стихи пишутся только иногда,
когда пьяный.
Я бы этих стихов написал не СТО, а десятки тысяч,
Я б научных статей не писал — куда б больше я был известен,
Я бы не был богат, и меня не искали за деньги,
Но друзья наливали б коньяк или спирт, хотя бы,
И вокруг бы вились бесподобно красивые бабы,
Я бы выбрал одну — непутевую алкоголичку,
И пошел бы ко дну, наплевав на почет и приличья.
И в каких то подвалах, где жар и разгул тараканья,
Я почти без сознанья прилег бы на узкой скамейке,
А потом, вдруг очнувшись, пошел бы в морозную зиму,
И замерз…
И Россия ко мне бы вернулась необратимо…