Осень жизни: уроки оптимизма от доктора Красовской

«Главное – позитивный настрой. Тогда многое можно успеть»

Но как можно с одинаковым успехом совмещать профессиональную, общественную, преподавательскую деятельность, административную работу и семью? Тем более, когда профессия — хирург. Неужели ни одно из этих направлений не страдало? Валентина Павловна отвечает так:

— Страдало, конечно. Но хирургия, понятно, страдать не могла. А преподавательская, административная и общественная работа были накрепко с ней связаны. Более того, детская хирургия в то время напрямую зависела от успеха на этих направлениях. Я же начинала, когда в городе детской хирургии как таковой не было. Не было детских хирургов — их надо было учить. Не было помещения — его надо было построить. Добиться и того, и другого было возможно, обладая определённым авторитетом. А это в те времена давала общественная работа.

Поэтому, конечно, страдала семья. Поначалу, правда, не очень. И муж был рядом, и свекровь первые шестнадцать лет жила с нами. Всё-таки дети какое-то время были под присмотром бабушки.

Помогало и то, что я довольно рано села за руль. Руководство меня баловало — выдавало служебные «Волги» всякий раз, как подходил срок. Благодаря машине я многое успевала. К тому же о пробках мы и понятия не имели. Я успевала и дела сделать, и вовремя на сложный случай добраться, и быстренько магазины объехать. А вначале за продуктами ходила свекровь.

Вообще, если бы не она, не знаю, как бы я справлялась. Оперировала много. Все сложные случаи были на мне. У нас же в институте до начала шестидесятых был только лечебный факультет. Педиатрии не было. Детских хирургов готовили из взрослых. Я и сама первые 25 лет взрослым хирургом была. Оперировала всё, кроме сердца. Была и онкология, и ортопедия, и всё остальное. Тогда ведь не было такого разделения, как сейчас.

Почему всё же педиатрия? Ещё в ординатуре профессор Георгий Дмитриевич ОБРАЗЦОВ мне говорил: «Валечка, тебе бы надо педиатром быть». У меня хорошо получалось ладить с детьми. В краевой, где я тогда работала, все вместе были — и дети, и взрослые. И мне чаще давали детей. Я и сейчас общаюсь с женщинами, которых когда-то детьми оперировала.

Господи, сколько через мои руки прошло детей с тяжелейшими диагнозами! И они живут себе и живут. Уже состариться успели. Один случай был уникальный. Я о нём всегда как о чуде рассказываю. Девочке надо было и ногу убирать, и половину таза. Огромная опухоль в ягодичных мышцах. И седалищный нерв ею окутан. Решение принималось тяжело. Что ни делай — всё плохо. Всё же рискнула прооперировать сберегательно. Сейчас этой девочке за шестьдесят. У неё уже внуки. Честно говоря, я сама удивляюсь. Вообще, я многому в своей практике удивляюсь.

Здесь надо сказать, что у истоков детской хирургии у нас в городе стояла Вера Филипповна ГЛИВЕНКО, которая была моим шефом. Она приехала из Москвы в середине пятидесятых и стала заведовать кафедрой хирургии. Это Вера Филипповна меня заставила заняться детьми. Она же уговорила пойти в общество «Знание». Только потом я оценила её дальновидность. Сначала сопротивлялась.

В первой половине шестидесятых кафедру хирургии разместили в 20-й больнице, в хирургическом корпусе. Там было создано первое в Красноярском крае детское хирургическое отделение. Надо сказать, тогда никто не хотел браться за детскую хирургию. Не хватало буквально всего: помещения, специалистов, финансирования. А Вера Филипповна взялась. Я тогда уже в 20-й больнице работала и кандидатскую диссертацию защитила. Вот меня и назначили на должность заведующей детским хирургическим отделением. И как сложный случай с ребёнком, так звонок мне. Хорошо, я жила недалеко от больницы. Такси-то не всегда можно было поймать, особенно ночью.

Ночью вызовут, а утром лекция. Замены не было. Практические занятия, конечно, могут проводить ассистенты, а лекции — только доценты. Взять их тогда было негде. Так что работа была напряжённая. Сама не знаю, как выдерживала. К тому же и здоровьем похвастать никогда не могла. Сейчас как врач смотрю на себя и удивляюсь. По всем показателям я не должна была так долго жить. Болезней хватает. Но на себе убедилась, какие резервы вложены в наш организм. Надо просто научиться жить с тем, что есть. И радоваться. Вообще, главное — позитивный настрой. Тогда многое можно успеть.

На что у меня времени не хватило, так это на учеников. Не так много у меня защитили кандидатских и докторских. А ученики талантливые были. Конечно, темы подсказывала, с работы отпускала… Чего ещё? Остальное должны были сами делать. Так что сильно себя не ругаю. А вот что с наукой не доработано, сожалею. Научных работ у меня немного. Есть одна монография «Клинико-цитологическая диагностика опухолей в детском возрасте».

Вообще, я больше строительством занималась. В семидесятые годы пробивала корпус детской хирургии в 20-й больнице. Денег, как всегда, не было. Сидели со специалистами из «Красноярскгражданпроекта» и искали более-менее приемлемые варианты. В результате взяли типовой проект здания общежития и приспособили его к нуждам детской хирургии. Председатель крайисполкома ТАТАРЧУК ругался, но денег дал.

А когда детской хирургии передали трёхэтажный терапевтический корпус, я начала пробивать пристройку между ним и хирургическим корпусом. Тогда помог председатель крайисполкома В.В. ПЛИСОВ. Поэтому всё сделали быстро. Главный врач больницы Лев Семёнович БЕРЗОН стал, конечно, понемножку от неё откусывать. Предложил первый этаж сделать приёмной не только для детской, но и для взрослой хирургии. Но я воспротивилась. Согласилась только на общую реанимацию. Это тогда было оправдано — своих реаниматологов в детской хирургии ещё не было.

«Ни одной минуты на конфликты»

Казалось бы, после завершения строительства можно было успокоиться и мирно заниматься любимой хирургией в честно завоёванном пространстве. Но после защиты докторской в 1972 году Валентина Павловна возглавила кафедру детской хирургии, а в 1974 взялась за руководство межобластным центром. В 1978 стала главным детским хирургом края. Во многом благодаря ей в 1986 году в 20-й больнице был построен дополнительный корпус для детской хирургии, что позволило расширить клинику с двух до пяти отделений. Детские хирургические отделения были открыты и в ряде районных центров.

Способность проявлять такую активность Валентина Павловна объясняет наличием крепкого тыла — семьи.

— Мои родители приехали в Сибирь не по своей воле. Жили мы под Саратовом в большом селе Орлов-Гай. Папа был хорошим хозяином. Когда организовали колхоз, всё нажитое ушло туда. Председателем колхоза сделали человека «правильного» — хоть и алкоголика, но зато из бедных. Но надо же было кому-то и работать. Потому папу и назначили замещать этого правильного колхозника.

Папу сослали на три года, когда крестьян второй раз обложили налогом. Мы с мамой полтора месяца до папы добирались. Причём мы не просто уехали к нему, а бежали. Дело в том, что маму присмотрел какой-то начальник из органов и просил отказаться от мужа. Она решила бежать. Одно время мы жили в Канске. Рядом с нами был лагерь. Колючая проволока, вышки. Чтобы попасть в школу, надо было всё это обходить. Помню, мне было страшно, но со временем всё это как-то забылось. Потом была война, окончание школы, медицинский институт…

Замуж я вышла за врача. Он был старше меня на десять лет, воевал. Звали его Фридрих Викентьевич. Его предки были ополяченными белорусами. Их выслали в Сибирь после польского восстания ещё в XIX веке. Надо сказать, за мужа немного обидно. Обо мне много говорили и писали, а его имя не звучало. Хотя должно было: он работал в краевой санэпидстанции и с нуля создавал у нас вирусологию. И вообще был исключительно порядочный и добрый человек.

Когда мы поженились, жить стали со свекровью. У неё было трое детей, но она хотела жить только с нами. Почему? На войне мой муж был врачом, попал в плен. Когда ему удалось освободиться, его какое-то время проверяли. Потом всё же восстановили в звании офицера и опять отправили на фронт. Войну муж закончил в Берлине. Вроде всё обошлось. Но матери на него вручили похоронку. Можно представить, что с ней случилось, когда вернулся погибший сын. Она от него просто оторваться не могла. Я всё это понимала, а потому приняла как должное.

Наша совместная жизнь сложилась удачно. Не могу сказать, что со свекровью у меня была какая-то внутренняя связь, любовь. Но не было и противоречий. Потому и успевала, что ни одной минуты не уходило на конфликты. Ни у меня к свекрови не было претензий, ни у неё ко мне. Хотя ей придраться было к чему — домом мне заниматься было некогда. Я работала, работала, работала… И оправдания в виде хорошей зарплаты у меня тогда не было. Правда, раньше вообще эти разговоры и претензии в отношении денег в семьях не были приняты. Сколько есть — столько есть. А у нас было немного. Я же не сразу профессором стала. Надо было ещё диссертации защитить — кандидатскую, докторскую. И я благодарна свекрови, что она позволила мне это сделать, полностью освободив от домашних дел.

Она была хорошей хозяйкой. Приготовить могла из ничего. И вкусно, и не дорого. А в те годы это было важно. Вообще, обычно женщины жалуются, что свекровь мешает. Я, наоборот, была рада — дома порядок, дети присмотрены. А на роль хозяйки в доме я и не претендовала. Я была вся в профессии.

Когда свекрови не стало, мне надо было бы уменьшить нагрузку. Но я продолжала жить как прежде. Дочери было шестнадцать, сыну девять. По сути, дочь какое-то время и была за маму. Вызовут меня среди ночи — и я полетела. Помню, как-то в Академгородке ребёнок напоролся на обломок сухой сосны, катаясь на лыжах. Вместе с частью той сосны его к нам и привезли. Боролись за его жизнь долго: день, ночь… Тут уже время не считаешь. Так что на своих детей времени оставалось немного.

Но они проблем не создавали — хорошо учились в школе, поступили в институты. Специально мы их не натаскивали и не воспитывали. Конечно, контролировали учёбу, смотрели оценки. Но особой необходимости в этом не было. Возможно, помогало то, что дети никогда не были свидетелями конфликтов: семья была мирная.

Надо сказать, в те годы у родителей была возможность спокойно работать, не переживая, что с детьми случится что-то плохое. Это сейчас детей приходится всюду сопровождать. А наши сами выбирали, чем заниматься, сами шли и записывались в какие-то кружки. Нас только ставили в известность. И в бытовом отношении были самостоятельными. Особенно дочь. Сын на семь лет её младше, и она за ним присматривала, заботилась. В результате она и готовит лучше меня, и домашнюю работу делает лучше.

Когда сейчас вспоминаю о том времени, думаю, что спокойствию в семье я во многом обязана мужу. Мы с ним были разные по характеру. Я активная, быстрая, любила путешествовать. А он домосед. Но всё равно мы с ним и на Столбы ходили, и летом на плотах сплавлялись, и к морю отдыхать ездили. По моей инициативе, конечно. А для него счастье — это кресло и я рядом. Если я в кухне, то и он в кухне. Сидит, газету читает, немножко помогает. Мы ведь мало были вместе — всё время работа. Так что эти часы и минуты ценили. Очень, очень жаль, что он рано ушёл. В 62 года его не стало.

«Тогда люди не ждали, что кто-то придёт и сделает им хорошо»

Поколению, к которому принадлежит наша собеседница, времени на взросление было отпущено не много. И так как эпоха акселератов ещё не наступила, у станка этому поколению приходилось стоять, взобравшись на ящик. Да и до войны им было чем заняться.

— Себя я помню лет с четырёх. Мама рассказывала: «Шёл сенокос. Мы косили, копнили, а тебя просили водички ключевой принести. И ты бегала через лесок». Я это хорошо помню. И помню, что было страшновато — а вдруг волк? Но мне нравилось бегать за водой. Это же настоящее дело!

Вообще, я с детства любила работать. А работать приходилось много. Мне шёл пятый год, когда мы с мамой строили глинобитный домик. Помню, как прыгала, размешивая ногами глину с навозом. Помню, как складывали печь, как копали землю. Я в детстве много какую мужскую работу освоила. Мама слабенькая была. Юра, брат, говорил: «Мама, когда вырасту, буду тебя булками кормить». — «А где же ты их возьмёшь?» — спрашивала мама. «В стОле», — отвечал маленький братик.

Когда началась война, мне было 14 лет. Исполнилось за четыре дня до 22 июня. Так что в нынешние «дети войны» я не попала. Мы и тогда детьми не считались. Я работала на станке, как взрослый мужчина. На станке и кончик пальца себе обрезала. Но кусочек кожи остался, и я всё прилепила на место. Это была моя первая операция. Палец некрасивым, конечно, остался, но главное — потом работать не мешал.

Вот сейчас много говорят о повышении уровня жизни. Это хорошо. Но никакие губернаторы и президенты ничего без нас не повысят. Когда по телевизору вижу эти домишки с покосившимися заборами… Здесь-то какого уровня не хватает? Нет денег на гвозди? Ну, вытащи старый и распрями. Когда-то я этих гвоздей столько вбила. Тогда люди не ждали, что кто-то придёт и сделает им хорошо. Брали и делали из того, что есть.

Да, жизнь приучила работать. Да так, что никак не могу остановиться. Когда ушла на пенсию, в 1991 году организовала своё предприятие. Получилось. Самых хороших специалистов приглашала и цены держала умеренные. Пациенты были довольны. Один раз, когда мне было уже под девяносто, попыталась уйти с директорства. Уговорила дочь этим заняться. Она к тому времени тоже на пенсии была. Вообще-то она начинала хирургом. Но ушла в вирусологию, когда родила второго сына. Сказала, что не может больше в полную силу работать в хирургии, а по-другому не хочет.

Получилось, что на неё бабушек не хватило. Я даже сейчас, в девяносто пять, от работы не могу оторваться. Хотя какая уже это работа. При моих травмированных позвонках я должна бы в постели лежать. А я вот ещё что-то делаю и даже опять руковожу. Уговорили. Правда, руковожу из дома. До коронавируса я сама ездила, а сейчас видеокамеры помогают. У меня на планшете вся информация. С утра сажусь и всё вижу. Недавно обнаружила, что пациент у нас без маски сидит. Тут же позвонила.

Маску носить, конечно, надо. И вакцинироваться обязательно надо. Мы с дочерью, как только привезли вакцину, сразу привились. Не понимаю, чего люди боятся. Можно подумать, им никогда никаких прививок не делали. Это же просто дикость какая-то.

«Надо принимать то, что есть, и радоваться, что живёшь»

Медицинскую тему хочется продолжить, раз есть возможность поговорить с врачом, которому девяносто пять. Тем более, что Валентина Павловна, в отличие от многих более молодых, и здесь настроена позитивно:

— Возрастные изменения неизбежны. Но я же не поставлю себе новые суставы, новый позвоночник. Так какой смысл ныть и причитать? Что есть, с этим и надо жить. Да, бывает плохо. И практически каждый день. Но как-то приспосабливаешься, знаешь, чем снять боль. Надо принимать то, что есть, и радоваться, что живёшь. Да, я многого не могу, чего бы мне хотелось. Ну и не надо!

А по большому счёту я живу так, как хочу. Скажу честно, не хотела бы вернуться назад. Слишком много всего было. Конечно, мне помогает то, что я врач. Когда мне плохо, я чётко понимаю, почему это так и что надо сделать. Но всё же больше помогает оптимизм. Тем более всё необходимое у меня есть, даже могу себя время от времени побаловать. Конечно, можно и больше иметь, но зачем? Это бы счастья не добавило.

Планшет меня очень выручает. Я стала плохо видеть, а на планшете буковки можно увеличить. Вообще, в наше время много возможностей для того, чтобы приспособиться. Так что я довольна. Дочь живёт в этом же доме и заботится о том, чтобы я была сыта. Конечно, детей и внуков хотелось бы видеть чаще. Но когда-то детям моего внимания тоже не хватало. Так что всё правильно. Все работают. У всех семьи. У меня уже правнуки есть. И я себе сказала: «Бабушка, ты успокойся. Какое тебе ещё внимание? Все при деле, у всех своя жизнь. Чего ещё желать?».

Да и внимания мне, вообще-то, хватает. Звонки весь день. Если бы внимания было больше, это бы утомляло. И мне есть чем заняться и чему радоваться. Я очень люблю природу, есть дача. Не огород, а кусочек леса. Все деревья, какие там были, я сохранила. Кое-что облагородила, подсадила можжевельники, туи. Дорожку мне сделали, из ручья водопад устроили. Получился кусочек тайги с благоустройством. Соседи теперь водят ко мне на экскурсию гостей. И мне радостно, что кто-то это увидел и порадовался.

Вообще в жизни много такого, что радует. В любом возрасте. Конечно, с годами этот список начинает стремительно сокращаться. Но в него надо быстренько вносить то, на что прежде не хватало времени. Даже тем, у кого не было никакого хобби, есть чем заняться. Можно семейный архив в порядок привести. У младших поколений до этого руки не доходят, а потому они будут благодарны. Можно воспоминания семейные писать. Тоже потом внукам-правнукам будет интересно. Но лучше всего — общение с природой. Она у нас замечательная. Помню, моя мама говорила: «Доченька, какое счастье, что мы здесь оказались. Какая здесь красота!». Вот с этой красотой и этим счастьем я и живу.