Государством предпринимается немало усилий по поддержке рождаемости: увеличивается материнский капитал, вводятся новые пособия. Но сами по себе эти меры, как бы ни были хороши, не могут радикально изменить ситуацию, поскольку она напрямую зависит от трудно управляемого, закрытого для стороннего влияния, да ещё и крайне неустойчивого в наше время социального института. Этот институт — семья. Об этом и поговорим с Уполномоченным по правам ребёнка в Красноярском крае Ириной МИРОШНИКОВОЙ.
— Ирина Юльевна, для начала поясните, где у нас права детей нарушаются чаще всего и как об этом становится известно?
— Права ребёнка, к сожалению, чаще всего нарушаются в семье. А узнаём мы о нарушениях в основном из обращения граждан. На всех территориях края есть общественные представители, к которым люди и обращаются. Число обращений ежегодно возрастает. В 2002 году, когда была создана наша структура, за год было 159 обращений. В настоящее время их более тысячи ежегодно.
— Надеюсь, это не потому, что права детей нарушаются всё больше, а просто люди стали знать, куда можно обратиться?
— Конечно. И вообще, сейчас в половине случаев граждане обращаются просто за юридической помощью. И только четвёртая часть обращений требует усилий по восстановлению нарушенных прав. Ну, а другая четверть возникает из ситуаций, когда человеку кажется, что его права нарушены. Например, приходил мальчик, приехавший из региона, где занятия в школе начинались в 8.45. А в Красноярске начинаются в 8.00. Мальчик решил, что школа должна учитывать его привычку и прощать опоздания. Согласитесь, это заблуждение.
Вообще, семь лет назад, когда я пришла на эту работу, чаще всего люди обращались по вопросам улучшения жилищных условий. И тогда, и теперь много обращений по обеспечению жильём детей-сирот. В крае порядка девяти тысяч детей-сирот стоят в очереди на квартиру. Ежегодно выделяется 600-700 квартир. Конечно, этого недостаточно. Я много лет предлагала, чтобы этим занималось не министерство образования, у которого нет ресурса для работы с застройщиками, а министерство строительства, у которого этот ресурс есть. Наконец такое решение принято.
Но не это главное. Даже радикально ускорив продвижение очереди, в обозримом будущем сделать сроки ожидания жилья приемлемыми не получится. Ведь очередь всё равно будет пополняться. Чтобы она стала меньше, помощь семьям с детьми надо оказывать задолго до того, как семья окончательно скатится в неблагополучие и будет разрушена.
Как я уже сказала, в последнее время нарушения прав детей всё более концентрируются в семьях. Часто это связано с разводами, которых у нас более 60 процентов от числа зарегистрированных браков. И далеко не всегда это происходит мирно. Люди не могут прийти к согласию, с кем останется ребёнок, как будет происходить общение с ним второго родителя. Такие вопросы рассматриваются в суде. Они разрешаются согласно закону в приемлемые сроки. И надо сказать, сегодня нет ни одного случая неисполнения решения суда.
Помимо обращений, мы мониторим СМИ и социальные сети. Конечно, не можем заниматься этим в полном объёме — у нас всего три сотрудника. Но мы взаимодействуем с депутатами, общественными организациями, правоохранительными органами. Система защиты детства в регионе работает.
— А кто чаще всего обращается по поводу нарушения прав детей?
— В основном, законные представители детей: мамы, папы, дедушки, бабушки, опекуны. Но именно они, к сожалению, большей частью и нарушают права своих детей. В этом вся сложность. Не существует структуры, которая бы могла войти в семью и навести там порядок. Признаться, порой приходится расписываться в том, что сделать ничего нельзя. Но я стараюсь использовать все ресурсы. Например, медиацию. Сначала, конечно, приглашаю родителей, рассказываю им о правах и обязанностях, о необходимости находить согласованное решение. Когда это не помогает, приглашаю медиаторов.
Медиатор — это специалист, который занимается вопросом урегулирования споров. Он сначала беседует с одной стороной, потом с другой, выявляя их способность договариваться. Медиатор ни в коем случае не давит и не предлагает решения, а ставит стороны в такие условия, когда они сами ищут компромисс. Правда, когда дело доходит до уполномоченного, степень накрученности конфликта бывает настолько велика, что результат зачастую минимален. Но, тем не менее, медиация важна. Она приучает людей к тому, что есть цивилизованные способы разрешения конфликта.
— Тем более, когда принятый закон осложняет и без того сложную ситуацию. Имею в виду закон об обращении с животными. Он позволяет не проявляющим агрессию собакам спокойно разгуливать по городу, что приводит к дичайшим случаям нападения на людей, и самое страшное — на детей. У бродячих собак и рано или поздно срабатывает инстинкт хищника.
— Согласна, последний случай нападения стаи собак на 9-летнюю девочку совершенно чудовищный. К счастью, ребёнок не погиб. Вообще, это серьёзная и непростая тема. Я ею занималась и продолжаю заниматься. Но она ведь касается не только чиновников, а вообще граждан. Есть люди, которые выбрасывают собак, есть сердобольные, которые их подкармливают.
— А если не подкармливать и перекрыть доступ к мусорным контейнерам, то собаки в отчаянии сведут счёты со своей собачьей жизнью? Скорее всего, они станут сбиваться в ещё более агрессивные стаи, организовав коллективную охоту на слабых особей вида homo sapiens — малых, старых и больных. Естественный отбор никто не отменял.
— Что на это можно сказать? Конечно, здесь требуются радикальные меры. Но как решать эту проблему, я не знаю. Скажу только, что медлить нельзя. Заняться этим должны в первую очередь специалисты, у которых есть не только любовь, но и профессиональные знания в отношении животных.
— Вернёмся к нашей теме. Скажите, есть ли случаи, когда материнский капитал в неблагополучных семьях становился поводом родить ребёнка, который на самом деле не нужен ни матери, ни отцу? И может ли это, в свою очередь, стать поводом для дифференцированного подхода в раздаче пособий?
— Материнский капитал — прекрасная мера поддержки. Сегодня он составляет свыше 600 тысяч рублей. В нашем крае 140 тысяч семей уже им воспользовались. В основном для улучшения жилищных условий.
Да, есть семьи, которые не умеют воспитывать детей. Обычно это люди, имеющие негативный жизненный опыт. Но я не скажу, что рожают ради материнского капитала. Однако соглашусь с тем, что необходим дифференцированный подход в предоставлении мер социальной поддержки. Собственно, по этому пути и идёт государство. Сегодня у нас порядка сорока таких мер, закреплённых федеральным и региональным законодательством. И в основном это адресная поддержка. Получают её при определённом уровне дохода.
— Ирина Юльевна, в регулирующих вашу деятельность документах говорится, что уполномоченный по правам ребёнка принимает участие в разработке социальных стандартов и стратегии действий в интересах детей. Что эти стандарты собой представляют? Что в них изменилось за последнее время и что следовало бы изменить?
— Для примера можно взять стандарт летнего отдыха детей. У нас в крае он был разработан более десяти лет назад. В него входят требования к организации летнего отдыха. Это ограждение по периметру, наличие видеонаблюдения, отсутствие открытых водоёмов, безопасные условия в корпусах, наличие автономных извещателей и т.д. За 10-15 лет до принятия этого стандарта ряда указанных в нём устройств просто не существовало. Так что меняется жизнь — меняются и стандарты.
Сегодня в крае ведётся большая работа по разработке стандарта школьного питания. Здесь много вопросов. Это и качество продуктов, и учёт интересов детей с особенностями питания (аллергия и проч.), и требования к пищеблоку.
А на уровне Федерации ведётся работа по стандарту безопасности детей вообще. Безопасности на улице, в школе, в парках на аттракционах и т.д. Пока идёт подготовительная работа, и мы в ней тоже принимаем участие.
Вообще, если говорить о стандартах и стратегии действий в интересах детей, то нормативного обеспечения сегодня в большинстве случаев достаточно. Но всё это должно быть насыщено качеством. Вот мы с вами говорили про медиацию. Стратегия развития служб медиации у нас в крае есть. Во всех образовательных учреждениях края сегодня есть медиаторы, и в их отчётах значатся тысячи рассмотренных случаев. Но каково качество этого рассмотрения? Каков результат? А ведь он вполне может быть и отрицательным.
— Как мы имели возможность убедиться, отрицательным может быть и результат принятия правового акта. И в упомянутом случае исправить ситуацию пока не получается. А есть ли примеры, когда получилось?
— Например, в ноябре прошлого года было принято постановление РФ об установлении правил предоставления гостиничных услуг. Мы, признаться, даже не мониторили этот документ. Казалось бы, при чём тут дети? Но этими правилами предусматривается, что при заселении в гостиницу групп детей надо иметь нотариальное согласие от родителей. Это направлено на защиту детей? Однозначно на защиту гостиниц.
Давайте посмотрим, что происходит, когда выезжает, например, школа олимпийского резерва (кстати, именно они мне по этому вопросу и позвонили). Дети школы постоянно ездят на соревнования, и получается, что на каждую поездку надо делать новую нотариальную доверенность на сопровождающее лицо. Это хлопотно, да и недёшево. Норма совершенно избыточная и ни от чего детей не оберегает. Родители и так всякий раз пишут доверенность на руководителя группы. Мы обратились в аппарат уполномоченного при Президенте и в Правительство РФ. Нас услышали. Изменения в постановление РФ были внесены.
Вообще, мы не только за законы, но бываем и против них. Например, лет пять назад активно поднимался вопрос установки бэби-боксов, и было принято решение, что в крае их не будет. Но эта тема постоянно будируется. Кстати, молодёжь на неё довольно странно реагирует. Как-то беременная девушка меня прямо спросила: «Когда я рожу ребёнка, куда его отнести?». Убеждена, лёгкость избавления от ребёнка способна спровоцировать такое решение. И в большинстве случаев бэби-бокс не поможет сохранить детские жизни. Если где-то в Богучанах женщина решит избавиться от ребёнка, она в Красноярск не поедет.
Или взять тот же закон о домашнем насилии. В том виде, в каком он предлагался (в западном варианте), он нам не нужен. Конечно, насилие терпеть нельзя. Если дома агрессор, единственная рекомендация — уходить. Повторюсь, взрослого человека не перевоспитать. По крайней мере, в нашей практике таких случаев не было.
А ещё в последние годы появилась тема суррогатного материнства. В части внесения предложений мы здесь работаем с Общественной палатой РФ. Суррогатное материнство есть, а законов нет. И что делать? Наш край оказался вторым после московского региона, где всплыла эта проблема. Не будь ограничений из-за пандемии, возможно, это не скоро было бы обнаружено.
— Скажите, как часто приходится защищать права детей в суде?
— У регионального уполномоченного нет права выходить в суд. Оно предоставлено только уполномоченному при Президенте. Поэтому в суд в качестве адвокатов мы не ходим. Но бывают ситуации, когда мы по собственной инициативе готовим в суд заключение. Но здесь надо помнить, что судьи независимы и подчиняются только закону. Уполномоченный не может говорить суду, какое он обязан принять решение. Поэтому мы, высказывая своё мнение, можем рассчитывать только на то, что суд его учтёт. Такие случаи есть и их немало.
Помню первое дело, когда только начала здесь работать. В Рыбинском районе из семьи забрали шестерых приёмных ребятишек. Мы тогда выступили против опеки и муниципалитета. Детей отстояли. А всё произошло из-за того, что старшая девочка решила выпить таблетки, считая, что всё внимание направлено на младших. Она потом быстро во всём призналась, никаких последствий для её здоровья не было. Но опека пришла и забрала всех! Выглядело это жутко: дети цеплялись за родителей, кричали, плакали. Я тогда просто не стерпела и выступила в суде. В результате не вернули только старшую девочку, которой к тому времени было четырнадцать. А малышей вернули. Я уже много лет слежу за этой семьёй. Хорошая семья. Вырастив своих двоих детей, они не имели опыта воспитания шестерых. Но им их дали. Ладно, пусть так. Но зачем потом забрали? Получается, что дети были никому не нужны, потом оказались в семье и вдруг опять никому не нужны. Как можно так манипулировать чувствами детей?
Надо сказать, что самих детей о том, где и с кем они хотят жить, спрашивают с десяти лет. Но не факт, что их желание будет учтено. Ребёнок зависим от взрослых, и ему можно внушить всё что угодно. Так что мнение учитывается, но не является определяющим. Наша задача — наилучшим образом обеспечить интересы ребёнка. Правда, бывает трудно определить, что для ребёнка лучше. Вообще, когда речь идёт о семье, всё очень непросто.
— А как часто поступают жалобы от жителей края на действия или бездействие властей?
— Жалобы есть. Но практически нет случаев, когда какое-то ведомство или чиновники сознательно нарушали бы права ребёнка. Такое бывает по причине недобросовестности и непрофессионализма отдельных сотрудников. Но как только мы поднимаем вопрос, меры принимаются незамедлительно.
Отсутствие возможности оперативно реагировать на ситуацию тоже способствует нарушению прав. Достучаться до некоторых структур бывает сложно. Допустим, непросто попасть на приём в Пенсионном фонде. К сожалению, объявленная тотальная цифровизация зачастую не приближает, а отдаляет гражданина от государственных структур.
Если говорить о претензиях к власти, то в первую очередь это отсутствие мест в детских садах. Строится много, но говорить о полной обеспеченности рано. По крайней мере в Красноярске.
Встаёт вопрос и о переполненности школ. Несмотря на это, гарантированное Конституцией РФ право на получение образования должно быть реализовано. Если в случае с детским садом ещё может быть найдена альтернатива, то для школы её просто нет. Все дети должны ходить в школу. Кстати, мы смогли поспособствовать принятию закона, по которому дети из одной семьи могут посещать одно образовательное учреждение.
— Ирина Юльевна, много ли примеров, когда равнодушие общества приводит к трагедии? И не только в многоквартирных городских домах, где соседи друг друга могут и не знать, но и в деревнях.
— Таких примеров немного. Я в последнее время отмечаю как раз неравнодушие. Если люди чему-то становятся свидетелями, то это выкладывается в сети. Или нам пересылается. Например, прислали снятую в больнице сцену, где мать бьёт своего двухлетнего больного ребёнка. Мы, конечно, отреагировали.
Но и равнодушие есть. Например, произошёл пожар, и погибли дети. И тут от соседей мы узнаём, что родители были такие-сякие и разэтакие. А где эти соседи были раньше? Почему молчали? Не знаю, равнодушие это или что-то другое. Но в целом я бы не упрекала общество в равнодушии.
— А как часто дети, потеряв родителей, попадают в детский дом, имея родственников?
— У нас в крае 14 тысяч детей-сирот. Из них 85% — сироты при живых родителях. 12800 ребятишек воспитываются приёмными семьями либо родственниками. Практически не остаётся малышей. Их разбирают. Как правило, родственники не отказываются забрать ребёнка. Тем более в случае гибели родителей. Иногда из неблагополучных семей детей забирают бабушки. Конечно, не всегда и бабушкам их можно отдать. Ведь сиротство распространяется на поколения. Когда у человека нет опыта нормальной семейной жизни, ему сложно создать благополучную семью. Это порочный круг. Мы ещё долго будем слышать эхо 90-х.
***
Как разорвать этот круг? Как долго ещё нам придётся слушать это эхо и сокрушаться по поводу очередного падения в демографическую яму? Эти вопросы уже вне компетенции уполномоченного по правам ребёнка. И их не решить простой раздачей денег.
А это значит, что у нашей сегодняшней собеседницы впереди ещё много работы.
Галина ДМИТРИЕВА