Комар носа не подточит

Энтомолог Роман Яковлев о борьбе с эпидемиями и «заразной» любви к профессии

— Роман, победить малярию к 2040 году — весьма амбициозная задача, стоящая перед международным коллективом учёных. Это действительно возможно?

— Малярия — заболевание серьёзное, уносящее множество человеческих жизней. Ежегодно ей заражается 240-250 миллионов, а умирает 200-300 тысяч человек во всём мире. Особенно часто жертвами малярии становятся дети, не достигшие пятилетнего возраста. Болезнь передаётся только от человека к человеку. Самые крупные очаги малярии на сегодняшний день в государствах Западной Африки — это Мали, Гвинея, Нигерия, Гана и другие. Контролировать распространение заболевания можно, если контролируешь численность переносчиков возбудителя малярии. Такими переносчиками являются комары рода анофелес (лат. Anopheles — бесполезный, никчёмный). Бороться с этими насекомыми можно с помощью репеллентов или использовать ядохимикаты, отравляя водоёмы, но такая «химическая атака» наносит огромный вред окружающей среде и экосистемам.

Чтобы не заболеть малярией, учёные, выезжающие в Африку на месяц, принимают высокотоксичные препараты для химической профилактики. Если остаются там на больший срок — проще переболеть

Главное в любой эпидемии — прервать цепь заражений. Если удастся, скажем, в одной деревне прервать передачу инфекции от человека к человеку, то и комары там утратят свой смертоносный потенциал — кусать жителей они продолжат, вот только малярийный плазмодий им будет неоткуда взять. Так что люди отделаются просто зудящими укусами — малоприятными, но неопасными.

Личинки комаров — анофелесов прекрасно себя чувствуют во влажных мангровых лесах, в долинах разливающихся в сезон дождей крупных рек, например реки Нигер, протекающей по территории государства Мали, где я впервые побывал в рамках международной научной миссии в августе этого года. Обилие водоёмов, озёр и канав, напитанных дождевой водой, рождает миллиарды кровососущих насекомых, в том числе малярийных комаров. Осушить водоёмы невозможно — это приведёт к экологической катастрофе. Значит, нужна другая схема, которая оттолкнёт анофелесов от населённых пунктов.

Известно, что взрослые комары любят нектар цветов манго. Можно в сухой сезон, не дожидаясь «демографического взрыва» у насекомых, убрать эти растения из городской среды и свести к минимуму в сёлах, перенести плантации на значительные расстояния от населённых пунктов. Насекомых станет на порядок меньше. Такими косвенными методами, лишающими переносчиков малярии мест обитания и кормовой базы, наша научная группа рассчитывает добиться заметного результата в искоренении малярии на планете. Пока же исследования, которые помогут нам лучше понять жизненный цикл анофелесов и их слабые места, только начинаются.

Проект хорош ещё и тем, что помимо зарубежных коллег в нём участвует местное население — организуются новые рабочие места для населения Мали, идёт совместная работа с учёными столичного университета Бамако.

— Зачем лично вам этот проект? Хотите войти в историю как один из учёных, победивших малярию? Вы серьёзно рискуете своим здоровьем, отправляясь в довольно неблагополучную страну…

— Для биолога-систематика Африка — это горячая точка биоразнообразия. Там сотни, а может, и тысячи неизученных видов насекомых. Разве можно остаться равнодушным к этому факту? И потом, как бы избито это ни звучало, мне нравится приобретать новые компетенции, навыки. В России не много специалистов в области медицинской энтомологии — не так уж часто мы страдаем от инфекционных заболеваний, связанных с жизненным циклом насекомых. Тем интереснее для меня бывать в Мали (запланировано не менее шести поездок на предстоящие три года) и узнавать тонкости, связанные с предупреждением и ликвидацией распространения той же малярии.

Кстати, потепление климата, активный миграционный процесс между странами и открытость многих государств для туристов благоприятны для того, чтобы экзотические болезни вспыхивали даже в наших с вами широтах. Уже не исключены сюрпризы вроде привезённой в Сибирь малярии. И если диагностировать её и вылечить — это всё же задача инфекционистов, то наша задача как энтомологов — не допустить разрастания природных очагов этой болезни, а ещё лучше — отправить её в историю, вслед за оспой и чумой.

Не будем забывать, что и в нашей стране медицинская энтомология может быть востребованной — много кровососущих насекомых отравляет жизнь работникам лесозаготовительного комплекса, добытчикам нефти и других природных ископаемых на северных территориях. Думаю, исследования того, как уменьшить популяцию мошки, гнуса и слепней в северных регионах без массового применения инсектицидов (или, по крайней мере, вытеснить этих кровососущих насекомых за пределы населённых пунктов), могут ощутимо облегчить жизнь
северного населения.

— Ваша основная научная тема — это ночные бабочки-древоточцы. Довольно невзрачные, на взгляд обывателя, существа «мышастого» серого цвета. Почему вы именно их выбрали?

— Кандидатскую диссертацию я защищал по дневным, или, как их ещё называют, булавоусым бабочкам Алтая. Это известные каждому с детства яркие красавицы, которые порхают на летнем лугу: крапивницы, павлиний глаз, голубянки, махаоны, белянки. Докторскую на этом материале было бы сложно сделать из-за отсутствия в Барнауле и соседних городах монументальных коллекций дневных бабочек (они были на тот момент только в Санкт-Петербурге и Новосибирске), и конкуренция среди учёных в этой области чрезмерно высока.

Древоточцев как объект исследования мне подсказал хороший друг, энтомолог Пётр УСТЮЖАНИН. Оказалось, что этой группой бабочек занимался только один специалист в мире — исследователь Смитсоновского института (Вашингтон, США) Патрисия Гентили. Она работала с древоточцами Латинской Америки, но ведь бабочки эти распространены по всему миру! Меня поразил масштаб и научная новизна темы, и, конечно, я за неё взялся. Особенно интересно было поработать с огромными старинными энтомологическими коллекциями европейских музеев — в двухтысячные эти рабочие поездки давали множество материала, часть которого вошла в мою докторскую диссертацию.

Сейчас изучение бабочек–древоточцев продолжает один из моих талантливых учеников Артём НАЙДЁНОВ. Он будет работать с насекомыми Латинской Америки, в то время как я за эти годы практически охватил своими исследованиями весь Старый Свет.

На мой взгляд, самое любопытное в древоточцах — это способность их гусениц питаться целлюлозой. Очень уж этот рацион отличается от стандартного питания гусениц большинства дневных бабочек — те выбирают сочные листья и побеги. Гусеница древоточца может питаться гигантскими одеревенелыми корнями полупустынных и пустынных растений, которые из-за этого могут погибнуть. Ещё у взрослых особей древоточцев (имаго) отсутствует ротовой аппарат — бабочки живут около месяца в буквальном смысле на «старых запасах», наеденных гусеницей. Если дневные бабочки озабочены поиском пропитания (кто из нас не видел в детстве, как бабочка садится на цветок, раскручивает спиралевидный хоботок и пьёт нектар?), то древоточцы посвящают буквально всю свою «взрослую» жизнь вопросам размножения.

Бабочки-древоточцы — это серьёзные вредители, наносящие ощутимый урон лесной промышленности в южных странах. Их склонность поражать ценные породы деревьев (кофейное дерево, чайный куст, манго, красное дерево, палисандр и т.д.) делает древоточцев настоящими врагами для производителей напитков, фруктов, эксклюзивной мебели, предметов декора и искусства. Удивительный случай произошёл в одном из штатов Индии: земледельцы решили открыть винодельню и высадили виноградную лозу — растение, совершенно не свойственное для местной экосистемы. Индийские древоточцы продемонстрировали удивительную всеядность — вскоре ценные виноградники были дочиста съедены гусеницами. Вот такая примитивная и древняя группа насекомых, ценная для исследователей.

— В каком возрасте вы заинтересовались насекомыми?

— В шесть лет, благодаря моему отцу, дарившему различные книги и журналы по биологии. А первую статью выпустил лет в семнадцать. Мои родители и младшая сестра — врачи-психиатры. Был момент, когда семья уговаривала меня не уходить в энтомологию, ведь я по первому образованию тоже детский психиатр. Работал в течение пяти лет в психоневрологическом диспансере, даже публиковал статьи на медицинскую тематику. Но, как я порой шучу, увлечение насекомыми — это «генетическая поломка». Проявляется она чаще всего у мальчишек — любой генетик вам скажет, что наибольшее количество условных отклонений (опасных или невинных, как тяга к изучению бабочек, например) наблюдается именно у мужских особей, так уж распорядилась природа.

Вот и сейчас ко мне время от времени обращаются ребята, которых я называю про себя юными натуралистами. Находят в Интернете мои интервью, слушают комментарии в передачах, потом звонят их родители или учителя — просят поддержать увлечение наукой, и я соглашаюсь. Могу объяснить базовые принципы построения коллекции, подарить интересную бабочку из своих запасов или комплект энтомологических иголок. Эти школьники всегда могут передумать и уйти, скажем, в экономисты. Сейчас один из моих «юннатов» решил быть программистом. Здорово, просто отлично! Может, в дальнейшем он решит биоинформатиком стать — это как раз специальность на стыке биологии и вычислительных методов. В целом же я рад, что у меня такая «хромая» судьба, в медицину или другую область совершенно не тянет.

— Ваша работа связана с выловом бабочек. Наносит ли это ущерб экологическому равновесию и ловите ли вы по-настоящему редких насекомых?

— Если знаю, что вид редкий и исчезающий — ловить не буду. По поводу других случаев моё мнение таково: вылов бабочек энтомологами не влияет ровным счётом ни на что. Жизни этих существ угрожает экстенсивная хозяйственная деятельность человека, особенно в экономически депрессивных странах Африки и Южной Азии. Это химическая обработка промышленных полей, уничтожение лесов, а вместе с ними устойчивых биотопов. Если оставить в покое места обитания редких бабочек, их численность быстро восстановится.

— Какая бабочка самая распространённая в наших краях?

— Непарный шелкопряд хорошо себя чувствует и на Алтае, и в Красноярском крае. Такая крупная белая бабочка, обожающая ламповый свет на автомобильных заправках. Это страшный вредитель леса, который уже добрался из Монголии, Китая и Кореи через Россию до стран Европы, в США и Канаду.

Из дневных широко в мире и в России представлен махаон — чёрно-жёлто-синяя крупная бабочка с «хвостиками» на задних крыльях. Махаон питается на зонтичных растениях, в том числе на укропе. Наверное, поэтому он чувствует себя комфортно везде, поднимаясь до высоты 2000 м над уровнем моря в Альпах и до 4500 м в Тибете.

Многим дачникам также известна рыжая бабочка-крапивница.

Некоторые уверены, что бабочки — это эфирные создания, которые питаются исключительно нектаром. Но это не так. Они неплохо приспособлены и могут получать нужные микроэлементы, сахара и влагу из самых разных субстратов, включая помёт животных, почву после дождя, слёзы черепах. Бабочка практически всеядна, а вот её гусеница может быть монофагом, предпочитать только один вид растений в качестве пищи. Понятно, что такое насекомое будет редким и прочно связанным с ареалом обитания этого растения.

— Вы читаете учащимся Алтайского государственного университета биогеографию и готовитесь прочесть курс экологии животных. Как изменились студенты в вашу бытность преподавателем?

— Мне важно взаимодействовать со студентами, начиная со ступени бакалавриата — так можно выделить тех ребят, которые со временем сформируют новые научные кадры, станут аспирантами и молодыми учёными. Не секрет, что во многих российских вузах средний возраст сотрудников кафедр слишком солидный, чтобы его озвучивать. Это надо менять, взращивать новых исследователей уже со второго курса. Поэтому я стараюсь совместить научную работу с преподаванием. У меня четыре замечательных аспиранта, одному из них сейчас приходится нелегко из-за ограничения передвижений по миру — работа связана с горной системой Тянь-Шань, выехать туда пока не представляется возможным, а для энтомолога это существенное препятствие.

Больше всего в современных студентах огорчает отсутствие кругозора и эрудиции. Они катастрофически мало читают. Хочется назвать их людьми с высшим образованием без среднего. К сожалению, учиться современный среднестатистический студент часто идёт не ради знаний, а ради бумажки, известной как диплом. Этот студент неглуп в целом, но внутренне беден, лишён пытливости ума. К этому привело обесценивание высшего образования в стране, снижение требований к абитуриенту при поступлении, практическая невозможность отчислений неуспевающих ребят. Ещё удивляет инфантильность и незрелость современного студента, неготовность отвечать за свои поступки, выбирать траекторию личностного развития.

Базовая же проблема нашего региона — обеспечивать занятость и достойную оплату труда молодых специалистов после вуза, чтобы наши абитуриенты и наши выпускники оставались дома и трудились затем в Сибири.

— Вы смелый человек?

— Я неуёмный и экспансивный. Часто распыляю свои силы между несколькими видами деятельности, ругаю себя, но остановиться не могу, потому что интересно же! Вот пример: три года назад предложил развивать направление судебно-медицинской энтомологии в Алтайском крае. Вначале ко мне не прислушались, зато в этом году специалисты в области криминалистики сами обратились с запросом насчёт методов, которые помогут с помощью насекомых-некробионтов выявлять дополнительные обстоятельства гибели людей. Это вообще не связано с бабочками-древоточцами, но я вижу в новой теме гигантский потенциал и большую наукоёмкость.

Пожалуй, я амбициозный человек. Будет интересно создать свою научную школу, дать аспирантам возможность заниматься исследованиями на этом, практически нетронутом, поле. Конечно, тут мы заходим в специфическую область, что называется, не для слабонервных. Но и польза от нашего научного вклада будет ощутимой.

— Вы являетесь главным редактором журнала «Acta biologica sibirica». Это ещё одна грань вашей экспансивной натуры?

— Научный журнал мы основали вдвоём с моим коллегой и другом профессором-орнитологом Александром МАЦЮРОЙ. Он издаётся в Болгарии и недавно вошёл в наукометрическую базу Scopus. В основном в этом издании публикуются авторы из России, Восточной Европы, Индии, стран СНГ. Считаю одним из достоинств нашего журнала выход исключительно в электронном виде — наши авторы не ограничены количеством страниц и могут публиковать действительно объёмные статьи. Это важно, допустим, если нужно выпустить каталог жуков какого-то региона. Не говоря уже о том, что «небумажный» журнал — это экологично.

— Какая самая амбициозная научная цель стоит перед вами, кроме основания собственной научной школы?

— Хочется издать монументальную работу «Древоточцы мира» — вывести из тени этих удивительных ночных бабочек, про которых до сих пор мало известно даже в кругу энтомологов. Надеюсь, нам с Артёмом Найдёновым удастся этот проект реализовать. Сейчас необходимо поработать с коллекциями древоточцев в ключевых музеях США, будем дожидаться открытия границ. С западными музеями легко договориться, достаточно направить запрос куратору коллекции, а вот в Индии, например, в ходу сложная дипломатия — научное сообщество достаточно бюрократизировано, как общество в целом: ты можешь написать письмо только тому, кто условно равен тебе по статусу, без помощи начальства там не обойтись.

В музее мне выделят рабочий стол и бинокуляр — стандартная история для энтомолога. Буду работать с бабочками из старинных коллекций: фотографировать, изучать их морфологию, делать различные препараты — например, вываривать брюшки бабочек в щёлочи. Это нужно, чтобы выделить гениталии бабочек, с которыми напрямую связан механизм репродуктивной изоляции, поскольку самки могут спариваться и давать потомство только с самцами своего вида (известно как принцип «ключ к замку»). Этим энтомологические коллекции в корне отличаются от, например, коллекции книг — их можно и нужно немного «распотрошить», чтобы получить значимый научный результат.

— В сети легко найти ваши литературные дневники, написанные совместно с аспирантом Александром ФОМИЧЁВЫМ, о заключении в иракской тюрьме. К счастью, это страшное приключение осталось позади. Чем ещё рискует человек, выбравший профессию энтомолога?

— Я лет пять в совокупности прожил в палатках, что само по себе удовольствие на любителя. Поездки в тропические регионы часто бывают непростыми. Люди в некоторых развивающихся странах живут в средневековых условиях; гигиена, уровень образования и здравоохранения оставляют желать лучшего. Если в России мы выходим подышать свежим воздухом на улицу, то в тропических городах улицы часто наполнены ядовитым дымом горящего топлива и автомобильных покрышек — местное население готовит свою скудную еду на десятках тысяч костров, и всё это при 38 градусах жары.

Уровень благоустройства наших городов и жизнь в целом начинаешь ценить намного больше, побывав в другой реальности. Чтобы не заболеть малярией, учёные, выезжающие в Африку на месяц, принимают высокотоксичные препараты для химической профилактики. Если остаются там на больший срок — проще переболеть, тем более что малярия сейчас хорошо, но недёшево лечится. Проблема этого заболевания в том, что на лекарства у бедного населения просто нет денег, отсюда избыточная смертность.

Энтомология — интереснейшая наука, и она позволяет увидеть сложную, порой совсем неприглядную изнанку нашего мира.